Заглянуть в восемнадцатый век

– Я папа студентки второго курса, – сказал он и назвал фамилию дочери. – Хочу спросить у вас, как она учится, как вообще у неё дела в университете.

Мы удивились. В школе родители бывают регулярно – по крайней мере, на собраниях, но в университет они приходят, как правило, дважды: во время поступления своего чада и на вручение диплома о высшем образовании (если, конечно, это чадо не отчислят в процессе учёбы за неуспеваемость). Спросите у отца и матери школьника, как зовут классного руководителя их ребёнка. Ответит, полагаю, каждый. А теперь задайте аналогичный вопрос родителям студента. Большинство (а то и подавляющее большинство) респондентов просто не поймёт, о чём речь. Заглянуть в университет просто так, чтобы спросить об успеваемости своего ребёнка, у которого, по большому счёту, всё нормально, – на это способен едва ли не один родитель из тысячи.

Наверное, многие студенты отрицательно закачают головами: alma mater – слишком личное пространство, чтобы пускать в него родителей. Да и мало ли что им тут расскажут инспектора учебной части и преподаватели!

Однако так было не всегда. Например, в первые десятилетия Московского университета этот деликатный аспект проблемы отцов и детей попросту не существовал. Не верите? Тогда в подтверждение своих слов обращусь к источникам. Вот цитата из выпущенной в этом году издательством Московского университета к трёхсотлетию Ломоносова книги доцента журфака Ольги Дмитриевны Минаевой «Отечества умножить славу...»:

«Московский университет в конце XVIII века был устроен на манер дворянской патриархальной усадьбы – совместные трапезы, молитвы, общие праздники для студентов и профессоров с их семьями. Родители и родственники воспитанников часто бывали гостями университета, слушали публичные диспуты, смотрели представления театра, танцевали на балах. Студенты действительно были включены в семейный круг профессоров, в близкие, почти семейные отношения. Не случайно так часто встречается слово “питомцы”. “Патриархальная простота” университета создавала уникальную среду. Например, студенты из университетского театра на лето ездили отдыхать в имение М.М. Хераскова [куратора Московского императорского университета. – Г.П.]».

Интересно, возможно ли нечто подобное сегодня, пусть даже частично? Конечно, речь не идёт о том, чтобы студенты проводили каникулы на даче ректора МГУ академика Садовничего. Хотя дерзну вообразить и такой вариант – хотя бы просто встреча в неформальной обстановке для лучших из лучших старшекурсников: у кого и безупречная зачётка, и реальные научные достижения. Возили же университетских отличников середины XVIII века (среди которых, между прочим, был юный Денис Фонвизин) в Петербург на приём к основателям – императрице Елизавете Петровне, графу Шувалову и Михаилу Ломоносову.

Отличников, конечно, не удастся представить ни президенту Медведеву, ни даже министру образования Фурсенко (хотя, думается, подобная встреча с лучшими студентами была бы очень полезна и президенту, и господину министру). Но хотя бы встречу с деканом ведь можно им организовать раз в год? Или устраивать, например, дни открытых дверей для родителей, чтобы они могли посидеть на лекциях и семинарах, посмотреть и послушать, как и что преподают у нас в университете, а потом пообщаться с преподавателями – и на темы занятий, и об учёбе своих детей?

Да и традиции поощрения лучших студентов у нас тоже недостаточно распространены. Конечно, есть персональные стипендии, красные дипломы и медали выпускникам, наконец. Но любой сотрудник учебной части подтвердит мои слова: двоечникам и троечникам деканат уделяет внимание гораздо больше, чем отличникам. Двести пятьдесят лет назад в Московском университете медали вручали студентам и за знание отдельных учебных дисциплин.

Денис Фонвизин

Правда, не обходилось и без курьёзов. Вот как вспоминает о получении медали за знание географии Денис Иванович Фонвизин:

«О вы, родители, восхищающиеся часто чтением газет, видя в них имена детей ваших, получивших за прилежность свою прейсы [награды (нем.)], послушайте, за что я медаль получил. Тогдашний наш инспектор покровительствовал одного немца, который принят был учителем географии. Учеников у него было только трое <...> Товарищ мой спрошен был: “куда течёт Волга?”. “В Чёрное море”, – отвечал он; спросили о том же другого моего товарища; “в Белое”, – отвечал тот; сей же самый вопрос сделан был мне; “не знаю”, – сказал я с таким видом простодушия, что экзаменаторы единогласно мне медаль присудили. Я, конечно, сказать правду, заслужил бы её из класса практического нравоучения, но отнюдь не из географического» («Чистосердечное признание о делах моих и помышлениях»).

Всего же Фонвизин за годы учёбы в университете получил, если не ошибаюсь, три золотых медали.

Конечно, теперь студентам с такими знаниями не только бы не вручили медаль, но и, по крайней мере, лишили бы стипендии. Однако метод поощрения лучших учеников, на мой взгляд, был совершенно правильным.  

Если бы эти традиции, которые, как видим, были нормой для XVIII века, а сегодня воспринимаются как нечто невиданное, существовали в нашей университетской жизни, то, уверен, было бы комфортнее и учиться, и преподавать. Значительно улучшились бы учебные показатели: прозрачная система взаимодействия университета с их семьями не позволила бы нерадивым студиозусам прогуливать занятия и заваливать экзамены.

Словом, совсем необязательно брать пример только с болонской системы – можно заглянуть и в наш восемнадцатый век.