Доктор Лиза: портрет на фоне Живого Журнала

- Нет. Работа и моя личная жизнь – это две разные вещи, абсолютно отдельные, и это не раздвоение личности, а часть моей профессии. Где-то они, безусловно, переплетены, но не настолько, чтобы смешиваться.

Нужно понять одну вещь: я работаю в светском учреждении. Ко мне попадают разные больные, и мне абсолютно все равно, какой они религии, национальности и что вообще исповедуют в своей жизни. Сейчас, например, я с изумлением узнала, что в хоспис стали поступать мусульмане. Раньше этого не было: по шариату отказаться от ухода за престарелыми родственниками просто невозможно. А сейчас у меня лежит настоящая, правоверная мусульманка, которая требует исполнения всех требований. Еще не положа больную в хоспис, ее муж рассказал, как мусульмане умирают и что надо будет делать с ее телом.

- Нет, все это абсолютно выполнимо. Просьбы больных не такие, чтобы назвать их сложными.

- Хороший вопрос (улыбается). Иудеи у меня лежали, но кошерной еды не просили. Я знала, что они не едят свинину, да ее не очень-то и предлагали в хосписе. А кроме того, у них существуют свои организации: например, у нас лежала женщина-иудейка, и ей кошерную пищу приносила организация, которая помогает больным евреям.

- Конечно. Не только могу – я вынуждена их принять, нравится мне это или не нравится. Понимаешь, один больной – атеист, второй вообще говорит: «Положите меня подальше от храма, мне мешает его вид», - и значит, мы его положим в самую дальнюю палату. «Не пускайте ко мне священника», - значит, мы не будем пускать священника. Я же светский врач. Несмотря на то что я православная, я не могу игнорировать просьбы своих больных.

Вот у меня сейчас очень тяжелая ситуация с больным: я нашла бездомного еврея. Я выложила видеоролик об этом человеке, у которого мать – русская, а отец, дедушка и все предки до десятого колена – евреи из Минска, которые исповедовали иудаизм. Посмотри, сколько народа ополчилось: «Почему вы не помогаете?» А мне что, его крестить? Он пришел ко мне и говорит: «Я еврей! Но у меня русская мать». Я отвечаю: «Чего вы ждете от меня? Идите в синагогу!» - «Меня туда не пускают». – «Но вы понимаете, я такой же гой, как и вы!» И он говорит: «Давайте будем с этим что-то делать!» А это больной тяжелый, и он не из тех, кто выживет на вокзале, - ему нужна помощь.

А сейчас, кроме неприятия, от иудеев я ничего не получаю. Стоит крик: «Почему вы не помогаете?» Да он не хочет моей помощи, он от них хочет помощи! И я считаю, что здесь нарушено право самого больного: он вправе выбирать, кто его лечит и кто ему помогает. Не хочет – никто не будет помогать. Но зачем-то он пришел к нам, правда?!

- Ты знаешь, это очень зависит от самого больного. Иногда привязываешься к нему… Не могу даже и признаков назвать, по которым это происходит. Иногда это бывает потому, что больной очень долго лежит, иногда лицо больного напоминает какого-то предыдущего больного или вспоминается какая-то жизненная ситуация, а иногда судьба больного напоминает судьбу близкого тебе человека. Разве можно привязаться к кому-то по правилам? Такого не бывает.

- Последние лет десять продолжается дискуссия о том, стоит ли создавать объединения православных врачей и отличаются ли они от неправославных. Как вы относитесь к этому вопросу?

- Наверно, такие объединения нужны. Но возникает вопрос: а что нам делать с неправославными врачами? Например, мой коллега в Киеве, с которым я тесно работаю, по убеждениям атеист, но он делает нашим больным столько добра за такую мизерную плату, что с нашей, православной точки зрения, к категории неверующих я его тоже как бы не могу отнести. Поэтому – не знаю. Если такие объединения возникают – наверное, надо читать их устав и решать, для чего они нужны. Я по личному опыту не вижу разницы между врачом верующим и врачом неверующим. Даже если говорить о вещах проблемных, врач-атеист, или врач-протестант, или врач-евангелист так же могут быть против, например, эвтаназии.

2

- Дай пример.

- Не-ет. Сукачев – абсолютно нет, Миронов – тоже, а Чуев – президент нашего фонда, он сам выбрал эту специальность! Он со мной общается не как депутат; это человек, который бесплатно – я подчеркиваю, бесплатно – работает в фонде. Да, он не сидит с больными, не меняет пеленки, не моет им попы, как это делаю я, но это не его дело. Он делает много совершенно другого, что необходимо для существования фонда.

Потом, по поводу пиара за счет фонда. Мы сейчас сняли все фотографии больных. Сняли их потому, что ни одного больного не осталось в живых. Эти люди – не электорат. Они не пойдут голосовать, их не услышат.

- Но люди, которые с вами работают, могут выставить свою благотворительность в качестве рекламы…

- У меня не было такого. Честное слово, не было. Были предложения о пиаре, но они приходили как раз от крупных компаний, а от тех, кого ты перечислил, ничего не было. С Гариком Сукачевым мы встречались два раза, и где кто видел что-нибудь о наших встречах, кроме фотографий у меня? Нигде. И о чем тогда речь? Где кто видел, что Миронов стоит со мной, кроме как у меня в журнале и в кабинете? Тоже нигде. Это не написано ни на их сайтах, ни где-то еще. Да, у Чуева указана его должность – президент благотворительного фонда, и все. Почему наша машина называется «Справедливая помощь»? Да потому, что мне захотелось вот таким образом сказать спасибо Миронову, который мне ее подарил. Этого мне никто не навязывал и даже не просил. Я не член партии – я вообще абсолютно аполитична. 

3

- Нужно заметить, что вопрос «за что?» задают, как правило, не больные, а их родственники. Я не слышала этого от бездомных и, наверно, никогда не слышала от онкологических больных. Как мы на это отвечаем? Отвечаем - и я, и другой доктор – индивидуально. Нет двух одинаковых смертей, нет одинаковых больных и нет одинаковых разговоров. Если бы я в лоб всем говорила: «У тебя рак, и ты умрешь», - какой я тогда врач?

Нельзя рассматривать больного в отрыве от его родных. Мы лечим всю семью: вся семья мучается, когда кто-то болен раком. И такие вопросы в этих семьях возникают. Это спрашивают жены, мужья, дети, братья и сестры. Сам больной у меня никогда не спрашивал «за что»: либо он знает, либо ему это неинтересно.

- Да, у меня в ЖЖ есть такие люди, часто пишут.

- В такой момент, если я уловила его нежелание жить, конечно, мы стараемся как-то общаться – уже не на уровне журнала. Я обычно говорю: «Ты мне позвони или напиши». Когда он пишет у меня в журнале: «Я повешусь, потому что ушла девушка!» или: «Я устал жить!» - или присылает смс-ки, звонит в офис, пишет мне на электронную почту, - как правило, это крик о помощи. Этот человек просто хочет поделиться. И я скажу больше: иногда этого достаточно.

Вот он написал, что его девушка бросила, и ему надо, чтобы его просто выслушали или прочли. Здесь вопрос не во мне как в Докторе Лизе, а в том, что этому человеку из Владивостока, Хабаровска, Новосибирска (там, кстати, много депрессий наблюдается) или откуда-то еще просто не с кем пообщаться. Он вышел в Живой Журнал и пишет об этом.

У меня есть, например, знакомая в Армении, которая была на грани самоубийства – а проблема-то оказалась не в том, что она хотела себя убить, а в том, что у нее была очень тяжелая личная ситуация, о которой некому было рассказать.

- Ужасно. Я хочу всем молодым передать, что писаться под себя совершенно необязательно, что вместе с медициной развиваются и средства ухода, и, как говорил Антоний Сурожский, «не лишайте своих близких счастья ухода за умирающим родственником». Живите хотя бы ради них!

- Не могу сказать, приятно это или нет. Мне, когда я меняю белье больным, все равно. А родственникам – да, наверное, приятно! Да, мыть обкаканного близкого человека приятно, потому что ты делаешь ему лучше: ему ведь не нравится лежать обкаканным. Пока ты этого не переживешь, не поймешь, но об этом говорили и писали многие, и здесь я под каждым словом митрополита Антония подпишусь. Нет ничего хуже для родственников после ухода больного, чем чувство невыполненного долга – что они чего-то недоделали для близкого человека, даже не поменяли тот же памперс. Ты не представляешь, из-за каких деталей они иногда страдают! «Я не принес цветок, она просила огурец, а я не нашел…» Какие мелочи становятся настоящей драмой: «Я не успел, я не сделал!!!»

- Знаешь, я об этом просто не задумывалась.

- Некогда.

- Если ты имеешь в виду личные проблемы со мной как с женщиной, то здесь помогает справиться любовь, близость к одному человеку. Если говорить о ситуации, когда кто-то болен в семье, или я не могу ни на что повлиять, – Церковь. Что там третье было?

- Обилие работы? Сон. Раз в неделю наступает момент, когда я своей помощнице говорю: «Оля, я хочу спать». Я не вижу снов. Я так мало сплю, что они мне просто не снятся. Проспать шесть часов – это счастье. Но иногда бывает никак.

Например, прошлый день мы отработали на Павелецком вокзале, и пришло очень много бывших уголовников. Я приехала в полдевятого, выпила чашку чая, вымылась, только нацепила на себя пижаму и подумала: «Сейчас я рухну» - и мне звонит дочь больной. И она говорит те слова, после которых я уже кладу трубку, набираю номер шофера, надеваю штаны – и мы поехали на агонию. Тогда мы совсем не спали: я приехала утром.

Иногда я сплю в машине, когда мы едем на вызовы. Но я несу ответственность за другие жизни и не поеду, если засыпаю на ходу: я поменяю время, попрошу другого доктора. Больной же не может меня видеть расхристанной! Я должна быть в порядке.

- Нет.

- То случится.

- Нет, я буду бороться (улыбается).

Фотографии Александра Болмасова

Все цитируемые записи взяты из блога Елизаветы Петровны Глинки с согласия автора. Во вступительном абзаце использован первоначальный текст клятвы Гиппократа.