Профессор Алексей Светозарский: Вопрос в том, насколько сам человек готов работать

- Алексей Константинович, расскажите, пожалуйста, как состоялось Ваше назначение на должность заведующего кафедрой церковной истории?

- В Московской духовной академии кафедры были учреждены в 2003 году в ходе реформы нашей духовной школы. Я был назначен на должность заведующего по благословению владыки ректора.

Толком всех обстоятельств сейчас не вспомню, потому что период был очень напряженный. Время требовало внутренних перемен, и наш ректор владыка Евгений собирал нас у себя в кабинете и не выпускал до тех пор, пока мы не выдавали какой-то результат. Мы писали программы, обсуждали планы, сидели в академии иной раз по 10 часов! Все это было в жестком ритме, но действительно рождалось что-то новое, и был творческий порыв. За эти годы я благодарен.

- Но ведь по образованию Вы не историк, а филолог…

- Что касается филологического образования, у нас на кафедре немало филологов. Сам я во время учебы на филфаке занимался различными темами в области медиевистики и первые курсовые работы писал по истории старообрядчества, исследовал старообрядческую литературу. Какими-то церковными темами по понятным причинам заниматься было не принято, а эта сфера почему–то была свободной.

Вкус к истории мне прививали прежде всего родители. А еще были люди, в круг общения с которыми я вошел лет с 14 и которых мог бы считать своими первыми наставниками. Это были такие взрослые отношения, которые во многом определили область моих будущих занятий. Думаю, нет смысла называть фамилии, потому что большинству вряд ли они что-то скажут. Одним из самых ценных моментов этого общения было то, что эти люди были настоящими носителями исторического знания. 

Мне всегда было интересно наше прошлое, тем более что в те времена оно воспринималось по контрасту с повседневностью. Люди, с которыми я общался, принадлежали к старшему поколению, родились в конце XIX или в начале XX века, многое помнили, знали, о многом могли рассказать. Например, среди них был один каменщик. Он не имел никакого исторического или искусствоведческого образования, но был влюблен в историю Москвы, реставрировал различные объекты и мог поделиться своим опытом и знаниями.

Я очень благодарен тем, с кем мне довелось общаться в те годы.

Среди них был Сергей Викторович Гераськин, в прошлом сотрудник Музея архитектуры им. А. В. Щусева, который возглавлял филиал музея, располагавшийся в Донском монастыре. Еще одна моя наставница - Ольга Анатольевна Полякова, ныне главный хранитель музея-заповедника Коломенское, а тогда начинающий свою работу молодой специалист.

Все они щедро делились этим в хорошем смысле слова пафосом интереса к русской истории, многое рассказывали, многое давали потрогать руками.

Лет с 14 я работал на археологических раскопках в Москве, даже был принят в музей-заповедник Коломенское, многое там перевидел и перетрогал своими руками. Это ощущение в буквальном смысле прикосновения к истории сыграло решающую роль.

А на исторический факультет я не пошел, потому что отец оканчивал филологический факультет, и как-то считалось, что я должен пойти туда. Литературу я любил и не сопротивлялся.

- Что изменилось в плане подготовки студентов после той реформы?

- Возникли кафедры, стали проводиться серьезные защиты, причем с привлечением рецензентов из самых разных вузов. Так что защита у нас – это действительно защита, а не просто формальность.

Бывая в некоторых вузах в качестве рецензента и просто наблюдателя, могу сказать, что у нас на кафедре довольно жесткая процедура защиты, если сравнивать со светскими вузами. У нас довольно высокая «планка» и вполне реально не защититься. Как правило, в Академии дискуссионные моменты продолжаются до защиты.

Хотя, конечно, если по работе есть серьезные замечания, мы стараемся дать человеку возможность в полной мере переработать ее, учесть все замечания и в итоге все-таки защититься.

- С рецензентами ваши студенты знакомятся?

- Обычно мы просто отсылаем текст на рецензию и отдаем полученный отзыв. Но, конечно, знакомиться с рецензентом никто не запрещает.

- С какими вузами вы сотрудничаете?

- У нас установились хорошие контакты и довольно плодотворное сотрудничество с историческим факультетом МГУ.

- С кафедрой истории Церкви?

- Да, ее представители выступают у нас на кафедре в качестве рецензентов, участвуют в мероприятиях. Но мы не ограничиваемся общением только с этой кафедрой, сотрудничая с историческим факультетом МГУ вообще.

Также у нас есть контакты с Российской Академией Государственной службы при Президенте РФ, в которой есть уникальные специалисты по истории Церкви, с Киевской духовной академией, с Санкт-Петербургской духовной академией, где тоже работают действующие исследователи церковной истории. Для нас важно, чтобы работы наших студентов оценивали не просто квалифицированные преподаватели, но чтобы рецензенты сами занимались наукой и могли бы посоветовать начинающим коллегам что-то с позиций своего опыта.

- Есть и сотрудничество с зарубежными вузами?

- Можно говорить о контактах с учебными заведениями русского зарубежья.

У нас защищался протоиерей Владимир Цуриков, проректор Свято-Владимирской семинарии в Джорданвилле. Это была дистанционная предзащита в режиме он-лайн.

С другим клириком Американской Православной Церкви, протоиереем Георгием Кохно, мы проводили дистанционную защиту. Он отвечал на вопросы, и на экране мы видели, что он никуда не заглядывает, ни с кем не советуется.

- Насколько ваша кафедра популярна среди студентов?

- Еще в XIX веке нашу Академию традиционно называли Московская духовная академия исторических наук. У нас была сильная историческая школа, потому значительный процент работ защищался по истории. Сейчас эта традиция продолжается. Здесь вопрос в том, насколько сам человек готов работать.

О нашей кафедре говорят, что у нас очень жесткие требования к дипломникам и диссертантам, и это представление мы сами стараемся поддерживать.

Тем не менее, студенты к нам идут, потому что у нас очень широкое поле для научной деятельности.

Самые популярная тема - церковно-государственные отношения, особенно интересны работы, написанные на региональном материале, и прежде всего имеется в виду советский период. Есть работы биографического плана, посвященные судьбам пострадавших за Христа в годы советской власти.

Имеются комплексные исследования истории храмов и монастырей, и здесь мы граничим с кафедрой церковно-практических дисциплин. Если работа в большей степени искусствоведческая, она идет туда, если преобладает исторический материал, попадает к нам. Работы этого плана мне близки: благодаря ним ликвидируются пробелы и белые пятна, потому что история храмов и монастырей у нас мало изучена.

На нашей кафедре есть медиевисты, и здесь мы сотрудничаем с кафедрой филологии, например, приглашаем ее сотрудников оппонировать работы наших студентов.

 Так что тематика самая разнообразная.

- Чем отличается взгляд на историю Церкви светского и церковного ученого?

- Что касается светских историков Церкви, безусловно, я отдаю должное их работе.

Но тут ведь такой момент: большинство светских исследователей, даже тех, которые начинали свои исследования жизни Церкви, если можно так выразиться, с желанием идти от противного, становились церковными людьми. Сам я наблюдал подобные процессы воцерковления, и это было самое важное, самое отрадное, что только можно себе представить. 

Специфика нашей кафедры в том, что изучаются не только отношения Церкви и государства, вопросы землевладения, хозяйственная деятельность (этим занимается и небольшой круг светских исследователей церковной истории), но и вопросы, касающиеся внутренней жизни Церкви, например, феномен старчества, биографии и духовный опыт выдающихся личностей, в особенности новейшего периода истории Русской Церкви.

Думаю, что какой-то посильный вклад мы все-таки вносим, потому что XX век дал много ярчайших личностей. К примеру, несколько работ было защищено по личности святителя Луки Войно-Ясенецкого. Недавно один наш студент защитил очень хороший диплом по его деятельности в Тамбовской епархии. Деятельность эта была очень краткой, но наш дипломник очень хорошо представил ее на основании документов.

Вообще говоря, в работе церковного историка главное, чтобы не уходил момент сокровенной внутренней  духовной жизни человека: духовные отношения, наставничество, какая-то благодатная жизнь, связи, влияние.

В светской науке обычно ставятся какие-то глобальные проблемы, например, вопросы землевладения, взаимоотношений с властью. При таком подходе многое теряется. Условно говоря, если исследуется советский период, получается, что существовал Совет по делам религий, какие-то иерархи – и все. Таким образом, многое, может быть, самое главное в истории Церкви этого периода, остается за скобками. А ведь были старцы, были батюшки благодатные, вокруг которых теплилась церковная жизнь. Может быть, с точки зрения историка это мелочь по сравнению с целой системой, но ведь благодаря этой «мелочи» существует наша сегодняшняя церковная жизнь.

Светские историки упрекают нас в недостаточном знании методологии… может быть. Но все-таки явление надо изучать комплексно, и самый верный взгляд – взгляд изнутри, потому что явление лучше постигать изнутри, и особенно если речь идет о Церкви. 

- Среди ваших студентов много  тех, у кого в МДА учились отцы, деды, или такие студенты скорее исключение?

- У нас состав пестрый, и это очень хорошо, Есть люди из семей, в которых была традиция служения Церкви. Один из наших преподавателей происходит как раз из такой семьи. А есть и те, кто пришел в Церковь уже в достаточно зрелом возрасте.  

- Если сравнивать студентов периода, когда Вы только-только начали преподавать в Академии, и теперешних учащихся, они сильно отличаются?

- Конечно! В первые работах, которые мне довелось рецензировать, чувствовалось, что их авторы были очень жестко ограничены какой-то внутренней цензурой. Вообще, существовала некая площадка, на которой можно было исследования, остальное было под запретом и представляло собой своего рода terra incognita. Были популярны работы описательного характера, в основном они касались далекого прошлого, ведь чем ближе исследуемый период был к настоящему, тем опаснее было заниматься исследованиями.

- XX век был под запретом?

- Да.

- А сейчас, если посмотреть список работ на сайте вашей кафедры, видно, что пишут в основном по истории Русской Церкви в XXвеке…

- Нет-нет, здесь я бы мог возразить. Кончено, XX век вызывает самый пристальный интерес. Этот бурный, хотя и трагический период нашей истории дал замечательные имена и высветил замечательные личности церковной жизни. Наши студенты пишут о жизни епархий в годы войны и в годы хрущевских гонений. Но это не значит, что все защищаются только по XX веку.

Есть довольно много работ по истории духовных учебных заведений, а это синодальный период. История монастырей и монашества в разные периоды истории  – довольно популярная тема.

Пишутся работы по взаимовлияниям. Скажем, защищалась работа по влиянию русского монашества на сербское, правда, конкретно эта была по XX веку. Есть у нас работы по медиевистике, по архивоведению, но здесь, безусловно, с уклоном в XX  век.

- Как формулируются темы дипломов и диссертаций? Есть какой-то список или студент может предложить свою тему?

- Есть официальный список тем, который складывался годами.

До учреждения кафедры у нас действовала церковно-историческая комиссия. Первый предмет, который я преподавал в духовных школах, был филологический – церковнославянский язык. Только на второй год преподавания я вступил в ряды церковно-исторической комиссии, которую тогда возглавлял заслуженный профессор нашей академии Константин Ефимович Скурат, которому я глубоко благодарен за его внимательное, деликатное и доброжелательное отношение.

Тогда мы тоже собирались на заседания, велись протоколы, и обсуждали возможные темы студенческих работ. После утверждения комиссии темы утверждались Советом академии и потом вывешивались для того, чтобы студенты могли их выбрать.

Понятно, что люди, которые будут вести будущего дипломника или кандидата богословия, предлагали темы, в которых сами были компетентны, но темы эти были достаточно разнообразны.

Сегодня официальный список тем пополняется постоянно, а чаще сами студенты приходят на кафедру с намерением писать на определенную тему, которая кажется им актуальной или доступной, к примеру, если в своей епархии студент может иметь доступ к каким-то уникальным материалам. Бывает, учащегося привлекла какая-то личность, и он хочет узнать о ней больше, изучив материалы.

Тема, предложенная студентом, обсуждается, корректируется, потом получает утверждение, и человек начинает работать. Если в процессе исследования как-то меняется ракурс или общее направление работы, тема может быть подкорректирована. У нас это несложно: пишется прошение, мы обсуждаем, как стоит изменить тему, и меняем. Как правило, сложностей с этим нет.

- По идее, в сфере научных интересов сотрудников вашей кафедры должна быть и область  церковной археологии…

- Она у нас очень ограничена, потому что по нашему внутрицерковному пониманию археология скорее относится к области церковного искусствоведения. Если бы была собственно археология, конечно, она была бы в нашей сфере интересов, но в основном это работы по иконописи, церковной живописи, истории храмов и монастырей, в которых преобладает искусствоведческий вектор.

- Почему в церковной археологии нет собственно исторического направления?

-Думаю, потому что так исторически сложилось.

У нас была библейская археология, и сейчас кафедра библеистики эти традиции восстанавливает. Собственно церковной археологии не было, думаю, в ней нет особой необходимости. По сути, «церковная археология» - это просто термин, который обозначает церковное искусствоведение и отчасти культурологию. А археология - она  есть археология, никакой специальной церковной археологии создавать не нужно. Это все равно что создавать, например, какую-то особую церковную математику.

Не думаю, что здесь есть разрыв с традицией. У нас были Церковно-археологические кабинеты, но это просто музеи церковных древностей.

Из археологии мы черпаем много данных, особенно тех, которые касаются раннего периода истории Церкви. В частности, у нас готовится очень интересная работа по истории одного из монастырей Тульской епархии, и автор использует данные археологии, хотя сам и не копал. Я посмотрел, все там вполне компетентно.

- То есть, у студентов нет возможности ездить в экспедиции?

- Почему же? Нас приглашают, и, если есть желание, студент может поехать.

Помню, у нас защищалась очень интересная работа по археологии Херсонеса, вполне классическая с точки зрения археологии. Так что это не исключается.  Просто у нас на кафедре курс археологии в классическом понимании не читается.

- А как обстоит дело в учебных заведениях других конфессий?

- Мне приходилось бывать в разных учебных заведениях иных конфесий, в частности, католических, и я не сталкивался с тем, чтобы там читали археологию в собственном смысле. Библейскую – да.

Думаю, это из-за того, что церковные исследователи вполне могут пользоваться и пользуются данными собственно археологии.

- Каковы дальнейшие планы развития кафедры?

- В последнее время мы были задействованы в очень большом общеакадемическом проекте «Московской духовной академии 325 лет: Юбилейный сборник статей в 2-х томах». Вышел трехтомник (первый том состоит из 2-х книг).

Сначала мы предлагали сделать называние «Очерки истории Московской духовной академии», но жизнь всегда живее, чем мы ее себе представляем, и в силу специфики юбилейного сборника в него были включены статьи, которые выходили за рамки истории, поэтому название пришлось изменить.

Мы очень интенсивно работали над теми материалами, которые вошли в историческую часть. Думаю, что мы эту работу продолжим, ведь накопился огромный материал, прежде всего архивный, который нужно систематизировать, осмыслить, и написать собственно историю Московской духовной академии в XX веке. Это одно из наших упований, надеюсь, эти планы удастся осуществить.

Еще одно направление – подготовка кадров.

Коллектив кафедры постоянно пополняют молодые специалисты из числа наших выпускников, это наиболее активная группа энтузиастов, людей более чем неравнодушных к церковной истории. Мы будем ждать от них новых идей.

И потом, сейчас ведь есть и внутренняя проблема – реформа образования. И наша задача – написать новые учебные программы и подготовить пособия, которые будут соответствовать новым требованиям.