Экуменизм с человеческим лицом

Человек и пароход

Даниель Штайн - это мечта человечества. Его ждут во всех уголках мира, о нем вздыхает не одно ущемленное и обиженное существо. Не один благочестивый человек благословляет его путь на земле. Он Прометей, явившийся среди людей, чтобы показать им счастье и радость жизни, факелом своим зажигающий их сердца. Он сам - сердце бессердечного мира, как сказал бы Карл Маркс. Пришел он не научить, а спасти, вывести свой народ из тьмы и сени смертной...

Даниель Штайн, или, как именовали его на немецкий лад, Дитер, - молодой человек, поляк по происхождению, еврей по самоидентификации, силой обстоятельств оказался в годы войны в рядах гестапо. Воспользовавшись этим своим положением, он помогает выйти большой массе евреев из гетто, тем самым избавив их от неминуемой и немедленной гибели. Смерть настигала и его, но каждый раз что-то мешало ей причислить Даниеля к своей дани: в конце войны, пораженный событиями, говорившими ему о вмешательстве чуда в его жизнь, он принимает крещение, а потом уходит в кармелитский монастырь. Несколько позже брат Даниель исходит в новую страну Израиль и основывает там общину, изначально задуманную как церковь Иакова, т. е. церковь, в которой молятся потомки древнего народа на языке, родственно близком древнему языку Палестины.

Есть в романе и любовная интрига: молодой Даниель посещает семью католического священника и влюбляется в одну из его дочерей, а через какое-то время узнает, что вся семья казнена фашистами, и только в конце жизни ему открывается, что Марыся - его возлюбленная - спаслась и подвизается в монастыре на территории Израиля в непосредственной близости от места его служения. Но эта красивая история не является основной линией романа. Община отца Даниеля прекращает свое существование после его гибели, этим завершается роман.

Служение Даниеля как миссионера - на обложке книги, где кроме имени указана как будто и его жизненная профессия. Действительно, он скорее не священнослужитель. По замыслу автора герой, наделенный необыкновенными способностями к языкам, помогает польским, американским, чешским, французским, русским евреям понимать друг друга и идти к вере. Объединяющую роль в этом играет иврит, на котором волей или неволей общаются все мигрировавшие в Израиль. Людмила Улицкая ставит вопрос глобальней - Даниель должен переводить с языка любви, языка «незнакомого», языка духовного на язык человеческий. Знаменитыми словами апостола Павла о языках предваряется книга.

Выходу книги в свет сопутствовали два знаменательных события, важных для российского общества. Так, книжная встреча хотя и номинальных по сути представителей двух течений мирового христианства - католика Даниеля и православной писательницы - состоялась накануне редкого совпадения дня, когда католики и православные вместе справляют Пасху. Другая дата напоминает о событии, созвучном миротворческой идее книги: тезка нашего героя, русский монах Даниил, или, как он себя назвал, игумен земли Русской, оказался 900 лет назад на Святой земле и был принят латинским правительством. Монах Даниил в оставленных им записках свидетельствует о взаимной благожелательности крестоносцев и русской миссии, когда состоялось совместное богослужение.

Есть ли интрига в форме излагаемого в книге? Ну конечно, весь материал подан так, как будто к созданию книги привлечено множество документальных источников. Сама автор время от времени поясняет части романа комментарием, оформленным как письмо близкому лицу. Однако из-за того, что источники кажутся порой фантастичными, например запись разговора главного героя с Папой Римским, возникает соблазн провозгласить это литературное творение новым «Кодом да Винчи». Нет, нет, никаких ярлыков вешать не станем, тем более что у Людмилы Улицкой нет стремления перевернуть историческую науку. Она преследовала более глубокую цель. Некая напряженность чувствуется в замысле повести.

Полемичность в общем-то вполне художественной, занимательной книги сделала значительным ее вход в современный литературный мир. Эта полемика открывается в основном по двум вопросам: отношение мира к еврейскому народу и определение роли религии в жизни человека. Об этом говорят герои, это часто слышится и в прямой речи увлекшегося темой автора, повествование таким образом сбивается на публицистический лад.

Роман, однако, сохраняет рамки художественности, и передаются идеи автора чисто художественными средствами. Вот его образный мир, возникший на почве конфликта современного решения этих двух вопросов, нам и предстоит рассмотреть.

Продолжение следует...

Максим Варакин