Tweet |
...Война с чрезвычайной быстротой образует новые характеры людей и ускоряет процесс жизни. Один красноармеец сказал: бой есть жизнь на большой скорости. Это верно. Жизнь на большой скорости означает, что формируется великое многообразие людей, причем складываются и такие характеры, которые не могли сложиться прежде и которые, возможно, никогда более не повторятся в качестве подобия в другом человеке. Служба литературы, как служба] вечной славы и вечной памяти — всех мертвых и всех живых, увеличивается этим обстоятельством в своем значении и делается еще более незаменимой ничем.
Если бы наша литература исполнила эту свою службу, она бы, между прочим, оберегла многих людей, в том числе и тех, которым еще только надлежит жить, от соскальзывания их в подлость. Но эта польза — дополнительная, а не главный результат.
В нашей войне знаменательно то, что даже человек слабый или ничтожный, даже ребенок, еще не осмысливший мир, обречен на подвиг, на честь и величие. И еще я заметил, что истинное величие души и действия очень податливо на забвение. Мне рассказывали о младшем сержанте, который вместе с другим своим товарищем завалил трупом немца огневое сечение немецкого дзота, и никто толком не мог сообщить о человеческих свойствах этого редкого героя. Однако зная свойства нашего народа и армии, можно все-таки понять и написать об этом человеке, если иметь к нему сердечную заинтересованность. Писатель должен уметь решать уравнения со многими неизвестными. В этой связи важно знать одну вещь.— Всякое искреннее, серьезное, человеческое чувство всегда имеет в себе и предчувствие, то есть как бы дальнейшее расширение или увеличение чувства за пределы первоначального ощущения,— и тогда делается ясным то, что не было видимо в характере человека или в судьбе его. Например, распространенное чувство любви между мужчиной и женщиной по убеждению самих любящих «вечно», но если эта любовь достаточно глубока, то она же бывает и «грустна», потому что в ней же самой находится предчувствие ее окончания, хотя бы путем смерти любящих. В нашей литературе еще мало предчувствия, подобного точному знанию. Если вспомнить военные произведения предвоенных лет, то в них верно только убеждение в непобедимости и побеждающей мощи нашего народа, но драмы войны в них нет... Рождается ребенок лишь однажды, но оберегать его от врага и от смерти нужно постоянно. Поэтому в нашем народе понятие матери и воина родственны; воин несет службу матери, храня ее ребенка от гибели. И сам ребенок, вырастая сбереженным, превращается затем в воина.
Не так давно я видел одно семейство. В опаленном бурьяне была зола от сгоревшего жилища и там лежало обугленное мертвое дерево. Возле дерева сидела утомленная женщина, с тем лицом, на котором отчаяние от своей долговременности уже выглядело как кротость. Она выкладывала из мешка домашние вещи — все свое добро, без чего нельзя жить. Ее сын, мальчик лет восьми-девяти, ходил по теплой золе сгоревшей избы, в которой он родился и жил. Немцы были здесь еще третьего дня. Мальчик был одет в одну рубашку и босой, живот его вздулся от травяной бесхлебной пищи; он тщательно и усердно рассматривал какие-то предметы в золе, а потом клал их обратно или показывал и дарил их матери. Его хозяйственная озабоченность, серьезность и терпеливая печаль, не уменьшая прелести его детского лица, выражали собою ту простую и откровенную тайну жизни, которую я сам от себя словно скрывал... Это лицо ребенка возбуждало во мне совесть и страх, как сознание своей вины за его обездоленную судьбу.
— Мама, а это нам нужно такое? — спросил мальчик. Мать поглядела, ребенок показал ей гирю от часов-ходиков.
— Такое не нужно — куда оно годится! — сказала мать.— Другое ищи...
Ребенок усиленно разрывал горелую землю, желая поскорее найти знакомые, привычные веши и обрадовать ими мать; это был маленький строитель родины и будущий воин ее. Он нашел спекшуюся пуговицу, протянул ее матери и спросил:
— Мама, а какие немцы?
Он уже знал — какие немцы, но спросил для верности или от удивления, что бывает непонятное. Он посмотрел вокруг себя — на пустырь, на хромого солдата, идущего с войны с вещевым мешком, на скучное поле вдали, безлюдное без коров.
— Немцы,— сказала мать,— они пустодушные, сынок... Ступай, щепок собери, я тебе картошек испеку, потом кипяток будем пить...
— А ты зачем отцовы валенки на картошку сменяла? — спросил сын у матери.— Ты хлеб теперь задаром на пункте получаешь, нам картошек не надо, мы обойдемся... Отца и так немцы убили, ему плохо теперь, а ты рубашку его променяла и валенки...
Мать промолчала, стерпев укоризну сына.
— А мертвые из земли бывают жить?
— Нет, сынок, они не бывают.
Мальчик умолк, неудовлетворенный.
Неосуществленная или неосуществимая истина была в словах ребенка. В нем жила еще первоначальная непорочность человечества, унаследованная из родника его предков. Для него непонятно было забвение, и его сердцу несвойственна вечная разлука.
Позже я часто вспоминал этого ребенка, временно живущего в земляной щели... Враждебные, смертельно-угрожающие силы сделали его жизнь при немцах похожей на рост слабой ветви, зачавшейся в камне,— где-нибудь на скале над пустым и темным морем. Ее рвал ветер и ее смывали штормовые волны, но ветвь должна была противостоять гибели и одновременно разрушать камень своими живыми, еще не окрепшими корнями, чтобы питаться из самой его скудости, расти и усиливаться — другого спасения ему <ей> нет. Эта слабая ветвь должна вытерпеть и преодолеть и ветер, и волны, и камень: она — единственно живое, а все остальное — мертвое, и когда-нибудь ее обильные, разросшиеся листья наполнят шумом опустошенный войною воздух мира, и буря в них станет песней.
1941-1950
Иллюстрация к аннотации с http://www.kp.rsl.ru, фото - http://www.fotodia.ru/
Tweet |
Вставить в блог
Жизнь на большой скорости (заметки о войне)10 мая 2008
|
Поддержите нас!