Философия для двоечников

Радугинский (никто не знает, где ударение) учебник по философии, наш персонаж, — ярчайший образчик искомого и вожделенного во время сессии жанра дайджеста (синопсиса, скороговорки, адаптации), со всеми его характерными достоинствами, не будем отрицать малоочевидного, и столь же характерными недостатками.

Человека, внешне вполне благопристойного и утонченного, может «выдать» одно-единственное, — но показательное — просторечно употребленное слово (типа «звонит» или «ездию»), и впечатление, им произведенное, изменится, а для кого-то будет чуть ли не безнадежно испорчено. Так и в книге могут, даже не будучи законспирированными, предательски торчать пресловутые «уши» — уши как авторской неграмотности, так и издательской, свидетельствующей об элементарном неуважении к читателю. Например, обрывок фразы: «... Сократ выпил смертельный яд ╚ Цикуту ╩ » (а не яд цикуты), — уже сигнал неблагополучия, неладности учебного текста, когда невинное вроде бы аннотационное: «Автор не злоупотребляет, собственно, историко-философским материалом...» (запятые сохранены), выходя боком, оказывается предвестием метода изложения.

Этот серийный, о чем речь впереди, учебник внешне вполне прилично, с помещением фрагмента старинной картины на обложку, замаскирован под вызывающий доверие цикл лекций (значит, думаем мы, их где-то кому-то читали, и это само по себе располагает): содержание разбито по темам, темы — по пунктам (подтемам), опорные слова и положения выделены жирным шрифтом, а названия произведений — курсивом. Прямо как в репетиторской тетради. Делать упор на оформлении — весьма хитроумная и плодотворная издательская политика, потому что когда покупаешь книгу — не можешь как следует вчитаться и доверяешь приманкам полиграфии. Следовательно, нельзя сказать, по внешнему виду судя, чтобы этот учебник был некоей фикцией, но принцип, положенный в его основание, не вполне выдержан: нет четких систем выделения, нет ясной схематизации (а есть лишь наметки), распределение материала осуществлено нерационально, случайно-неравномерно, оставляя общее ощущение бестолковости. Попытка под одной кровлей разместить историю и теорию философии — почему-то только европейской (Восток оказался в ущербе) — от античности до современности, привела к конспективности и галопированию по верхам: имен, идей, проблем, теорий и т.д. К тому же книга пестрит опечатками (до того, что трудно себя заставить читать), подозрительно похожими просто на беспечную постановку знаков препинания.

Заявленные в рекламном слогане ясность изложения, современный взгляд и компактность оборачиваются — топорностью (раскроем наугад: «Однако жизненная позиция сама по себе не реализуется в практику. Между жизненной позицией и практической деятельностью лежит воля». — С.218.), невыразительностью языка, невнятностью лекторской концепции и обрывочностью компоновки. Получилась своего рода — в непонятно чьем понимании — энциклопедия по философии для отстающих, дающая невыверенные сведения на примитивном уровне (весь мир в одной корзине), с тем лишь упущением, что как раз для невежд и надо писать сжато, напряженно, четко, раскладывая все по полочкам. То есть результат бумажного труда оказывается, по здравом размышлении, ни для кого. Жаль самой идеи: курс лекций — замечательная учебная форма, которая как бы должна быть уже опробованной на слушателе и скорректированной (бедные внимавшие этим лекциям, если были таковые!), логически и зрительно убедительной, и главное — проясняющей положение вещей в наших многострадальных головах. Здесь же необязательность построения только подчеркивается вынесенным в качестве эпиграфа студенческим латинским гимном в усеченном, опять же без указания на это, виде.

В серии «alma mater», выпускаемой московским издательством «Центр», помимо «Философии», уже вышли из печати: «Социология», «Введение в менеджмент: социология организации и управления», «Религиоведение», «Культурология», «Политология». Стоит внимательней и осторожней относиться к книгам этой серии, раз одна из них оказалась на поверку не столь очаровательной, сколь фирменный «средневеково-миниатюрный» экслибрис на обложке.

Максимальная информация в минимальном объеме (сия книга на это не претендует, но по всему выходит так) — очень сложная задача, требующая, дабы не быть выполненной скучно, оригинальности мышления автора, своеобразия и живости языка (а не его казенности и несгибаемости), наличия конструктивистских и даже режиссерских навыков; дискредитация же замысла, особенно непрофессионалом, провально бросается в глаза.

С точки зрения филолога, примером такого — идеального в меру возможностей — учебника может служить «Введение в языкознание» А.А.Реформатского. А к философии, лучше уж в таком случае по «Философскому энциклопедическому словарю» готовиться.

Примечание редактора:  А по мне, так уж лучше готовиться по недавно изданному «Греко-латинским кабинетом» Ю.А.Шичалина учебнику «История философии: Запад ≈ Россия ≈ Восток» (вышло две книги из трех предполагаемых). Я не философ, чтобы судить о его научных достоинствах, но как филолог могу сказать, что учебник читается не хуже романа. Например, кантовская критика практического разума предстает «своего рода интеллектуальной драмой», где героями являются различные нравственные принципы, а основной конфликт происходит между обусловленностью и свободой. Впрочем, драма идей и есть, в сущности, главный сюжет мировой истории.