Типографика постмодерна. Хаотическое сознание становится идеальным полем для манипуляторов

 

Никто не станет отрицать, что изобретение Иоганна Гуттенберга во многом определило характер последующей эпохи. И вот теперь, спустя 500 лет после создания первого печатного станка, мировая цивилизация вновь находится на переломе. Новые виды связи (спутниковое и кабельное телевещание, пейджеры и мобильные телефоны, компьютерные сети) вытесняют из обихода традиционные книги, журналы, газеты. Нет, они по-прежнему издаются, но люди все меньше их читают и еще меньше пишут сами. Действительно, для нас стало естественным не писать дневников; позабыть о письмах, довольствуясь телефонным звонком; публиковать статьи в Интернете, минуя типографию.

 

Совершающийся на наших глазах переход общества от культуры печатной к культуре виртуальной занимает умы множества интеллектуалов. Среди них  — американец Дэвид Карсон, который взорвал привычное топографическое искусство и стал самым модным дизайнером на Земле. Кто же он?

 

Профессиональный спортсмен-серфер, в 1977 году он с отличием оканчивает университет в Сан-Диего по специальности социология, после чего занимается преподавательской деятельностью. В 1980-81 Карсон серьезно изучает графический дизайн в CollegeofCommercialArt штатаОрегон. На общественных началах оформляет специализированные издания по серфингу. Однако зарабатывать на жизнь все так же приходится преподаванием: в 1982-87 он читает социологию, психологию, экономику и мировую историю в одном из калифорнийских колледжей. Много занимается спортом. В 1983 посещает Швейцарию, где в течение трех недель овладевает вековыми тайнами типографики. В 1989-91 Карсон трудится в редакции журнала BeachCulture, в 1991-92  — удивляет всех творческими находками на страницах журнала Serfer, с 1992 г. начинается знаменитый RayGun... а дальше Карсон становится культовой фигурой. Он разрабатывает рекламу компаний Levi's, Nike и Pepsi, продюсирует рекламные ролики для Sega, Coca-Cola и AmericanExpress, фигурирует как главный художник различных публикаций; как художественный редактор журналов; как мастер изысканных шрифтовых или каллиграфических символов; как конструктор новых взаимоотношений дизайнера с потребителем и прочая и прочая...

 

В чем находка Карсона? Если сравнить страницы из журнала RayGun и страницы журнала типа «КоммерсантЪ», то обнаружится, что они не только не совпадают по размеру. Мы увидим много непривычного: отсутствие ровных колонок с текстом, аккуратно вставленных в рамки картинок, колонцифр, уравновешенных связей между колонтитулом, текстом и заголовками. Эти страницы, в свободной манере заполненные краской, больше похожи на картины, чем на полиграфический дизайн. Привычные нормы подвергаются в творчестве Карсона сомнению, становятся забавой, ломаются или попросту игнорируются.

 

Дэвид не соблюдает главное условие печатного издания: однозначное понимание информации, передаваемой дизайнером. Поэтому журнал существует на пределе возможностей нашей зрительной культуры. Вместо следования сетке  — основе макетирования большинства журналов, верстка страниц осуществляется в свободной форме. Каждый разворот  — новый холст, на который наносятся буквы и изображения. А вместо ограниченного набора совместимых шрифтов, каждый номер RayGun вводит новые. Вопрос «зачем менять?» сменяется на «почему нет? »

 

В то время как большинство журналов стремится к тому, чтобы их читатель знал, чего ждать, куда смотреть и как читать страницу, RayGun установил со своим читателем отношения на ином уровне. «Сегодня читатель стал другим. У него другая зрительная ориентация, нежели была всего несколько лет тому назад»,  — утверждает Карсон.

 

Образы Карсона ведут общение на уровне, не поддающемся анализу; на том уровне, когда сигнал идет в обход логических центров мозга и поступает непосредственно в ту его часть, которая воспринимает без осмысления. Они воздействуют подобно музыке, проникая на место прежде, чем кто-либо и что-либо попробует остановить их на границе сознания и потребовать «предъявить документы». Растущая популярность такого подхода свидетельствует, что уже нет никакой дистанции между нежным и грубым, красивым и уродливым, как нет дистанции между профессиональным художником и любителем.

 

В самом деле, произведения «могильщика типографики» перестали быть субкультурой и прорвались в основные средства массовой информации США. Творческий вклад Карсона в рекламные кампании клиентов с мировым именем  — как в виде печатных изданий, так и в виде кинопродукции  — немедленно становится достоянием миллионов зрителей.

 

Если сам мэтр предпочитает не говорить о своих философских принципах, то они ясно изложены его коллегой и тезкой Дэвидом Бирном в предисловии к сборнику графических работ Карсона «The End of Print», увидевшем свет в 1995: «Печатное издание есть одно из физических проявлений абстрактного царства разума. Когда я держу в руках книгу, я ощущаю ее вес, размер, фактуру. Бумага превращается в кожный покров, типографская краска  — в носитель для материализации знания. Я также чувствую хрупкость книги. Печатное издание привносит с собой понятие времени: как и человеческое тело, оно закрепляет за собой жизненный цикл и со временем приходит в упадок. Пятисотлетний цикл книгопечатания завершается на наших глазах. Наступает конец печати, уход от материального и сенсорного».

 

На практике эти слова и пытается воплотить в жизнь Дэвид Карсон. Чувствуя колоссальную избыточность информации, производимой современным миром, он хочет пробудить у людей «допечатное», «доархитектурное» мышление и тем самым видоизменить типографское дело, вдохнув в него новую жизнь.

 

Здесь, кажется, можно поставить точку... но при знакомстве с работами Карсона не покидает ощущение какой-то недоговоренности. Непонятно, почему такой агрессивный дизайн пришелся по вкусу традиционно консервативному американскому обывателю? Видимо, дело здесь не только в типографике. Попробуем «танцевать от печки». Совершенно очевидно, что мировая цивилизация меняется на наших глазах. Ныне ее столпы  — Капитал и Информация. Причем и то и другое, становится виртуальным. Войны теперь выигрывают не пушки, а телекамеры. Из телеобраза можно лепить все, что угодно, и вслед за ним будет послушно изгибаться реальность (вспомним чеченскую кампанию и выборы -96!).        

                                                                                                

Глобализация информации сопровождается глобализацией капитала. По подсчетам западных экономистов, уже сейчас сумма свободного мирового капитала превышает совокупные бюджеты стран «семерки». Это делает экономическое развитие непредсказуемым. Никто не знает, куда хлынет финансово-информационный поток в следующем году, кого он обогатит, а кого разорит. Виртуальные деньги и информация пересылаются в любую точку земного шара за несколько минут, и уже от «хозяев мира» зависит, какую работу они там выполнят.

 

Ну а что же человек? Как ни печально сознавать, сбываются слова Константина Леонтьева: «Все менее и менее сдерживают кого-либо религия, семья, любовь к Отечеству,  — и именно потому, что они все-таки еще сдерживают, на них более всего обращаются ненависть и проклятия современного человечества. Они падут  — и человек станет абсолютно и впервые "свободен". Свободен, как атом трупа, который стал прахом».

 

Философ Александр Зиновьев придумал для современного общества название  — «глобальный человейник». Эгоцентризм, усредненная грамотность, равнодушие, философия взаимного использования, называемая партнерством... На пьедестале  — общечеловеческие ценности и «всеобщий эквивалент». Пока что такой идеальный «человей» не создан. Но его пытаются штамповать и школа, несмотря на...протесты во многих странах.

 

В итоге ворох ежеминутно потребляемой информации делает свое дело. Он уже не помогает понять действительность, а запутывает ее. Стремительное мелькание событий лишает возможности осмыслить их. Горы однообразного обрывочного информационного хлама заполняют все уголки сознания. Хаотическое сознание  — идеальный объект для манипуляторов: в нужный момент они, как фокусники, вытаскивают из хаоса необходимую им подборку фактов.

 

Усложнение науки, техники и технологий привело к тому, что знание стало доступным только немногим специалистам. Удел остальных  — режим пользователя, крайне упрощенные схемы и модели явлений, процессов, вера в авторитеты. По сути, знание нашего современника об окружающей его действительности представляет собой миф. Все меньше понимая происходящее, люди на любой вопрос способны отыскать десятки взаимоисключающих, но вполне достоверных ответов. Миф заменяет способность самостоятельно мыслить.

 

Понятно, что такому сознанию эксперимент Карсона кажется прорывом в неведомое. А в сущности, радикальную концепцию модного дизайнера можно выразить очень просто: «Раз мы не можем преобразить мир вокруг нас, не справляемся с обвальным потоком информации,  — так давайте вообще откажемся от осмысления мира и будем обмениваться визуальными сигналами». Так, умение читать и понимать прочитанное вытесняется привычкой узнавать картинку. Излишне говорить о том, что это  — нехристианский ответ на вызов времени...

 

Помню, как давным-давно я разбирал остатки дореволюционной семейной библиотеки. Тогда меня поразила разница между старыми и современными книгами. Очарование орфографии. Изысканное оформление. Но помимо всего прочего, любая, даже дешевая книжечка, отличалась удивительной цельностью и свежестью мировосприятия. До сих пор помню, как книжка некоего Лебедева «Дружба с царством растений» (С-Петербург, 1896), рассказала о среднерусской природе больше, чем школьный учебник биологии. Возродим ли мы этот дух? Если верно предположение, что типографские издания со временем станут произведениями чистого искусства, а обычная передача информации будет осуществляться электронными средствами, то хочется надеяться  — это интерактивное будущее не подчинит себе человека.