Памятник неизвестной абитуриентке, или Варфоломеевская ночь на журфаке

Удивительно не то, как падок наш обыватель на сенсацию, как верит публичному слову подлинных и мнимых авторитетов. Удивительно, что никто, включая самого Варфоломеева, не пожелал разобраться в ситуации, а предпочёл повторять на все лады мантру про коррупционный след в Московском университете.

Итак, пару слов об истории вопроса. Уже более тридцати лет абитуриенты факультета журналистики МГУ проходят при поступлении творческий конкурс. Он включает в себя собеседование, которое по традиции проводят преподаватели и журналисты, и сочинение на одну из пяти вольных тем. Раньше творческий конкурс оценивался как зачёт, как допуск к основным вступительным экзаменам. Теперь, когда их место заняли результаты ЕГЭ, творческий конкурс превратился в профильный экзамен журфака с максимальной оценкой в сто баллов. При этом собеседование оценивается по тридцатибалльной шкале, а сочинение – по семидесятибалльной. Затем баллы суммируются, и абитуриентам объявляется общая оценка за экзамен.

Собеседование длится пятнадцать минут, причём ведётся аудиозапись разговора с абитуриентами. Цель этого этапа экзамена – выявить, насколько серьёзен и обоснован выбор юного соискателя студенческого билета в пользу журналистики. Экзаменаторы – два преподавателя журфака и два журналиста. Некоторые из них работают с факультетом уже много лет, другие – приходят впервые. На самом деле, с приглашением журналистов на собеседование часто бывают сложности: работники СМИ не такие дисциплинированные, как преподаватели, поэтому их, как правило, приглашают с запасом – из расчёта, что некоторые, несмотря на обещание, не придут. А как обеспечить безусловную явку около пятидесяти порядочных и компетентных журналистов?

Этим летом впервые в жизни примерил на себя роль экзаменатора на журфаке и радиожурналист Владимир Варфоломеев. «…Товарищ Владимир Викторович Варфоломеев буквально за пару часов до того, как отправиться в МГУ, чтобы участвовать в творческом конкурсе в качестве экзаменатора, спросил меня, что там вообще спрашивают, как проходит творческий конкурс обычно и т.п.», – вспоминал практикант «Эха Москвы» Данила Белов.

Придя на вступительное собеседование, Варфоломеев не растерялся и сразу стал завязывать контакты с абитуриентками. Одна девушка так поразила его своими знаниями и способностями, что прямо во время собеседования он оставил ей свою визитную карточку, собираясь пригласить её на «Эхо Москвы». Стоит ли добавлять, что эта собеседница Варфоломеева получила максимальный балл – тридцать.

Но при официальном объявлении результатов неожиданно выяснилось, что у девушки за собеседование вовсе не тридцать баллов, а двенадцать. Варфоломеев, конечно же, огорчился, что при повторной проверке оценку снизили, и написал в своём блоге гневный пост. Да, журналисту можно посочувствовать: его пригласили на экзамен, доверили ставить оценки абитуриентам, а потом, по сути, усомнились в его компетенции, понизив эти самые оценки.

С этого и начался скандал. Он вышел далеко за рамки Московского университета. В результате, ректорат, не желая раздувать шум, принял беспрецедентное решение отменить результаты повторной проверки.

Но я не могу считать Варфоломеева победителем. Меня смущает в его позиции несколько моментов. 

Первый. Почему не была названа та самая абитуриентка, получившая вместо тридцати двенадцать баллов? Обвинять руководство журфака в коррупции, не называя конкретных жертв, а лишь намекая на них («одна девочка»), не вполне корректно для журналиста и блогера столь высокого уровня.

Второй. Почему автор скандального поста обратился со смутившими его вопросами к коллегам-экзаменаторам, а не напрямую к декану журфака профессору Елене Леонидовне Вартановой? Почему не попросил показать протоколы спорных собеседований? Уверен, что никто ему не отказал бы в этой просьбе. Разве нормально, когда о спорной ситуации руководитель факультета узнаёт не из уст Варфоломеева, а из средств массовой информации?
Третье. Делать громкое заявление, не разобравшись предварительно в причинах, побудивших комиссию столь радикально пересмотреть сумму поставленных баллов, на мой взгляд, свойственно, скорее, журналисту бульварной прессы, а никак не «Эха Москвы».

Теперь что касается пересмотра баллов. Я пять лет проработал в приёмной комиссии, в течение десяти лет принимаю вступительные экзамены и могу засвидетельствовать, что повторная проверка – обычное явление, она существовала и существует во всех вузах, на всех факультетах. Старшие экзаменаторы всегда перепроверяли двоечные и пятерочные работы. Подобные ситуации с оценками бывают едва ли не на каждом факультете едва ли не каждый год. Только об этом за пределами приёмных комиссий никто не знает: очевидно, из-за отсутствия поблизости представителя «Эха Москвы» – радиостанции, одним из создателей которой был, между прочим, факультет журналистики МГУ и лично Ясен Николаевич Засурский. 

Другое дело, что если при повторной проверке так резко понижается итоговый балл, то это, на мой взгляд, свидетельство недостаточной компетентности комиссии, ставившей максимальную оценку. Да и сомнительно, чтобы из тысячи с лишним абитуриентов около шестисот человек были достойны максимального балла за собеседование.

Теперь о коррупции. Предлагаю людям, уверенным в продажности журфака, не ковыряться в количестве баллов, а посмотреть на проблему шире: сравнить студентов, учившихся десять-пятнадцать лет назад, и тех, кто сидит за университетскими партами сегодня. Ничуть не хочу обидеть выпускников прошлых лет, но тогда в каждой академической группе было, как правило, два-три студента с горящими глазами, два-три – которым всё, что называется, по барабану, а остальные – вполне нормальные студенты. Теперь же, в последние два-три года, невменяемых практически не осталось, а глаза горят у подавляющего большинства. Десять лет назад в группе было по два-три, иногда четыре иногородних студента, теперь – по два-три, иногда четыре москвича, остальные – иногородние, причём порой из таких глухих мест, откуда раньше никто не осмеливался поступать. Этот факт – главное свидетельство против коррупции на журфаке. 

Более того, если бы руководство факультета и хотело протолкнуть по блату кого-нибудь из абитуриентов, то совсем не нужно было бы понижать баллы другим. Поверьте мне, для этого есть немало иных возможностей – гораздо более тонких, и ни один приглашённый для собеседования журналист никогда ни о чём бы не узнал. Поэтому мнение о том, что кому-то занижают баллы, чтобы таким образом протолкнуть своих, выглядит, по меньшей мере, наивным. 

Но и блатных абитуриентов на журфаке больше нет. Теперь у всех абсолютно равные возможности при поступлении. Если не верите, сравните, опять же, число иногородних студентов десять лет назад и сегодня. И в этом решающая заслуга именно Елены Леонидовны Вартановой. Поэтому обвинять её в коррупции – в высшей степени непорядочно. Она честный и справедливый человек.

К тому же, оценка, полученная на журфаковском экзамене, во многом субъективна, ибо это всё же творческий конкурс, а не математика или физика. Причина не только в так называемом человеческом факторе, но и в обычном везении. Наверное, каждый подтвердит, что любой экзамен – и вступительный, и сессионный, – в известной степени лотерея. Кому-то повезло больше, кому-то меньше – такое было и, думаю, будет всегда, независимо ни от какого ЕГЭ. Когда-то абитуриент Василий Макарович Шукшин провалил творческий конкурс на журфак.

А теперь от рассуждений перейду к практике. В отличие от г-на Варфоломеева, я зашёл в приёмную комиссию и посмотрел протоколы собеседования с той самой абитуриенткой, за которую так переживал журналист. И если не всё, то многое в этом скандале встало на свои места.

Итак, в своём ЖЖ-посте Варфоломеев утверждал: «по итогам каждого собеседования составлялся довольно подробный письменный отчёт с отметками качеств абитуриента по 6-ти категориям; каждый такой отчёт подписывался всеми членами приёмной комиссии». Но, во-первых, протокол, вокруг которого разгорелся скандал, подписали все экзаменаторы, кроме самого Варфоломеева (его фамилия в графе «Экзаменаторы» написана, а вместо подписи – пустое место). Вероятно, он так заговорился с абитуриенткой, что забыл подписать. Во-вторых, на самом деле комментарии экзаменаторов были очень лаконичными, что и дало повод к повторной проверке и прослушиванию записи собеседования: «Очень хорошо ориентируется», «Очень высокий уровень» и т.п. Не оказалось в протоколе и предусмотренного заключительного комментария по итогам собеседования. Видимо, экзаменатору стоило записать свои впечатления о беседе, в первую очередь, не в блоге, а всё же в протоколе. Тогда бы и не возникла необходимость проверки, которую, кстати, осуществлял сам Ясен Николаевич, – его подпись стоит под оценкой «12». 

В графе «Опыт сотрудничества с редакциями» со слов абитуриентки было записано (этот комментарий оказался самым подробным из всех шести категорий): «Главный редактор и корреспондент школьной газеты, пишет, верстает. «Донская слобода» – обозреватель. «Родники» – районная газета, два года сотрудничества. Публикуется в «Известиях». 

Придя домой, я открыл сайты этих газет. В школьной газете прочёл две вполне профессиональные для семнадцатилетней девушки статьи, в «Донской слободе» (оказалось, это газета, издающаяся раз в два месяца при подмосковном храме) – одну заметочку о церковном празднике, написанную по вторичным источникам. У газеты «Родники» своего сайта не оказалось, а в «Известиях» не обнаружил ни одного материала этой девушки. 

Кто тут преувеличил: девушка или экзаменатор, судить не берусь. Но вот вам очевидный минус отмены существовавшего многие годы конкурса публикаций при поступлении. Раньше экзаменаторы видели не только абитуриента, но и его статьи, опубликованные в газетах или журналах. Теперь же будущий журналист на вопрос о профессиональном опыте может рассказывать комиссии всё что захочет, – хоть о собственных публикациях в «Нью-Йорк Таймс»: возможности моментально проверить его слова – нет. Может быть, именно поэтому и снизили девушке балл с тридцати до двенадцати и не удовлетворили апелляционное заявление, которое тоже было приложено к протоколу. 

За творческое сочинение эта девушка получила шестьдесят пять баллов из семидесяти, и я могу согласиться с обоими рецензентами, засвидетельствовавшими очень высокий уровень работы. Так что она поступила бы в любом случае. И мне остаётся только порадоваться за неё и пожелать ей успешной учёбы в Московском университете.

Наверное, порадоваться можно и за г-на Варфоломеева: кто знал о нём до этого скандала? А теперь он «смелый борец с коррупцией на журфаке», «новый Робин Гуд и Дон Кихот в одном лице». Но любой журналист подтвердит, что лето, особенно его вторая половина, – мёртвый сезон: многие журналисты и большинство потребителей информации – в отпусках. Новостей почти нет, и любая более, а чаще менее интересная информация раздувается до масштаба события. Наверное, на «Эхе Москвы» был дефицит сенсационной информации, и г-н Варфоломеев решил создать настоящую жареную новость. Что ж, это ему полностью удалось. К тому же, будущие журналисты, о которых так радел борец с коррупцией, получили хороший пример того, как можно прославиться, без преувеличения сказать, на ровном месте.

Вместо послесловия

Скандал с якобы коррупционным следом в МГУ, который замутил тов. Варфоломеев две недели назад, фактически завершился. Приёмные экзамены кончились, ковыряться в протоколах собеседований с абитуриентами неинтересно: сенсацию на этом уже не сделать. И о «борце с гидрой коррупции на журфаке» все стали забывать. Тем более, август, люди в отпусках, не до Владимира Викторовича. А популярность и топовые места в блогосфере терять ох как не хочется.

И выход неожиданно был найден. 3 августа умер пианист Николай Петров. Не успело ещё остыть его тело, как в блоге Варфоломеева появился своеобразный некролог под названием «В его жизни было не только фортепиано». Вы не найдёте здесь ни перечисления заслуг нашего великого соотечественника перед российской и мировой культурой, ни слов сочувствия в адрес родных усопшего и поклонников его таланта. Вместо этого, казалось бы, элементарного для всякого приличного человека набора фраз, Варфоломеев скрупулёзно подсчитал, сколько раз и в каких формах, начиная с 2000-го, первого путинского года, выказывал Николай Петров поддержку власти:

«00 – письмо в поддержку курса В. Путина в Чечне

02 – обращение к В. Путину с призывом отменить мораторий на смертную казнь

03 – член Совета по культуре при президенте

05 – письмо Ю. Лужкову в защиту театра «Школа драматического искусства»

06 – Совет по государственной культурной политике при С. Миронове».

И так далее, до 2011 года.

Этим списком Варфоломеев не удивил: ничего порочащего Николая Петрова здесь нет. Удивил он другим: никаких иных слов и эмоций в день смерти этого великого человека у журналиста не нашлось. Остаётся только догадываться, сколь обширное досье на известных людей собрано у «непримиримого борца с коррупцией».

Профессор Илья Владимирович Толстой рассказывал нам когда-то, что людей, говоривших гадости про усопших, называли в старину нерукопожатными – то есть им при встрече не подавали руки. Сегодня, к сожалению, другие времена. Но скажите, может ли быть порядочным человек, плюющий на свежую могилу всенародно известного соотечественника? Можно ли верить в его искренность, когда он публично, на всю страну, льёт слёзы о судьбах якобы обманутых абитуриентов?