Что нам Византия? Часть 2. Лик и маска Византии

- Алексей Михайлович! В прошлый раз Вы много говорили о мифах, бытующих о Византии. Сегодня мы с нетерпением ждем Вашего ответа на вопрос, какова же Византия на самом деле! Почему так удивительно разнятся интерпретации образа Византии в иконописи, архитектуре, кинематографе, политике?

- Образ Византии может быть представлен, как лик и маска, как два лица, существующих рядом друг с другом, почти неразделимо. Если попытаться привести понятное сравнение, то это – как голограмма, где вы видите один образ, а чуть повернешь, и сразу возникает другой. У Византии есть лик, глубокий, прекрасный, восходящий к античности, одухотворенный христианской традицией, многослойный, очень сложный для нашего понимания (мы по отношению к этой традиции мыслим проще, если не сказать, примитивнее!). При этом лике все время существует маска, застывшая, схематичная, как бы подражающая этому лику, но, по сути, совершенно противоположная.

Когда человек воспринимает Византию и на уровне политических структур, и на уровне художественного творчества, он все время сталкивается с этой голограммой: есть Византия и есть ее постоянная тень, схема, маска. И для огромного числа людей оказывается, что использовать маску гораздо проще, чем пытаться проникнуть в иконописный лик подлинной Византии.

Приведу несколько примеров, связанных с пониманием Византии. Не так давно, как Вы знаете, вышел фильм Павла Лунгина «Царь». Он вызвал споры и просто истерическую реакцию со стороны группы православных фундаменталистов, обвинивших фильм и его режиссера во всех смертных грехах, включая ненависть к русскому народу. Я не призываю любить фильм. Мне он нравится, но это уже вопрос эстетических предпочтений. Есть люди, которым не близка эстетика Василия Сурикова, прославленного автора картин на исторические сюжеты. У Лунгина это сделано похоже, все сказано «в лоб», без стеба, абсолютно серьезно, с подчеркнутым драматизмом. Я бы сказал, перпендикулярно мейнстриму современного искусства. Но независимо от оценок, нельзя отрицать того, что фильм, как и предшествующий ему «Остров», стал исследованием русского православия, и является глубоко христианским произведением по своей сути. В нем прославляется подвиг великого русского святого митрополита Филиппа, выступившего против безбожной власти.

Кадр из фильма «Царь»

В фильме показан реально существовавший, известный в истории конфликт православного архипастыря, изначально настроенного на полную поддержку «богоданной» власти и со временем понимающего, что с царем, поправшим законы Христа, сотрудничать нельзя. Митрополит и в русской истории, и в кинофильме идет на мученический подвиг за свои убеждения. Но удивительным образом оказывается, что для ряда «православных» это неприемлемо и ненавистно. Для них православие есть самовластие, абсолютизм, жесткая вертикаль. Для некоторых из них оказывается нормальным канонизировать не только Ивана Грозного, но и Иосифа Сталина, поскольку он также «великий российский самодержец». И за это ему можно простить сотни тысяч убитых священнослужителей (меня в свое время ужаснул один строго документированный факт: только в одном 1937 году, согласно официальным протоколам, казнили около 85000 священнослужителей!). Самовластие, химера всесильного государства оказывется важнее православия и общехристианских ценностей. Для этих идеологов невыносим тот факт, что православное самосознание не отождествляется в фильме с самодержавием. И они готовы не увидеть очевидного – святитель Филипп вместе с многими ставшими рядом русскими людьми идут на мученический подвиг во имя Христа, бросая вызов беснующейся власти. И это называют «русофобией». Я привожу эту поразившую меня реакцию как яркий пример превращения глубокого и сложного византийского образа-идеи о «симфонии священства и царства» в уродливую маску жестокого авторитаризма, в рамках которого Церкви отведена роль служанки государства. На уровне политических предпочтений лик «византийской империи» при помощи нехитрых манипуляций, становится маской, почти гримасой, сохраняющей лишь внешнее и отдаленное сходство с высоким образцом.

Другой пример связан с искусством, сакральным пространством, храмоздательством. Есть Святая София Константинопольская в Стамбуле, великий византийский храм, построенный императором Юстинианом и его гениальными архитекторами Анфимием из Тралл и Исидором из Милета. И есть Храм Христа Спасителя в Москве. И тот, и другой храмы – византийские по типу огромные купольные постройки. При этом формальный статус у них сегодня разный. София Константинопольская с XV века была превращена в мечеть, с 1933 года стала музеем, т.е. давно не служит храмовым пространством. Храм Христа Спасителя, восстановленный недавно, является официально кафедральным собором Русской Православной Церкви. Два пространства, но какая огромная разница между ними! Одно пространство – шедевр мировой архитектуры, может быть, самое значительное здание в истории человечества (по крайней мере, многие его считают таким). Когда я туда попадаю, то физически начинаю лучше себя чувствовать от духовной наполненности пространства. Несмотря на то, что оно ободрано, лишено большей части декораций, литургической утвари, и все равно, реализованный в этом пространстве иконический образ «царства небесного на земле» настолько мощный, что захватывает тебя на психофизиологическом уровне.

Интерьеры храма Софии Константинопольской и Храма Христа Спасителя

Другой храм, я говорю не о том, что было воссоздано 10 лет назад, но о неовизантийском проекте архитектора Константина Тона, замечательного, высокопрофессионального мастера XIX века, не трогает совсем. Сопоставляя два купольных храма, мы понимаем, что по сравнению с Софией Константинопольской собор Христа Спасителя – гигантский муляж, воплощение идеологии византизма. С этим связан и характер пространства, которое покойный патриарх Алексий деликатно называл «не намоленным».

В контексте нашего разговора София Константинопольская – это лик Византии, пространственная икона, говорящая о Боге и духовном космосе, а Храм Христа Спасителя – это маска, схематичная реплика образца и архитектурная иллюстрация некой а ля византийской идеологии. При внешнем сходстве между этими двумя громадными православными зданиями – непреодолимая пропасть. Речь идет не о разном уровне таланта архитекторов или мастерства строителей. Храм Христа Спасителя – высокопрофессиональное строение, в создание которого были вложены лучшие силы того времени. Различие двух имперских построек происходит на глубинном уровне, они расходятся на стадии образа-замысла, поскольку одно здание, как уже сказано, создается как икона, образ, соединяющий миры, а другое воплощает имперскую идеологию. И рассказывает нам не о Боге, а о всемогущей Власти.

- Как Вы отличаете лик от маски?

- Архитекторы и искусствоведы могут провести подробный перечень признаков, художественных особенностей, показывающий разный уровень мастерства, разную глубину замыслов и совершенства воплощения. Но подавляющему большинству людей это не очень интересно, они переживают храмовое пространство как реальность, данную в ощущении. Некоторые сравнивают свое ощущение в московском храме с пребыванием «на аэродроме», имея в виду огромное, духовно не освоенное пространство, перенасыщенное золотыми украшениями.

- А я встречала многих иностранцев, которые этим храмом восхищаются!

- Потому что им нравится идея империи, в их странах нет такого размаха, для них это слишком дорого. Пресловутое «Byzance» как обозначение невероятной роскоши. Кстати, имперский неовизантийский стиль был популярен и в Западной Европе XIX века, вспомним знаменитый собор Сакре Кёр в Париже. И, потом, они уже давно живут в демократии, и демократические институты не позволяют тратить столько денег на имперские проекты.

- Вы имеете в виду, что это скорее их идеологическое переживание?

- Да. Вообще, эти неовизантийские проекты – не про Бога, а про сакральную власть и имперскую идеологию. Иногда даже становится неловко, когда думаешь о том, настолько саморазоблачающая это христианская архитектура. Я бы Храм Христа Спасителя спрятал точно так же, как спрятал бы и Собор Святого Петра в Риме, демонстрирующего, на мой взгляд, самые несимпатичные черты католицизма (при том, что это памятник был создан на три с половиной века раньше). Легко заметить тот же пафос – бесчеловечная, помпезная архитектура, в которой ты себя чувствуешь букашкой и должен восхищаться величием институции, т.е. римско-католической Церковью, которая построила столь гигантское и всеподавляющее, роскошное сооружение. Это не то место, где ты общаешься с Богом, а место, где ты служишь идеологии.

- А не кажется ли Вам, Алексей Михайлович, что в Византии, о которой мы говорим сейчас, идеология нередко тоже ставилась превыше искусства?

- Если мы говорим о лике Византии, там не было ни идеологии, ни искусства в нашем современном понимании, там была единая духовная культура, которая воплощалась в великих проектах, подобных Софии Константинопольской. Еще один характерный пример. Он позволяет понять эту тонкую, но очень важную разницу между ликом и маской.

Мозаичные изображения Христа из Софии Константинопольской (XIII век) и Покровского храма в Нижней Ореанде (XIX век)

У наших читателей был вопрос о византийских мозаиках: как были сделаны золотые мозаики, доминировавшие в образе классического византийского храма? Во-первых, они были положены на разных уровнях, на рельефной поверхности, например, в Софии Киевской, знаменитая мозаика Богородицы Оранты выложена на трех уровнях. Кроме того, мозаики были составлены из многих кусочков золотой смальты разного цвета и формы, которая была выложена под разными углами, отражая солнечные лучи. Благодаря этому создавался эффект бесконечной божественной среды, подвижной, изменяющейся, сияющей, из которой иконные образы являлись в пространство храма. Когда Вы смотрите на киевскую Оранту, вы видите, что Она излучает свет, который постоянно меняется. Этот эффект создавало золото мозаик.

 Богоматерь Оранта. Мозаика в конхе апсиды храма Софии Киевской. XI век

- Выходит, золото золоту рознь. В современных храмах тоже золото, да не то…

- Именно об этом я и говорю: о лике и маске. Но не будем трогать современные храмы, возьмем замечательных итальянских мастеров XIX века, которые возрождали технику византийской мозаики. Их приглашали для оформления наиболее дорогих, в том числе царских, заказов. В частности они работали в Ливадийском дворце и других местах. Блестящие профессионалы, они делали золото так, как его делают и сейчас: выкладывали ровный слой, он отражал свет, сверкал, создавал эффект роскоши и богатства, но он абсолютно убивал основной эффект византийской мозаики – этой бесконечной среды, живой, меняющейся и излучающей свет. И то, и другое – золото. Внешне техника почти не отличается, но вы смотрите на мозаики XIX века, которые профессионально хороши, и вместо Византии получаете псевдо-Византию, вместо лика имитацию внешней формы.

- От того, что утеряна технология византийских мозаик?

- Утеряно сознание, ощущение пространства. У меня есть в Интернете лекция «Икона и иконическое в сакральном пространстве». Она посвящена тому, что икона – это пространственное искусство, это образ-посредник, соединяющий миры и реализуемый не внутри картинной плоскости. Он принципиально не плоский. Очень мало, кто осознает, что вся традиция современного иконописания по сути своей глубоко не византийская. Что такое современное иконописание, если представить его с точки зрения техники? Художник на доску переносит схему из иконописного подлинника и дальше начинает эту графическую схему раскрашивать с той или иной степенью умелости. Кто-то это делает более профессионально, кто-то менее. Но это не византийский путь создания образа. Это технология, утвердившаяся в XVI веке, с появлением иконописных подлинников.

Иконы Христа-Вседержителя синайская (VI век) и современная

- Византийский путь…каким был он?

- Византийский путь, скорее всего, был таким, каким я его однажды увидел в иконописной мастерской сербского монастыря Дечаны в Косово. Мастер-иконописец сидел за мольбертом и писал образ Христа. Рядом с мольбертом находилось около десяти репродукций разных образов Христа, начиная со знаменитого синайского Пантократора VI века и вплоть до иконы XV века. Мастер смотрел на эти образы великих византийских художников и создавал свой. Система же современного иконописания выстроена по принципу создания масок.

- Конечно, наши читатели не могли не затронуть вопрос византийского кинематографического бестселлера: «Посмотрела фильм отца Тихона Шевкунова «Гибель империи. Византийский урок». Создалось впечатление, что факты из истории Византии немного подтасовываются и подгоняются таким образом, чтобы создать образ идеального православного государства. Нет ли у Вас такого впечатления?» Кажется, этот вопрос имеет непосредственное отношение к обсуждаемой сейчас нами теме!

- Мне очень приятно отвечать на вопросы аудитории вашего интернет-издания, потому что она преимущественно православная и отражает позицию православной интеллигенции. Это одно из главных духовно-культурных завоеваний последнего времени – в нашей стране возродился слой православной интеллигенции. И для нее главным или, по крайней мере, очень важным в жизни является процесс бескорыстного размышления о сюжетах, которые ее непосредственных жизненных нужд не касаются. Причем это происходит в достаточно тяжелых условиях, когда значительная часть православной среды относится к ним, как минимум, с некоторым подозрением, считая, что они излишне либеральны. Но мне думается, что именно этот слой православной интеллигенции способен обеспечить условия существования православных ценностей в современном мире и в нашей стране, оставляя пространство для диалога и делая православные ценности доступными для очень многих людей, которые к православию еще не пришли. Потому что с фундаменталистами и националистами светская часть общества разговаривать не станет. И в данном случае свойственная интеллигенции терпимость, основанная на широте знаний и допускающая возможность существования другой позиции, является ее невероятно сильной стороной, которая способна защитить православные ценности в нашей стране. Это некое предисловие к тому, чтобы высказать мнение по поводу фильма «Гибель империи. Византийский урок».

Кадр из фильма «Гибель империи. Византийский урок»

Я принципиально не участвовал в полемике, которая развернулась с невероятным жаром, страстью и жесткостью после появления фильма, увидев в ней очередную драку двух ложных мифов и со стороны противников, и со стороны защитников, с одной стороны либерально-западнического, с другой – национально-почвенического толка. Это очень знакомый, абсолютно бесперспективный и не добавляющий ничего ни к пониманию Византии, ни к нашему национальному самосознанию разговор, только укрепляющий стороны во взаимной ненависти и неприятии.

Но раз меня просят высказаться, то вначале хочу сказать нечто положительное об этом фильме. Многие люди испытали культурный шок (а фильм увидели миллионы!) и вспомнили, что есть Византия. Что есть этот пласт истории, о котором практически ничего не известно. И этот пласт истории может иметь отношение к нашей сегодняшней реальности. И в этом, на мой взгляд, огромная заслуга фильма.

Другой вопрос, насколько фильм имеет отношение к Византии. Я думаю, что его невозможно рассматривать в категориях исторических. Приведу пример, чтобы не быть голословным. Поскольку я довольно много занимался византийскими реликвиями и издал на эту тему несколько книг, меня просто рассмешил пассаж о том, что еврейский банковский капитал возник на торговле христианскими реликвиями после разграбления Константинополя. К сожалению, это тенденциозный миф, не подтвержденный историческими источниками и эксплуатирующий определенные стереотипы сознания. Я сразу вспомнил популярный в XIX веке миф о том, что евреи используют кровь христианских младенцев для изготовления мацы.

- А как было на самом деле, ведь, действительно, многие реликвии были выкрадены?

- Да, это исторический факт. Более того, среди крестоносцев были специальные охотники за мощами, которые целенаправленно грабили ризницы монастырей. Но об евреях среди этих людей ничего не известно. Более того, крестоносцы были известны своим антисемитизмом и устраивали на территории Византии массовые погромы среди еврейского населения, которое раньше в империи чувствовало себя достаточно комфортно. Охотники за реликвиями воровали с преимущественно «благочестивыми» целями, вкладывая святыни «на помин души» в любимые монастыри на Западе, где, кстати, многие из этих реликвий до сих пор и хранятся. В XIX веке появилось фундаментальное издание графа Рианта, собравшего множество латинских источников о константинопольских святынях, перемещенных на Запад. Оно было недавно переиздано и стоит у меня на полке. Среди сотен документов нет ни одного, имеющего отношения к какому-либо банковскому капиталу. Главные константинопольские реликвии попали в государственные хранилища святынь, такие как Сент Шапель в Париже, святыни куплены напрямую Людовиком IX Святым у своего родственниками крестоносного короля Константинополя. Второе по значимости собрание находится в венецианском Сан Марко, привезенное венецианцами, активно участвовавшими в разорении Константинополя, и стремившихся при помощи реликвий укрепить духовную мощь своего государства. Возникает закономерный вопрос, зачем понадобилась эта выдаваемая за непреложный факт байка про еврейский капитал? Ответ очевиден: используется ненависть народа к банкирам-богатеям, особенно к инородцам, которые обогатились не иначе, как все украв у православных христиан. И в этом обращении к инстинктам толпы своеобразная методология этого фильма.

«Гибель империи» – публицистическое произведение, заказанное частью властной элиты и накануне выборов (декабрь 2008 г.) выполняющее определенные политические задачи. Именно поэтому он получил полное финансирование и был показан несколько раз на центральном канале в prime time, что до того не случалось ни с одним документальным фильмом. В главной политической программе «Национальный интерес» было предложено обсуждение, чтобы донести смысл урока до миллионов. В чем смысл урока, который мы должны извлечь? В том, что народу надо сплотиться вокруг вождя, или императора, с тем, чтобы дать отпор «тлетворному Западу», который мечтает разрушить наше православное государство, а также изгнать или, в крайнем случае, призывать к ответственности, взяв под жесткий контроль, предателей-олигархов, которые мечтают разворовать страну и удрать с наворованными деньгами на тот же Запад. Это очень понятный message, который использует определенные стереотипы, предубеждения, фобии, и оказывается действенным на уровне массового сознания. Другой вопрос, что он абсолютно не приближает нас к пониманию Византии. Но такая задача и не ставилась.

Задача стояла публицистическая, и ее успешно выполнили. Для меня это классический пример работы с византийским мифом, когда историческое содержание не является чем-то важным и ценным. Борьба современных идеологий оказывается много важнее исторической реальности, в которой сама Византия исчезает. От нее остаются маски, либо супер-позитивные, либо супер-негативные. И никакой возможности диалога, и никакой возможности разобраться в том, что происходит. Зрителя сразу пытаются поставить либо под одни, либо под другие знамена и увести от Византии и, что хуже всего, увести от поисков нашей идентичности.

- Вы уже говорили, что литературы о Византии в широком доступе немного. И все же мы просим Ваших рекомендаций в выборе книг для чтения о Византии: «Посоветуйте несколько хороших книг по истории Византии для не византолога, чтобы озорные или просто узконаправленны, но талантливо написаны для обывателя из интеллигенции, но не занимающегося специально Византией?»

- Особенно мне понравилось слово «озорные». Вот с озорными книгами про Византию – просто «беда». И тут я ничего не смогу посоветовать. Должен сказать, что вообще книг про Византию очень мало, а популярных книг про Византию, написанных российскими исследователями, можно сказать, практически нет, и это часть большой общей византийской проблемы в России. Есть несколько старых, советского времени, научно-популярных книг Александра Каждана и Геннадия Литаврина. Они доброкачественные и профессиональные, им можно верить в фактологической базе, но я бы не назвал их талантливыми. Они, скорее, стандартные.

Книги о Византии

- А что скажете о книге Сергея Аверинцева «Поэтика ранневизантийской литературы»?

Аверинцев как введение – прекрасно для думающего молодого человека, немного знающего про Византию и желающего понять ее внутренние структуры и византийский способ мышления.

В то же время на Западе, при их «антивизантийском мифе», регулярно выходит огромное количество книг. Они хотят понять то, что они не понимают и не знают. Книги написаны ведущими специалистами. Некоторые из этих книг переведены на русский. В первую очередь у нас любят переводить французских авторов. Я бы мог порекомендовать для получения некоего представления о Византии классические старые, проверенные временем работы выдающегося историка первой половины 20 века Шарля Диля «Византийские портреты» и «Основные проблемы византийской истории». Книга были издана еще в советское время, сейчас, насколько я знаю, они переизданы. Также на русском языке вышли популярная книга «Золото Византии» французского историка Мишеля Каплана, «Византийская цивилизация» Андре Гийу. На Западе совсем недавно было опубликовано несколько ярких очерков по истории Византии, в частности, «Византия. Удивительная история средневековой империи» профессора Джудит Херрин. Еще одна английская ученая дама Аверил Кэмерон издала книгу «Византийцы». Этих популярных изданий очень хорошего качества на Западе много. Я не могу сказать, что это что-то особенно талантливое, но это очень качественная и хорошо написанная научно-популярная литература.

Из популярных работ российских авторов мне, пожалуй, назвать нечего, хотя есть целый ряд серьезных академических работ. Но они, скорее, для специалистов. В прошлом году, наконец, издали на русском языке одну из лучших исторических работ – книгу Жильбера Дагрона «Император и священник». И тем, кто всерьез решил что-то понять про устройство византийской власти, я очень советую почитать эту книгу, написанную крупным, широко мыслящим и очень доброжелательно относящимся к Византии французским ученым.

- Для меня когда-то дверьми, распахнутыми в Византию, были лекции по истории византийского искусства О.С.Поповой и те византийские мозаики, фрески и иконы, которые она показывала нам. Может быть, что-то из книг по византийскому искусству посоветовать нашим читателям?

- То, что Вы сказали – абсолютная правда. Есть замечательный текст Иоанна Дамаскина: «Если спросят тебя: покажи мне свою веру, – приведи его в храм и поставь перед ликами святых». И я, если бы меня попросили показать Византию в одном образе, то я подвел бы вас к иконе Богоматери Владимирской или к другой иконе такого уровня. Потому что для меня это суть Византия, ее нутро, то, что присутствует внутри золотой сияющей оболочки и является ее содержимым. Это энергия, которая преображает и освящает роскошную материю. В нашем сознании, гораздо более рационалистическом, все оказывается разделенным на части и фрагменты. Там же существовал единый иконический образ. Понятие иконического на разных уровнях, не только в искусстве, но и в организации жизни, в восприятии мира, абсолютно ключевое для Византии. Именно оно делает ее особой цивилизацией, понимающей мир не как окончательную буквальную реальность, а как образ, позволяющий перейти в реальность иную, высшую.

Икона Божией Матери Владимирской. ГТГ. XII век

Что касается книг по искусству, то переведенная на русский язык книга «Император в византийском искусстве» Андрея Николаевича Грабара, большую часть своей жизни прожившего во Франции, – нелегкое чтение. «Очерки» князя Евгения Трубецкого – не про Византию, это, скорее, его видение русской иконы, в значительной степени субъективное и талантливое. «Богословие иконы» Леонида Успенского, – это для людей, которые хотят некоего введения в иконоведение, хорошее начало. Для меня французское издание этой книги, прочитанной в спецхране Библиотеки Ленина (да, она была запрещена), стало в свое время открытием.

У нас, слава Богу, есть традиция, и есть очень серьезные византологи, существуют новые подходы, связанные с концепциями пространства, я имею в виду иеротопию. Нет единого учебника, который можно взять в руки и все в нем прочесть. И, наверное, он в случае Византии невозможен, потому что, повторяю, очень простая и одновременно важнейшая особенность Византии в том, что она безумно сложная. Она и прекрасная, и многослойная. Она – абсолютно не маска, не схема, она совершенно не поддается банальному копированию. К сожалению, методология, выработанная западной наукой в рамках позитивистской традиции, подчас оказывается не эффективной и не способной объяснить особое византийское метафорическое сознание. Для того уровня образов, на котором общались и создатели византийских сакральных пространств, и их публика, требуется новая система понятий, категорий, которые сейчас постепенно создаются.

- Наша сегодняшняя встреча близится к концу. Ваше резюме, Алексей Михайлович, каков лик Византии, очищенный от мифов? Каким образом он может возвратить нам нашу русскую идентичность?

- Для меня ключевые слова, применимые не только к византийскому искусству, но к Византии в целом, – это «икона» и «иконическое». Эти категории не объясняются на уровне схемы или формы. Это предмет для созерцания. Невозможно великую византийскую икону препарировать, как замороженную лягушку. Она не является механическим сочетанием частей или совокупностью пятен и линий, но представляет собой сложнейший многослойный образ, в котором главное находится за границей рационального анализа. И это справедливо для понимания Византии в целом. При том, что там было много всего разного, не исключая насилие и политические интриги. Просто как правило, в Византии они были сложнее, чем на Западе или в странах славянского мира. И поэтому эти страны воспринимали умных и интеллектуальных греков, как «вероломных».

Иконическое – это восприятие мира как образа иной реальности в рамках религиозного сознания. Иконическое восприятие мира для нашей традиции – абсолютно ключевая вещь. В частности своеобразие великих русских писателей XIX века, того же Толстого и Достоевского, определено их иконическим сознанием. В отличие от Золя, Бальзака, Флобера или Диккенса они описывают мир не как окончательную реальность, а как образ иной реальности, иного мира. Это явление также связано с пониманием иконы не как плоской картинки, а пространства, с пониманием других реалий не как жесткой схемы, а сложной совокупности пространственных категорий. И, в конце концов, понимание Византии в целом как лика, а не как маски.

- Но ведь большинство наших сограждан – это люди светские. Как им объяснить, что надо возрождать иконическое в себе?

- И более простые вещи будет трудно объяснить. Но речь не идет о том, что кто-то пытается внедрять иконическое, как царь Петр картошку. Это просто возможность пути. Сейчас мы в нашей стране видим некий хаос, духовный раздрай и полное отсутствие понимания того, кто мы, откуда и куда идем.

- А есть ли удачные примеры сочетания современной цивилизации «западного типа» с древним национальным самосознанием, о котором Вы говорите?

- Первое, что приходит на ум, – это Япония, в которой я не так давно прожил несколько месяцев, читая лекции и путешествуя по стране. Японцы прекрасным образом адаптировали удобные для них западные институты и достигли, как известно, колоссальных успехов в сфере технологий и много в чем еще. При этом они сохранили свою национальную идентичность и веру в 80000 синтоистских и буддистских богов, в число которых они легко включили и несколько тысяч христианских святых. И главное, с точки зрения нашего «иконического», они до сих пор сохранили восприятие мира, в котором задействованы оба полушария головного мозга, отвечающие и за рационально-логическое, и художественно-образное мышление.

Преображение. Икона. Круг Феофана Грека. ГТГ. Конец XIV века

Это вполне реальный путь, к которому можно стремиться. Однако пока мы живем в ситуации полной неадекватности. Мы, с одной стороны, справедливо считаем себя европейцами, а с другой стороны, все время испытываем неловкость по отношению к Западной Европе, когда видим, как мы от них отличаемся, а они – от нас. Причем эта неловкость выражается либо в чувстве самодовольного превосходства, мол, что они в наших тонких душах могут понять, либо, наоборот, в самоунижении. Но это приводит к раздвоению личности и «брожению умов, ни в чем не твердых». У нас есть некая система ценностей, от которой мы оказались отторгнутыми, как ребенок от груди матери, в силу целого ряда исторических причин – в определенных исторических обстоятельствах нас лишили собственной идентичности. И это огромная культурная, политическая и психологическая проблема.

- Вы верите в возможность ее восстановления в России и в русском народе?

- Я верю в то, что движение в этом направлении возможно и правильно. Я не верю ни в какие быстрые рецепты. Я не верю в восстановление Византии в приказном порядке (из этого может выйти только безобразие!), но считаю правильным осознать огромное значение византийской культуры, сформулировать программу, образовательную и духовную, и делать пусть небольшие, но важные шаги в византийском направлении. На этом пути могут быть разнообразные завоевания и открытия. И как сверхзадача – восстановление нашей культурной идентичности как византийских европейцев и в конце концов обретение народом в целом чувства собственного достоинства.