Как вообще складывалась Ваша карьера?- В Америке говорят, что журналисты - это те, у кого не вышло стать писателями.
- У нас говорят наоборот: плох тот журналист, который не хочет стать писателем.
- Я всегда любил писать, много писал, и думаю, что неплохо. Это давалось мне легко. Но кроме того, у нас дома, еще при отце, мы всегда жили «в мире»: он получал все газеты, очень любил французскую прессу, вечером всегда по телевидению смотрел новости, выписывал New York Times ... Газеты и журналы всюду лежали и все читали их.
Отец много ездил - трудно понять, как человек мог столько разъезжать по Америке. Он ездил по приходам, проповедовал, читал лекции. Когда его приглашали - никогда не отказывался. На конференциях много выступал - ужасно хорошо говорил. Он вообще проповедник евангельский, и по-русски, и по-французски мог проповедовать. И куда бы он ни ездил - он изучал эту местность. Покупал, например, книгу «Что такое Чикаго», «Что такое Лос-Анджелес», изучал. В Мексике, в Канаде он изучал местную политику... Так что у нас всегда был такой интерес к тому, что вокруг происходит. Так что уже с детства я привык читать газеты и следить за новостями.
Когда я попал в университет, как раз начинался самый интересный период советской жизни, когда все начало двигаться, и вдруг появились диссиденты, которые и создавали все это «движение» в восьмидесятых годах. Я помню, как сидел в Гарварде в университете и думал: я хочу туда поехать, встречаться тайно с диссидентами и описывать эту жизнь. Прямо после этого я отслужил в армии, потом еще в университете изучал Советский Союз, русскую литературу и стремился попасть в Россию корреспондентом. И попал: десять лет мы здесь прожили, поработали... А затем были назначены в Германию, и для меняя это было ужасно: все здесь происходит, все «первачок», все двигается, перестройка, а я сижу в Бонне, как дурак, и думаю: почему я тут? Но вдруг в Германии тоже «поехало»: их стена поехала, и все поехало. И вдруг оказалось, что эпицентр - в Германии. По крайней мере, с точки зрения мира, эта стена воплощала весь этот мировой раскол. Я попал туда в этот момент и об этом писал. И, наверное, потому, что у меня уже была подготовка, потому что я жил до этого пять лет в Советском Союзе, мне, может быть, происходящее было понятнее, чем западным корреспондентам, которые оценивали перемены лишь с одной позиции. А я это понимал и с другой стороны, много времени проводил в Восточной Германии, в Восточном Берлине. Пулитцеровскую премию я получил за статьи о падении Берлинской стены. Был успех... У меня действительно было чувство, что я понимаю, что это значит для Восточной Германии, а не только для Западу. Наверное, этим мои статьи отличались от других.
Потом мы вернулись в Россию, и здесь я написал книгу о деревне[2], которая принадлежала когда-то семье моей матери, Осоргиным. Проследил ее историю за двести лет: как она прожила все эти периоды русской истории.
Меня всегда тянуло описывать то именно, что происходит в мире в данный момент.
- Сейчас Вы готовите большую статью о жизни русской Церкви для National Geographic. Почему эта тема стала интересна американской прессе? Трудно ли православному человеку работать в светском издании? Есть ли какие-то табу, которые надо соблюдать, затрагивая тему религии?
- Писать о Церкви - это идея не моя. Это National Geographic (впервые пишу не для своего издания). Они предложили написать как бы личное эссе с точки зрения православного человека о Православии. И я пока абсолютно не знаю, как я к этому подойду, потому что я уже привык к такому «мышлению западного корреспондента» - все описывать объективно, сбоку, а не изнутри... Пока задача кажется очень сложной.
Вы спросили о положении православного человека в светской прессе. Это очень и очень важный вопрос, потому что мне кажется, большая проблема современной прессы именно в том, что она не способна понять самые основные движения в мире, потому что она как-то отпихала религию вбок. Религию нельзя описать так же, как политику, где кто-то выигрывает, кто-то проигрывает, где есть полосы, течения. Тут нужно описывать веру, нужно понять, что люди верят в какую-то истину. А у нас все относительно - что есть истина? Вот сейчас мусульманский мир играет ключевую роль в истории. Но мы о нем ничего не знаем, мы его не можем описать. Мы не можем описать, во что верят эти мусульмане, что их ведет к таким действиям. Сейчас нельзя понять Америку, не поняв религиозное движение в нашей стране. Вот говорят - «Америку нельзя понять». А я бы продолжил: и Россию нельзя понять, не осознав, что это не секулярная страна. Даже атеисты ищут какую-то истину.
Это проблема, и я пока над этим думаю. Как наша современная пресса должна относиться к Церкви? Ответ мы пока не нашли. Пока мы смотрим на Церковь только политически: избрали такого-то Патриарха, такой-то епископ высказался так-то. А силу, которая за этим стоит, мы еще не сумели описать.
- Спасибо.
[1] Пулитцеровская премия (англ. Pulitzer Prize) - одна из наиболее престижных наград США в области литературы, журналистики, музыки и театра.
[2] «Эхо родной земли» - М., 2005
Вставить в блог
Поддержите нас!
