…Воскресный вечер в семинарии. Я – дежурный помощник инспектора. Круг моих обязанностей невелик. Наше учебное заведение существует только три года[1], поэтому семинаристов у нас пока немного. Общежитие находится здесь же, рядом с классами. Правда, назвать эти помещения общежитием трудно. Здание старого архиерейского дома, побывавшее во время советской власти в разных руках, до крайности обветшало. Нам оно досталось от медицинского института. Наскоро оборудовали классы, столовую, библиотеку. Иногородние студенты живут в трех больших комнатах: где десять, где пятнадцать, где двадцать пять человек. Рядом живут преподаватели: иеромонах Иосиф и философ Назарий Валерьевич.
В начале 90-х наша епархия, как и вся страна, переживает не лучшие времена. О настоящем финансировании можно только мечтать. Кажется, поисками способов выживания озабочены все. Вот вчера после вечерних молитв должен был говорить проповедь Сережа Шотман. Готовился, волновался, а как вышел на амвон в семинарском храме так сразу же все и забыл.
- Братья и сестры, - говорит, - то есть преимущественно братья!
Постоял, помолчал. И снова:
- Братья и сестры, то есть братья, - опять помолчал, махнул рукой и уж совсем в отчаянии произнес: - Спасайся, кто, как может, Аминь!
Вот и спасаемся, кто как может. Праздновали на днях именины нашего философа. Ну, бутылку шампанского как-то еще купили, а на закуску - одна морковь; зато в трех видах – сырая, жареная и вареная.
Впрочем, была еще одна еда. Гуманитарная помощь итальянского правительства, которая поступила к нам через какой-то благотворительный церковный фонд. Подали на бедность много – целый камаз с прицепом, до верху нагруженный консервными банками. Называлась эта пища «Суфле из говядины», но в действительности – какая-то жеваная бумага без вкуса и запаха. И как не старались наши повара, мастера безотходного кухонного производства, сдобрить ее луком, чесноком и прочими приправами, бумага оставалась бумагой. Как шутил Назарий Валерьевич, «акциденция меняется, субстанция же остается неизменной»…
Спускаюсь в библиотеку, она у нас работает допоздна. Получаю том старинного издания Василия Болотова; новое - выйдет только через несколько лет. Библиотека – самое уютное место в семинарии. Отец Алексий, которому ректор поручил заведовать библиотекой, очень добросовестный человек. В семинарии он преподает Ветхий Завет и латинский язык. Казалось бы, что может быть скучнее мертвой латыни? Однако отец Алексий преподает латынь так, что семинаристы отпрашиваются с дежурства по кухни, - по тем голодным временам это было равносильно подвигу, чтобы попасть к нему на урок. Есть у нашего библиотекаря еще одно необычное увлечение. Он – палеонтолог-любитель, собирает окаменелости. Белемниты, аммониты, отпечатки лап древних папоротников, окаменевшие кости доисторических зверюг, - все это для отца Алексия привычные вещи. Он знает точно, сколько миллионов лет назад плавала в древнем океане вот эта окаменевшая тварь, когда была засыпана мелом вот эта, оставившая отпечаток ветка дерева. Каким-то образом каменная летопись земли укладывается у него в рамки библейской хронологии. Вот и здесь в библиотеке под широким разросшимся кустом монстеры лежат несколько окаменелостей. Рядом табличка: «Третий день творения».
Получаю книгу. Собираюсь подняться в преподавательскую, чтобы погрузиться в чтение, но замечаю студентов, которые трудятся над новым выпуском «Бурсацких ведомостей».
Отец Николай, ректор, тогда еще не был известным писателем, его рассказы и исторические романы еще не были напечатаны. Но что-то он уже тогда писал. Иногда, заходя в ректорский кабинет, можно было застать хозяина погруженным в задумчивость; увидев посетителя, он махал руками, гнал его прочь, боясь спугнуть вдохновение. Изредка он читал нам свои рассказы, обычно жалостливые и сентиментальные, над которыми и сам автор не раз ронял скупую мужскую слезу. Поэтому творчество студентов всячески приветствовалось, отец ректор призывал всех «оттачивать перья».
«Бурсацкие ведомости» не были скучным официальным органом ректората, а напротив, вызывали восторг искренним юмором, смелостью в освещении некоторых достаточно острых вопросов. Недавно я сам писал туда трактат на чистом церковно-славянском языке о «блудобесной протестантской резине», глаголемом «орбите без сахара», которую иногда тайно жевали наши воспитанники. Именно этот текст старательно вписывает в газету художник.
«О ереси резиножевания
Пpеименитому Господину Высокопpеподобному Николаю, иже глаголется pектоp, бьет челом худый смиpенный инок Истукаpий, многогpешный тож.
Отче всечестный!
Глаголет Соломон пpемудpый: злато очищается огнем, а человек искушением. Объявися во обители богоспасаемой аки знамение вpемени последняго еpесь вельми постыдна и непотpебна.
Ненавидяй блага диавол, иже всегда pыкает, яко лев, иский, кого поглотити, вложи насельникам пустыни сея стpасть безмеpну и всегубительну ко жеванию измышления еpетическаго, еже pечется pезина лютоpска. Несть спасения от еpетик безбожных, и душу
свою во ад низводят, и малых сих соблажняют обpазом говяды pогатыя. Мнози бо от сих еpетик бpатия своя укоpяют, мняще яко pезинопоглощение не гpех есть, pекут бо: постна pезина сия.
Оле безумия таковаго! Оле убожества скудоумия гpеховнаго!
От яковых вещей взята блудобесная pезина сия, каковым пpехитpостным искуством велиаpовым от смешения кала и бpения и пpочих нечистых, о них же и глаголати сpамно есть, возведена на искушение.
Несть ныне благолепия в пении всенощном, ниже во учении добpодетельном. Токмо скpежет зубом, да чавкание, аки свинское и тоя pезины изо pта изблевание, пpемеpзостное надувание и с шумом велиим лопание.
И яко же мpак пpотивен солнцу, сице и душевному умному свету мысленное помpачение,
еже есть от сего любопищнаго ненасытства гоpтаннаго. Мнози стpасти губительны человеку, от них же яко камение в воде зельне потопляется: сpебpолюбие, тщеславие, пиянство непотpебное, но пpеблудодейственное pезиножевание паки окаянно! Сим оскудевает святость обители сея, яко и в попех и попадиях стpасть оная замечаема есть.
Не вином бо сеpдце свое услаждают во вpемя благопотpебное, ниже добpым хлебом телеса своя на подвиги укpепляют, обаче неподобным зубогоpтаноблудием беса pадуют, вечныя жизни навеки отpицаяся.
Отче всечестный!
Яко pекут святии отцы: дал еси Бог сыночка - дал еси и дубочка, и паки: Создавый человека создал еси тальник и беpезник. Вонми заповеди Соломоновой: Иже щадит жезл свой, ненавидит сына: любяй же наказует пpилежно. (Пpем. 13:25) Яко же щедpит отец сыны, ущедpи заблудших отpоков сих неpазумных отpаслью беpезовою и pемением кожаным. Да отстанут пpемеpзостного и всегубительного pезиножевания и вечныя муки избавлени будут. Тем же и себе пpощения испpосишь у Всемилостиваго Спаса, Ему же слава во веки. Аминь».
Кажется, склонившиеся над листом ватмана авторы продолжали недавний разговор.
 |
- Ладно, уж, убедили, - разглагольствовал Стас, расхаживая вокруг почти уже готовой газеты, и ставя в том или другом месте необходимый завиток. - Убедили, баптизм отпадает… Уговорил меня один мой приятель еще раз сходить в их дом молитвы. Один, говорит, как-то стесняюсь, пойдем вместе. Ну ладно, пойдем! И пристала к нам еще перед началом их собрания – вот, ведь, не богослужение у них, а собрание, - какая-то женщина, уже немолодая. Крепкая такая, бодрая, улыбка американская в тридцать два искусственных зуба, чувствуется, бывшая учительница. «Хорошо, - спрашивает, - с Господом?». Хорошо, говорю, кто бы спорил… Через несколько минут снова-здорово: «Правда, хорошо с Господом?» Да прекрасно, говорю, замечательно. Ну, думаю, успокоится. Так нет, через несколько минут опять: «А без Господа плохо?» Тьфу, ты, думаю, вот привязалась… Плохо, отвечаю, очень плохо, никак невозможно… И пересесть уже никуда нельзя, потому что все началось. Слушаю одну проповедь, другую, третью, десятую и вдруг понимаю, что все они на одну и ту же тему: с Господом хорошо, а без Господа плохо. Ну, точь-в-точь, как эта надоедливая учительница. Да кого же это они так нудно убеждают? И вдруг понимаю, да ведь себя! Себя убеждают, что с Господом хорошо, а без Господа плохо. А раз убеждают себя так долго и с таким усердием, значит, Бога то в душе у них нет?
- Смотри, как ты точно это заметил, - к ребятам подходит отец Алексей.
- Так оно и есть. Ведь как развивался протестантизм? Сначала отказались от почитания святых. Но сказавший «а» должен сказать «б». Потом отказались от почитания Божией Матери, перестали молиться за усопших – пусть они сами, как хотят, перед Богом отчитываются… Потом отказались от икон, потом – от Таинств… В XX веке до самого Священного Писания добрались – был такой немецкий, прости Господи, богослов – Рудольф Бультман: Писание, сказал, нуждается в демифологизации… И что осталось? А осталась трагическая пустота, в которой оказалось очень неуютно и одиноко. И стали заполнять эту пустоту бесконечной проповедью, активным до навязчивости миссионерством по принципу: убеждая другого, поверю сам, сентиментальностью, песенками всякими…
- А правда, с Господом хорошо?, - елейным голосом говорит подкравшийся Орленко. Все, кроме Стаса, смеются. Он же напускает на себя сердитый вид и склоняется над газетой.
- Ну ладно, - говорит он через минуту примирительным тоном, - скажи мне лучше, чем католики отличаются от православных, и почему мы их так не любим?.
- Ну как тебе сказать, - чувствуется, что Орленко не очень то готов к ответу на этот вопрос и, как обычно, пытается отшутиться, - видишь ли, католики – это особь статья, а православные – особь статья… У нас сравнительное богословие будет только на четвертом курсе. Пусть отец Алексий расскажет. Он – латинист и ему это лучше известно…
- Ну, в нескольких словах трудно объяснить. Великий раскол, точнее окончательное отделение Западной церкви от Православия произошло в 1054 году, почти тысячу лет назад, и за это время накопилось очень много расхождений. Есть различия в догматах, очень много различий в обрядах, в мировоззрении, - отец Алексий ищет главное, что сделало бы сущность этих различий более понятной.
- Наверное, самое принципиальное различие в области экклезиологии, то есть в области учения о Церкви, - поправляется он, видя поскучневшее лицо Стаса.
- Самым неприемлемым для православных догматом католиков является догмат о непогрешимости папы Римского.
- А что, вообще, означает слово «папа»? - перебивает его нетерпеливый Стас. - Почему – папа, а не отец, например?
- «Папа» – это несколько измененное греческое слово «папас», что означает «старейший, «наиболее уважаемый». Папой называется не только Римский епископ, но, например, глава Александрийской Церкви, вполне православный Патриарх Александрийский. У него, вообще, очень интересный титул – папа и судья Вселенной. Так уж исторически сложилось… И русское слово «поп», которое в советское время получило несколько пренебрежительную окраску. Так что, у католиков на всю церковь один папа, а нас каждый батюшка…
- И вы, отец Алексий, тоже папа? Саратовский? – язвительно интересуется оторвавшийся от какого-то фолианта однокурсник Орленко Сережа Прибыткин.
- Нет уж, я предпочитаю называться простым русским попом… Так вот, догмат о непогрешимости папы появился довольно поздно, в 1870 году, на Первом Ватиканском соборе. Однако убежденность в том, что папа, глава Римо-католической церкви непогрешим в своих суждениях, сложилась на Западе очень давно – едва ли не в средине IV столетия.
- И в этом вся разница?
- Не вся, но это – главное. Мало того, что это абсурдно с исторической точки зрения, поскольку история знает многих пап, которые высказывали и защищали откровенно еретические заблуждения (например, папа Гонорий оказался в VII веке одним из авторов ереси монофелитства), это противоречит принципу соборности Церкви. Вы только представьте себе, один человек непогрешим, и его мнение считается выше, истиннее и важнее мнения всей Церкви!
- Это уж прямо сталинизм какой-то, - снова подал голос Прибыткин.
- Это абсурднее сталинизма… Это как бы всякий человек, становящийся во главе государства, был бы непогрешимым. Сталин непогрешим. Хрущев непогрешим. Брежнев непогрешим. Борис Николаевич Ельцин тоже получается непогрешим. Это учение о непогрешимости и главенство папы превращает Римо-католическую церковь в какой-то мертвый монолит, в котором нет места мнению отдельных епископов, священников, не говоря уже о мирянах. Поэтому, если папа заблуждается, то вся Церковь, миллионы людей в разных странах впадают в это заблуждение. Например, инквизиция на исходе Средневековья поразила всю Европу и даже Латинскую Америку. Индульгенциями так же торговали по всей Европе. А вот Православная Церковь никогда не имела единого административного центра; она всегда представляла собой семейство совершенно равноправных, самовозглавляемых (автокефальных) Поместных Церквей: Русская, Грузинская, Сербская… Сейчас их пятнадцать, раньше было меньше, но никогда не было одной единственной. И хотя Поместных Церквей много, это не помещало всей Православной Церкви в течение двух тысяч лет сохранить единство учения, единство богослужения, единство всей церковной жизни.
- Но какой же принцип в устроении Православной Церкви помогает ей на протяжении тысячелетий сохранять единство? Если не авторитет руководителя, то что? - Стас снова отвлекся, и стало ясно, что газету наши семинаристы закончат не скоро.
- Этот принцип называется соборностью. В Символе веры Церковь называется единой, святой, соборной и апостольской. Соборность – это особый принцип единства, который помогает Церкви сохранить себя от всевозможных заблуждений и обойтись без личного авторитета, хотя бы и Вселенского патриарха.
- Значит, все-таки и у православных есть Вселенский патриарх, чем же он отличается от папы Римского? Православный папа? – Стас продолжал оправдывать свое прозвище «совопросника века сего».
- Вселенским называется Константинопольский патриарх. Так уж сложилось исторически. Никаких особых прав по сравнению с другими патриархами он не имеет, да и никогда не имел. Просто Константинополь был когда-то столицей Империи, которая по мысли людей Средневековья совпадала с ойкуменой, то есть со всей Вселенной, под которой тогда понимали весь обитаемый человеческий мир. Вот и осталось это название… Между прочим, ни о какой непогрешимости Вселенского патриарха даже и речи никогда не было. Напротив, Православная Церковь знает множество Константинопольских патриархов, которые были признаны еретиками. Ничего особенного в этом нет, все - люди, все грешат, заблуждаются, в том числе и патриархи…
Соборность – это особое свойство Церкви, особый принцип единства и организации церковной жизни. Католики тоже считают свою церковь соборной. Собственно говоря, слово католический или что то же самое – кафолический и означает – соборный. Только у католиков соборный означает всемирный, охватывающий весь мир, а у православных – совсем другое.
С самых общих позиций соборность можно определить как выражение идеи существования единства во множестве, как определенный принцип собирания множества в целое, всеобщий принцип связи, который не уменьшает ценности ни одного элемента, входящего в целостность.
- Отец Алексей, - ну я же в политехническом учусь, - взмолился Стас, - а вы как будто семинаристам лекцию читаете… Вы бы как-нибудь попроще, для технарей.
- Ну ладно, давай попроще. Только как же попроще? Соборность присуща только Церкви. В природе и обществе ничего похожего нет. В природе множество образуется либо как простая совокупность элементов, например, куча песка, куча кирпичей на стройке, либо как жесткая неподвижая конструкция, например, кирпичная стена. В первом случае нет связующего начала, поэтому нет и реальной общности, каждая песчинка, каждый кирпич – сам по себе, они связаны друг с другом только пространственно, но не по существу. Во втором случае кирпичи в стене или песчинки в затвердевшем растворе полностью утрачивают свою подвижность, становясь абсолютно несвободными.
В обществе люди могут быть связаны либо частными интересами: спортивные клубы, политические партии, например, или как тоталитарная секта, какой-нибудь рыцарский орден, где нет места никакой личной свободе.
Но есть еще один тип единства. Это сам человек или вообще любой живой организм. Вот посмотри на себя… Вот у тебя две руки, две ноги, голова. Что главное?
- Голова.
- Ага, голова, - тут уже я не выдержал и вступил в разговор. - Был у меня один бестолковый десятиклассник, когда я еще работал в школе. Самые страшные дни в моей жизни…Так вот, когда я, отчаявшись чему либо научить этого школяра, риторически восклицал: «Ну скажи, бестолочь, зачем тебе голова?», а он отвечал: «Я ею ем».
- Верно, - невозмутимо продолжал отец Алексий, - голова головой, но без печени или селезенки тоже не проживешь. Соборность делает Церковь похожей на живой организм, в котором все органы объединены в одно целое, и каждый орган, даже самый маленький и незаметный, важен. Без него жизнь или невозможна, или неполноценна. Так и в Церкви: каждая личность абсолютно важна, абсолютно драгоценна. Соборность – это реальная духовная и нравственная общность, преображающая множество людей в единое целое, в котором каждый входящий человек сохраняет свою духовную свободу
Он ловко вытащил книгу из немалой кучи, громоздящейся на столе.
- Вот, недавно переиздали Алексея Степановича Хомякова. Смотри, что он пишет о Церкви: «Соборное единство есть единство свободное и органическое, живое начало которого есть Божественная благодать взаимной любви».
 |
- Так значит, в Православной Церкви главное – свобода и любовь? - вновь оторвался от книги умный Прибыткин. Подойдя ближе, я заметил, он читает «Братьев Карамазовых», раскрытых на главе «Великий инквизитор».
- Именно так, - в разговор вступил серьезный Алексей, который был инициатором и главным автором «Бурсацких ведомостей». Отец Николай называл его «акулой пера».
- Я заметил два слова, которые чаще всего встречаются в посланиях апостола Павла, - это свобода и любовь. Вспомни! - он достал книжку Нового Завета. - «К свободе призваны вы, братья» (Гал. 5:13). «Вы куплены дорогой ценой, не делайтесь рабами человеков»(1 Кор. 7:23). «Стойте в свободе, которую даровал вам Христос, и не подвергайтесь опять игу рабства» (Гал.5:1). «Господь есть Дух, а где Дух Господень там свобода". (2 Кор. 3:17).
- Стало быть, где нет свободы, там нет и Господа, - задумавшийся Стас проделал над последним высказыванием Павла нехитрую логическую операцию.
- Именно так. Святитель Макарий Великий и другие святые отцы определяли свободу как главную фундаментальную характеристику человека, как главную черту образа Божия в нем. Образ Божий в человеке также бесконечно многообразен, как бесконечно велик Первообраз, но без свободы невозможно представить ни того, ни Другого.
- Алексей прав, - продолжал отец-библиотекарь. - Вот говорят, Православная Церковь несовременна. Между тем, с этим мнением отцов были согласны самые современные философы. Жан-Поль Сартр как-то выразился: «Человек не может быть то рабом, то свободным. Он всегда и везде свободен или же его нет вообще». Но о том же говорил еще в IV веке Григорий Нисский и другие отцы. Свобода является драгоценным даром Божиим и одновременно священной обязанностью человека. Вот скажите, за что Бог изгнал Адама и Еву из рая?
- Неужели не знаете, отец Алексей? - снова принялся за свое Алеша Орленко. - За то, что яблочек до Преображения поели…
- Да ну тебя, Алешка, тебе бы все смеяться, а здесь драма, можно сказать, трагедия человеческой истории. Объяснить смысл всего, что произошло в Эдеме, можно, только зная о бесконечном уважении Бога к человеческой свободе. Бог рискует, создавая человека свободным, и более того, создает возможность осуществления свободы, помещая в Эдеме древо познания добра и зла и допуская туда змия-искусителя. Ведь без возможности выбора первый человек не был бы в полном смысле свободным.
- Точно! Я как раз сейчас об этом прочитал у Достоевского, - Прибыткин вновь оторвался от Достоевского. - Свобода – вот основа веры и христианской нравственности.
Отвергая искушения диавола в пустыне, Христос показывает нежелание подтверждать Свою Божественность чудесами, Он хочет веры, которая всегда стоит на границе с неверием и потому рискует. Камни, превращенные в хлебы, легионы ангелов – все это могло бы заставитьчеловека поверить в Божественность Иисуса.
- Да, - вставил свое слово серьезный Алексей, - в Евангелии тоже видно, что Христос очень неохотно творит чудеса. Творит, конечно, но или из сострадания, как, например, воскрешение сына Наинской вдовы или превращение воды в вино на свадьбе, или просто потому, что требовали, ну, прямо, с ножом к горлу… Крышу разобрали и парализованного больного прямо к Его ногам и опустили. Тут уж, хочешь или не хочешь, а исцеляй…
- Конечно, - горячился Прибыткин, - рискующая свобода, в нравственном отношении предпочтительнее порабощающего знания. В знании нет никакой нравственной заслуги. Ну знаю я, что отец Алексий добрый человек и вместо заслуженной двойки поставит мне четыре с минусом. Но когда я достоверно не знаю, а верю и живу по вере, тогда вера, не мыслимая без свободы, вера, преодолевающая безверие, становится духовным подвигом.
- Ну, ведь и я то же самое говорю, то есть не я, а апостол Павел, - Алексей Бубенцов, вновь зашелестел страницами Нового Завета. - «Мы духом ожидаем и надеемся праведности от веры» (Гал. 5:5). То есть нравственность не может быть принудительной, из страха наказания или ожидания награды; она может быть только свободной, то есть быть следствием веры.
- А это означает, что в основе соборности лежит не авторитет, не власть Римского первосвященника, как у католиков, а свободная вера, то есть, если продолжить цитировать апостола Павла – молодец, Алексей! – «вера, действующая любовью» (Гал.5:6).
- Нет, мне все равно непонятно, - вставил свое слово «совопросник», о котором уже все забыли, - непонятно, как свобода - делай, что хочешь – может стать основой единства. Единства не может быть без принуждения или хотя бы самопринуждения. А если принуждение, то где тогда свобода?
- Понимаешь, - отец Алексей был очень терпеливым педагогом, - действительно, может показаться, что принципы свободы и единства несовместимы. Однако, в данном случае речь идет о свободе, отличной от эмпирической, антропологически определенной, ну как бы это попроще сказать, только природной свободы выбора. Соборность предполагает свободу особую, как выражался Хомяков, «свободу, просвещенную благодатью». Эта та свобода, которая не дается от рождения, а приобретается духовным подвигом, та самая, о которой говорил Сам Христос: «И познаете истину, и истина сделает вас свободными» (Ин.10:32).
- Понял, все понял, - Прибыткин закричал так, что все вздрогнули, - теперь-то я понял, что хочет сказать Достоевский в «Великом инквизиторе», спасибо, отец Алексий.
- Ну и что же ты понял? - скептически поинтересовался Бубенцов.
- Понял, что свобода не только дар, но и обязанность. Для иных она превращается в тяжкий крест, становится мучительной. Человек ищет возможности отказаться от своей свободы, переложить ответственность выбора на других. В этом, между прочим, один из секретов успеха тоталитарных политических режимов. Не надо думать – за тебя уже все решили, ты не ответственен ни за что. Большинство нынешних пожилых людей искренне тоскуют по духовному комфорту прошлого. Колбаса худо-бедно была, а то, что не было свободы, так этого даже не замечалось… Но человек обязан быть свободным, понимаешь, обязан! Хотя это и тяжело. А у католиков папа, ну и вообще высшая власть, как бы освобождают человека от обязанности быть свободным, берут свободу на себя. Но ведь это грех против человека, против замысла Божиего о человеке…
 |
- Все правильно, Сережа, - одобрил отец Алексий не всегда выдержанного ученика, - Без свободы не может быть любви, подлинной жизни духа; без свободного согласия нет соборного единства, которое превращает Церковь в прямом смысле в живой организм. Всякий член Церкви обогащает свою жизнь за счет жизни Церкви в целом. Подлинная соборность не подавляет личность. Напротив, индивидуальность расширяется там, где всегда пребывает благодать Святого Духа. Соборность не уничтожает личности, не подчиняет ее интересы внешней по отношению к ней цели, но, напротив, раскрывает личность во всем многообразии ее возможностей. Вот смотрите, мы сейчас разговариваем, спорим, но мы в Церкви, и каждый из нас обогащается новым знанием, новым пониманием… Вот, Сережа Прибыткин даже Достоевского понял!
- Ну не один Сережа, я кое-что тоже понял, - прокомментировал Стас. - Только скажите, отец Алексий, а как определить, есть ли соборность среди каких-то людей или ее нет. Вон отец Михаил Бубенцову тройку за сочинение влепил, уж не знаю, что ему не понравилось… Вот была там между ними соборность, когда он эту тройку за прекрасное сочинение, - я знаю, я его не только читал, но и писать помогал, - ставил или не было? А, отец Михаил?
Ну вот, и до меня добрался. Точно – «совопросник века сего». А правда, как эта тройка объясняется в смысле соборности?
- Ведь так сразу и не ответишь, - отвечаю я Стасу. - Ведь сущность жизни иррациональна, невыразима в формулах, неуловима. Невозможно при помощи рассудочного анализа определить, где присутствует соборность, а где ее нет. Помнишь, Орленко говорил: «Церковь не доказывает себя, а показывает, свидетельствует собой». Согласие единственно возможная форма такого свидетельства. Согласие, которое вытекает из Соборности Церкви, так же непросто уяснить. Вот друг твой, как и ты не согласен с оценкой. Все вам кажется, что вас недооценили. Но в высшем смысле Алексей согласен, согласен, что даже если преподаватель оказался несправедлив, то не оттого, что захотел ученика унизить или наказать, а потому что чего-то не увидел в этой работе, или чтобы побудить работать лучше, интенсивнее. Это не то согласие в мнениях и целях, которое характерно для политических партий. Для соборности не так важно единство мнений, как в политической партии или в какой-нибудь секте. Это особое согласие, основанное и на взаимном доверии, и на вере, что мы в Церкви и Дух Святой исправляет наши личные заблуждения. Главное – любовь. Наряду со свободой, любовь вторая связующая сила соборности.
- Любовь – это сон упоительный, - нарочито противным тенором пропел Орленко.
- Да, любовь, - я привык к шуткам нашего замечательного Алешки. - Единство Церкви заключается не столько в единстве веры («надлежит быть и разномыслиям между вами, дабы открылись искуснейшие»(1Кор.11:19)), сколько в единстве любви. Блаженный Августин так и говорил: «В главном - единство, во второстепенном - свобода, в остальном - любовь». Только следует помнить, что любовь здесь следует понимать не в психологическом или нравственном смысле, а в более глубоком сущностном.
- Онтологическом? - хмыкнул Прибыткин.
Однажды после моей лекции он сказал, что ставил палочки, и оказалось, что за полтора часа я шестнадцать раз употребил это мудреное слово.
- Да, Сережа, в онтологическом смысле! Наряду с нашей земной любовью существует любовь совершенная и божественная, выражающая норму Божественного Бытия. Апостол Иоанн говорит: «Бог есть любовь» (1 Ин. 4:13). Бог не просто обладает любовью, не просто любит свое творение, Он именно ЕСТЬ любовь. То есть речь идет не о нравственной категории, а о категории онтологической. Апостол как бы приоткрывает тайну отношения ипостасей Пресвятой Троицы. Нераздельность и неслиянность Троицы есть следствие Любви, соединяющей ипостаси. Эта ипостасная Любовь превышает всякую меру человеческого разумения, но любовь земная, понятная каждому человека, не есть нечто принципиально иное. Любовь человеческая - это проекция Любви Божественной, Любви Ипостасной на область земного бытия.
- Ну, это-то понятно, - удивительно, но Прибыткин не хотел спорить. - Здесь все просто: человек есть образ Божий, и его любовь есть образ Божественной Любви.
- Да, и благодатная сила Святого Духа, превращающая общество единомышленников в Церковь, также есть любовь. Сейчас нам Алеша Бубенцов подтверждение найдет. Открой Первое послание Иоанна…
- «Любовь от Бога, и всякий любящий рожден от Бога и знает Бога... Если мы любим друг друга, то Бог в нас пребывает, и любовь Его совершенна есть в нас... Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем» (1 Ин.4:7,12,16), - послушно прочитал Алексей.
- Вот! Сила любви созидает Церковь как таинственное Тело Христово, ибо эта любовь братьев есть проекция вечной Благодатной Любви, Которая есть Бог. Соборность, таким образом, это единство по благодати Божией, а не по человеческому установлению.
Соборность оказывается понятием не социальным, а мистическим. Благодатность является ее непременным условием. Как только благодатность Святого Духа уходит, Церковь превращается в некую общину, коллектив, фаланстер, мечту тоталитарного сознания от поздних славянофилов до коммунистов и нынешних национал-патриотов.
 |
- Вся новизна нравственного учения Христа в сравнении с Ветхим Заветом, - заметил отец Алексий, - состоит в том, что Он отождествляет нравственность и спасение. Реальное изменение, духовное преображение человека, его обожение, происходит тогда, когда он исполняет заповедь любви. Христос считает ее главной. Причем, заметьте, это очень важно: для Иисуса Христа любовь к Богу и настоящая любовь к ближнему – это одна двуединая заповедь. И в евангельском повествовании о Страшном Суде (Мф.25:31-46) ясно говорится о том, что представшего пред Богом человека не будут спрашивать ни о его вере, ни о выполнении каких-либо религиозных предписаний, а оправдают или осудят в зависимости от того, накормил ли он голодного, одел ли нагого, посетил ли заключенного в темнице или равнодушно прошел мимо. Любовь к ближнему и здесь приравнивается к любви к Богу.
- А вот смотрите, что говорит об этом апостол Иоанн, - серьезный Алексей перевернул страницу. - «Мы знаем, что мы перешли от смерти в жизнь, потому что мы любим братьев» (1Ин.3:14).
- Вот-вот, «потому что мы любим братьев». Не Бога, как мы ожидаем услышать, а братьев. Тождество любви к Богу и любви к ближним и здесь очевидно. Так что давайте еще раз вернемся к формуле Хомякова «Соборное единство есть единство свободное и органическое, живое начало которого есть Божественная благодать взаимной любви»…
- Все, высохло, - возвестил Стас, указывая на готовую газету, - исправления и добавления уже не допускаются.
- Однако принимаем материалы в следующий номер, - не забыл оповестить собравшихся Орленко, - всечестные отцы и братие, оттачивайте перья!
Дискуссия естественным образом завершилась. Шумная компания отправилась наверх, чтобы вывесить свежий номер «Бурсацких ведомостей». В библиотеке вновь воцарилась подобающая тишина. Отец Алексий принялся расставлять недавно полученные книги. Я склонился над томом Болотова.
- Что же это мы газету не успели рассмотреть, - сказал он, когда я уже погрузился в чтение.
- Ну, пойдем, посмотрим.
И мы отправились вслед за учениками.
[1] Саратовская православная духовная семинария после долгого перерыва была открыта вновь в 1992 году.
Читайте также: По следам Перельмана, или "Занимательное богословие" и "Занимательное богословие". 1. Почему я лучше всех?
Вставить в блог
Поддержите нас!
