В 1920 г. ленинское правительство пыталось захватить Польшу, и в обозе Красной армии, пересекшей польскую границу, находилось «советское правительство Польши» - разумеется, с участием бесстрашного рыцаря революции, председателя ВЧК Дзержинского. «Даешь Варшаву! Дай Берлин!» — заливались песенники Первой конармии. «Даешь Европу!» — вторили советские писатели. Первый наскок не удался, от Варшавы пришлось отступить. Когда Польша в 1920 г. не покорилась, не приняла привезенного в обозе оккупантов «советского правительства Польши», а организовала контрнаступление, Ленин поспешил заключить мир.
Ясно, что поход Пилсудского на Киев в апреле 1920 г. —агрессия, хотя ее формально прикрывал договор с Петлюрой. А как оценить, спрашивают польские историки, поход Тухачевского на Варшаву?
После раздела Польши (пакт Молотова — Риббентропа, 1939 г.) Виталий стал учителем в родной деревне на Витебщине.
***
После нападения Гитлера на Советский Союз Белоруссия оказалась«под немцем», и Виталий Боровой стал делопроизводителем Минской духовной консистории. (Как тут не вспомнить рассказ о человеке из Закарпатья, чьи документы регистрировали после смерти: «Родился в Румынии, учился в Венгрии, женился в Чехословакии, работал в Польше, умер в Советском Союзе». «Повезло человеку, — позавидовал кто-то, — всю жизнь путешествовал!» «Да он ни разу не выезжал из родной деревни», — сказали ему в ответ.)
Осенью 1944 г. оккупационные власти намеревались депортировать его в Германию, но во время остановки поезда в Гродно Виталий с женой тайно покинули вагон и добрались до Минска. Вскоре Виталий был рукоположен во иерея, служил в Гомеле, а в 1945-1946 гг. возглавлял организацию богословских курсов в Жировицком монастыре (впоследствии — Минская духовная семинария; ныне — Минская духовная академия). В 1953 г. о. Виталий закончил экстерном Ленинградскую духовную академию — на два года раньше о. Никодима. В 1954 г. он был назначен преподавателем истории Древней Церкви, и, возможно, пути о. Виталия и о. Никодима пересеклись уже в то время.
О. Виталий стал сотрудником ОВЦС еще при митрополите Николае (Ярушевиче) (с 5 июня 1959 г.), а при владыке Никодиме он вырос до заместителя председателя Отдела (с 28 августа I960 по 15 февраля 1961 г.). С марта 1962 г. на протяжении 13 лет (с перерывами) о. Виталий был представителем Русской Православной Церкви при Всемирном совете Церквей (Женева).
О. Виталий был старше владыки Никодима на 13 лет, и это давало ему право отзываться о своем шефе без чрезмерного пиетета. Постепенно между ними произошло негласное разделение сфер влияния. Считалось, что о. Виталий — талантливый богослов, обладающий глубокими знаниями (за плечами Варшарский университет!). Дескать, «мы пишем архиереям доклады, а они их лишь озвучивают». А владыка Никодим («простой рязанский мужик») — талантливый администратор и хитрый дипломат. Но, при мудром наставничестве о. Виталия, он «легко обучаем» и все схватывает на лету. Между обоими «харизматическими лидерами» нередко вспыхивали споры, велись дискуссии, но не для удовлетворения амбиций, а на пользу общецерковному делу. Если владыка Никодим соглашался с о. Виталием, то обращался к нему ласково: «батюшка!». А если они шли «стенка на стенку», то официально: «отец протопресвитер!»
Это совпадает с тем, что пишет о владыке Никодиме А. Э. Краснов-Левитин.
Что он был за человек? Прежде всего это был практический человек, реальный политик до мозга костей. Человек мужицкой, крестьянской хватки. Человек с живым умом, необыкновенно сообразительный. Обычно он отвечал собеседнику, когда собеседник еще не успел закончить фразу. Он был человеком с хитрецой, и большой хитрецой, осторожным и гибким. Но это была хитрость умного человека, а не бездарного чиновника, который лжет тогда, когда это совершенно бессмысленно, и боится сказать лишнее слово.
Это был человек быстрых решений; на месте министра иностранных дел он был бы незаменим. Во всяком случае, в тысячу раз более на месте, чем все на свете Молотовы, Шепиловы, Громыки — пресные люди, люди без выдумки и без фантазии.
Огромное обаяние, которым он обладал от природы, делало его незаменимым дипломатом. В этом отношении он во много раз превосходил своего предшественника — митрополита Николая. Тот умел лишь улыбаться, но улыбаться можно раз, два, ну три, — а дальше улыбке перестают верить. Никодим не улыбался, видимо, понимая, что улыбкам в наш век не очень верят.
Он говорил серьезно, по-деловому, конкретно, — он говорил, казалось, правду, только правду, ничего, кроме правды, но, конечно, не всю, далеко не всю правду. Он умел маневрировать, отступать, перестраиваться на ходу.
Анатолий Эммануилович знал владыку Никодима лично. «Несколько очень продолжительных и довольно откровенных бесед я с ним все-таки имел,— пишет он. — Мы, разумеется, всегда стояли на совершенно противоположных позициях. Однако между нами существовала личная симпатия. Я любил беседовать с ним: мне нравились его простой и ясный ум, его быстрая сообразительность, живость, пристальный интерес к общественным вопросам. Он также (как это я могу судить по его отзывам, о которых мне говорили) питал ко мне некоторую симпатию и даже говорил: «Как жаль, что такой (пропускаю лестный для меня эпитет) не с нами». Как ужасны перегородки и глухие стены, которые придумали люди!».
С 1973 по 1978 гг. о. Виталий в сане протопресвитера был настоятелем Елоховского Богоявленского собора в Москве. Вспоминает Фэри фон Лилиенфельд.
В 1974 г. я в очередной раз побывала в Москве по линии научного обмена и провела здесь несколько месяцев. Тогда, помню, регулярно ходила на пассии, за которыми проповедовал протопресвитер Виталий (Боровой), бывший тогда настоятелем Богоявленского собора в Елохове. О. Виталий умел придать своим суждениям по поводу евангельской истории актуальное звучание, и все понимали, что он косвенно осуждает власти СССР за нажим на верующих. А в многотысячной толпе, конечно же, были и секретные работники всесильного КГБ (стукачи), так что проповеди о. протопресвитера казались дерзкими и опасными для него.
О. Виталий белорус, происходит из Восточной Польши, и он за пассиями вспоминал о времени перед Второй мировой войной, когда официальиой политикой польских властей было всемерное вытеснение из религиозной жизни страны не только православных, но даже и униатов-католиков. Тогда в Польше мало оставалось открытых храмов восточного обряда. Прошла кампания массового разрушения дажсе самих зданий православных церквей; поляки сровняли с землей огромный собор св. Александра Невского в Варшаве. Православным верующим приходилось покрывать огромные расстояния, чтобы добраться до ближайшей церкви. Проповедник говорил, казалось бы, о преследованиях Православия в довоенной Польше, о варварстве и религиозной нетерпимости тогдашних польских правителей и ни одним словом не упоминал СССР, но все-все в храме, впитывая его слова, понимали, что имелось в виду положение верующих в Советском Союзе, как теперь говорят, «времен застоя».
В Женеве с 1973 по 1978 гг. подвизался архимандрит Кирилл (Гундяев). Очередной отъезд о. Виталия в Женеву состоялся после перемещения архимандрита Кирилла на должность ректора Ленинградской духовной академии. Однако возвращение о. Виталия из Швейцарии было сопряжено с тяжелыми испытаниями, о которых поначалу знал только узкий круг посвященных. Лишь после августа 1991 г. о. Виталий стал рассказывать о пережитом.
В 1985 г. на Лубянке начался переполох: на Запад «свалил» шеф лондонской резидентуры Олег Гордиевский. Последовал ряд провалов по линии ПГУ (Первого главного управления) КГБ (внешняя разведка). Тогдашний шеф КГБ Виктор Чебриков бился в истерике; глава ПГУ генерал Владимир Крючков был в предынфарктном состоянии. Было решено отозвать в Москву «долгосрочников» и поставить их на следственный конвейер: не разложился ли, не завербован ли западными спецслужбами?
Но о. Виталий, как «церковник», был «профилактирован» еще весной 1984 г., попав в мелкоячеистый невод контрразведки. Он был вызван в Москву под благовидным предлогом, на несколько дней. Отправился в столицу налегке, без вещей, не подозревая, что ловушка захлопнется в аэропорту Шереметьево-2. Многократная выездная виза была аннулирована; о. Виталию было предписано оставаться в Москве и пока работать в ОВЦС. А вскоре последовал вызов в «органы». Но опального протоиерея пригласили отнюдь не в то зловещее здание, перед которым тогда высилась статуя «железного Феликса».
Мы жили в украденном времени. Над Лубянкой долгое время тикали часы, которые еще Железный Феликс утащил в свое время с колокольни закрытой лютеранской кирхи. Часы были сделаны немецкими мастерами, цифирки были латинскими, так что мало кто из москвичей почувствовал разницу. Часики, кстати, до сих пор тикают над крышей этого Дома Без Вывески.
За десятилетия существования ЧК—ГПУ—НКВД—МГБ—КГБ эта контора расширялась и захватывала близлежащие здания, пока в центре Москвы не образовался целый режимный микрорайон. (Центральный аппарат РСХА располагался в Берлине в комплексе зданий на Принц-Альбрехтштрассе, однако многие службы были разбросаны по всему городу, занимая 38 зданий). В один из таких «хитрых домиков» и был приглашен всемирно известный православный богослов.
Оперативник, который вел дело «гражданина Борового», хорошо подготовился к допросу. На его столе лежали папки с компроматом на маститого протопресвитера: агентурные доносы, материалы оперативной разработки, распечатки прослушки и т.д. Беседа велась подчеркнуто вежливо, но по принципу: «Здесь вопросы задаем мы».
— Виталий Михайлович! Комитет располагает информацией о том, что в таком-то году, такого-то числа, при встрече с господином таким-то Вы сказали то-то и то-то, чем нанесли ущерб престижу советского государства.
— А, так это протоиерей такой-то, наш секретарь в Женеве, подсуетился и донес на меня! Ведь он был при этом разговоре. И, как всегда, все перепутал.
— Ну, не будем называть имена! А вот тогда-то Вы в дискуссии по такому-то вопросу допустили клеветническое высказывание, что можно квалифицировать как...
— Да ложь все это! Там был сотрудник ОВЦС такой-то, разговор шел без переводчика, а он в английском языке профан. Решил «проявить бдительность» и все переврал. (Вскоре после 1991 г. приоткрылись архивы Лубянки, и в тодашней печати был опубликован такой примерно текст: «Источник "Кузнецов" сообщает об изменнических высказываниях протоиерея Борового».)
У о. Виталия хотели вырвать «компромат на Кочеткова», но он не «сдал» опального о. Георгия. Протоиерей Георгий вспоминает: «О. Виталий был одиноким рыцарем. И не только по необходимости и по принуждению, но и по собственному выбору. Это был его путь. Он понимал, что, как он мне oднажды сказал, где двое или трое православных собраны вместе, там один стукач. Это была очень горькая шутка, которая, конечно, основывалась на определенном отношении к людям. Он придерживался принципа, что доверять до конца можно только Богу». В те «окаянные дни» «органы» обложили «красными флажками» и С. С. Аверинцева. Правда, на Лубянку Сергея Сергеевича не тягали, но на несколько лет он стал «невыездным». Из текущих отчетов Пятого управления КГБ СССР: Заведено дело оперативной проверки на С. Аверинцева, доктора филологических паук, зав. сектором Института мировой литературы им. А. М. Горького, осуществляются агентурно-оперативные мероприятия по изучению объекта.
И так с утра до вечера, всю неделю... На нервной почве о. Виталий заметно сдал; на лице появились темные пигментные пятна. В конце концов «дело» было закрыто «за недоказанностью», но выезд за границу был надолго закрыт. Устное предание приписывает о. Виталию фразу, которая якобы и решила исход дела в его пользу. Когда «опер» стал обвинять протопресвитера в том, что тот «продал Родину», о. Виталий парировал: «А что, нашелся покупатель?».
Со временем о. Виталий оправился от потрясений, но его здоровье заметно пошатнулось. Тем не менее он «пересидел» в ОВЦС четырех председателей, и лишь при пятом, в 1997 г. стал внештатным консультантом ОВЦС. И все эти годы о. Виталий, встречаясь в коридорах ОВЦС с «Кузнецовым», благословлял его и лобызался с «источником» («Контрольный поцелуй в голову»). А женевский протоиерей-секретарь, заложивший о. протопресвитера, до сих пор мелькает «по ящику» и учит нас с экрана патриотизму. О таких писали еще в начале XX столетия:
Тише, тише, господа!
Господин Искариотов,
Патриот из патриотов,
Направляется сюда!
Отсюда — мания к засекречиванию. На этой почве родился анекдот: «Один работник ОВЦС спрашивает у другого: "Сколько сейчас времени?" Ответ: "Тсс... (шепотом) сейчас три часа, только никому не говори, что это я тебе сказал"».
Впрочем, отец Виталий — не первый и не последний: от женевского священника пострадал еще Достоевский. Второго августа 1868 г. он пишет Майкову: «Письмо мое пропало... Петербургская полиция вскрывает и читает все мои письма, а так как женевский священник, по данным (заметьте, не по догадкам, а по фактам), служит в тайной полиции, то и в здешнем почтамте (женевском)... некоторые из писем, мною получаемых, задерживались... Каково же вынесть это человеку чистому, патриоту, предавшемуся им до измены своим прежним убеждениям, обожающему Государя... Дураки, дураки!.. Достоевского подозревают!».
Известно, что лидер, поставленный на ответственный пост, подбирает «команду» из людей, близких ему по духу. Так действовал и владыка Никодим, занявший пост председателя ОВЦС. Вспоминает митрополит Минский и Слуцкий Филарет.
Когда я уже был ректором Московской духовной академии, митрополит Никодим как председатель ОВЦС испросил у Святейшего Патриарха благословение, чтобы ректор Московских духовных школ был вторым заместителем председателя ОВЦС. Владыка Ювеналий (ныне - митрополит Крутицкий и Коломенский. — а. А.) тогда был первым заместителем, а я стал вторым. Но, признаться, Святейший Патриарх был не очень этим доволен: «Он должен быть в Академии! Это второе послушание будет отвлекать его от главных обязанностей... » Поэтому назначение состоялось с формулировкой: «... с временным оставлением в должности ректора». И я семь лет был в должности ректора «временно».
Печатается по книге "Церковь плененная. Митрополит Никодим (1927 - 1978) и его эпоха".
Вставить в блог
Поддержите нас!
