Дачная история

Тут-то и начиналось самое веселье. Володька давно выучил распорядок жизни Малантьевых и подъезжал с маменькой прямо к ихнему ужину. Маменьку высаживал возле дома, а машину отгонял с дальнему концу забора, к стыку с соседским. Долго и старательно пыхтел им в сад из выхлопной трубы, изображая усердное желание поставить машину поудобнее для других. На самом деле Володя ставил машину так, чтобы соседи не имели возможности сбежать до понедельника, и к ним никто не мог проехать. Он открывал все двери, включал любимое радио «Шансон» и насмешливо любовался, как Зоя Петровна, всплеснув руками и мелко крестясь, металась по веранде, пытаясь ухватить одновременно все тарелки, расставленные было на веранде, чтобы нести их на стол в дальний конец сада.

Тем временем, маменька уже вскарабкивала свои 140 кг веса на полторы ступеньки сараюшки, которую они любовно называли летним домиком и включала допотопный трехпрограммник. «А пос.. того, как проз.. ит сед…я симфония Ш..так..ич., мы вам расскажем, ..к прав…о поливать ре..», - неслось из развалюхи. Володя и под дулом пистолета не признался бы, что его радиола тоже глотает буквы, звуки, ноты. Да что там, скорее издает хрипы – она ведь была того же 72-года рождения что и его любимый джип. Зато какие хрипы! Ну кто еще так проникновенно споет на «Брайтон-Бич хорошая погода», если ни один из Володькиных друзей на этой Брайтоне никогда не был.

Пока Зоя Петровна под тревожные звуки «Ленинградской» уносила ужин в дом, ее дочка Ленка смотрела на него с такой силой чувств, что сердце екало, а душа отзывалась, обмирала от счастья: неужели хоть она не слабая интеллигентишика и полезет в драку? Но Ленка как-то враз съеживалась и уходила за матерью в дом. Теперь уж до утра семейку не выманишь, не поиздеваешься. Фокус этот Володька проделывал уже 8 лет, все то время, что Малантьевы отдыхали в кооперативе, и он ему никогда не надоедал. Да и соседи каждый раз «палились».

Музыку он не выключал до самой полночи. Сам уже еле терпел - спать хотелось, маменька-то, выпив снотворного, засыпала. Но ждать было надо: соседи читали какое-то там правило, чтобы с утра (так рано Володя не вставал даже на работу) пойти в церковь. Читали они долго, крестились куда-то в угол, порой выглядывали тревожно в дверь – нельзя ли выйти из душного домика, чтобы бить поклоны  на улице. Душа взмывала почти к макушке, шаловливо грозила пальчиком – нельзя. Хотите молиться  - терпите.

Настало 12 июня – любимый праздник Володьки, потому что соседей можно было мучить аж 3 дня, да еще по радио объявили Троицу, когда тетки точно пойдут храм. Володька уже и диск подобрал особый – рэпера какого-то. Он не слишком жаловал рэп, но такого количества отборнейшего стеба над церковью, женщинами и родом людским на одну песню больше нигде не встречалось. Он  подвез маменьку к домику, стал сдавать задом к забору и замер – ровно поперек дороги, безо всякого даже намеку на попытку встать на обочину, расположился хаммер. Такой, о котором нормальный человек даже и мечтать не пробует. А возле хаммера стоял дядька под два метра ростом, килограмм 200 живого весу, весь в татуировках: на спине орел, по рукам выписаны браслеты из трупов папуасов. Володька и сам мог похвастаться «росписью» по телу, и роста он был немаленького. Но тут почувствовал себя этим, ну как его – пигмалеем или орком. Тьфу ты, гномом.
Мужик, набывичшись, смотрел как Володька пятится назад, потом открыл багажник… Последними Володька увидел  8 колонок набора Creative GigaWorks 7.1 S750 – мечта каждого, кто любит музыку погромче. Он запер дверь, закрыл двери, но стекла дрожали от кинчевского рыка: «Это говорю тебе я – ко мнеееее». Подрагивая всем телом, Володька набирал Ленкин номер:

- Ленка – выходи из дома, успокой свово мужика, - проревел обиженно Володька, едва отбиваясь от маменьки, пытающейся выхватить трубку.

- Кого? – как-то подозрительно спокойно спросила Ленка?

- Своего амбала, который рубится почти у меня во дворе под идиотский русский рок. Как сама-то будешь молиться под это?

«Весь мир идет на меня войной», – забились тем временем в окне угрожающие нотки милитари от Цоя.

- Я продала дом. Теперь у тебя будет подходящая компания. А нам как раз хватит денег на открыть гостиницу в Греции. Там и молиться буду.

Ленка повесила трубку, а Володька заплакал под протяжную шнуровскую «Никого не жалко, никого: ни тебя, ни меня, ни его». Душа молчала.