Виктор Васнецов. Росписи Владимирского собора в Киеве (1885-1896)

 Cовместный проект с сайтом студии "Неофит" московского Данилова монастыря

Расписать Владимирский собор в Киеве?! - Васнецов нервно расхаживал по комнате взад-вперед. Домашние уже давно легли... «Нет, я хорошо сделал, что отказался...». Васнецов вспомнил, как семь лет назад, мартовским утром 1878 года они с женой приехали в Москву. «У меня ни в Петербурге, ни в Москве никого близких не было, даже из знакомых, и, однако, я больше и сильнее Репина и Поленова ощущал, что без Москвы мне как художнику конец!». В первые же дни он обежал всю столицу, удивляя окружающих подлинными слезами умиления перед Кремлевскими стенами, Красной площадью, Василием Блаженным... Наконец-то у него появилось чувство дома. Хотя дома в Москве у Васнецовых не было. Они снимали чужие квартиры, и поэтому их особенно грело тепло домашнего очага в гостеприимной семье Мамонтовых. С Саввой Ивановичем Васнецова познакомил Репин: «Было это на Рождество. Я, человек в те времена необщительный и застенчивый, стоял на домашней сцене в живой картине «Видение Маргариты Фаусту»... А ведь никто меня не принуждал к этому, а просто фигура моя оказалась подходящей и готово! Все жили искусством, сценой, пением в этой веющей художеством атмосфере, и все оказывались под волшебным жезлом «дяди Саввы» прекрасными, чуть не гениальными, артистами. В другой раз, тоже перед Рождеством, под его вдохновляющим деспотизмом я должен был играть деда Мороза!.. Что тут делать? Никогда ни на какой сцене я не игрывал, но отнекиваться не полагалось...». Утром Васнецов отправил телеграмму в Киев: «Если Суриков откажется, оставьте работу за мной».

Построить к девятисотой годовщине Крещения Руси собор было решено еще в 1852 году, при Николае I. Императору эта мысль очень нравилась. По всей стране начался сбор пожертвований, и ровно через десять лет основание храма было заложено. Он был задуман архитекторами в древнерусском стиле. Внутреннее убранство храма должно было показать изложить историю Русской Церкви в лицах. Виктор Михайлович со свойственной ему серьезностью решил, что имеющегося у него опыта не хватит. И он отправился восполнять недостаток знаний в Италию. Денег хватило всего на месяц. Но за это время он успел обежать все храмы и галереи Рима, Флоренции, Венеции, Равенны... «Больше, чем хорошо, помню, что во время путешествия весь итальянский Рафаэль мной воспринимался, как музыка Моцарта, а Микеланджело был, без сомнения, чистейшей воды Бетховен». Обычно Виктор Михайлович работал в одиночестве, непрестанно двигаясь по мастерской с кистями и палитрой, негромко декламируя что-то из "Слова о полку Игореве" или напевая себе под нос родные вятские песни. Не мешало ему лишь присутствие брата Апполинария, тоже художника. Устанет он - усядутся братья на диване по-турецки, и начинают задушевные беседы о детстве в селе Рябово Вятской губернии, о петербургской юности... Чаще вспоминалась им зима, теплая печь, у которой так хорошо рассматривать иллюстрации в старых журналах; где ему особенно нравился седобородый Дед Мороз (на него были похожи странники, находившие приют в их доме). Васнецов любил вспоминать сказки и былины старушки-стряпухи, но более всего - заветный бабушкин сундучок с красками, превращавшимися в чудесные картинки... В десять лет Витю отвезли в Вятку, где находилось духовное училище и семинария. Отец Михаил о другом будущем для сына и не помышлял: священник - профессия в роду Васнецовых наследственная. Там он познакомился с одним художником, который быстро оценил способности подростка: "Бросьте семинарию, поезжайте в Питер и поступайте в Академию художеств. Это ваше настоящее дело!" Об академии застенчивому пареньку и подумать было страшно: «Что скажет отец?» На удивление, батюшка внимательно и спокойно выслушав сына, произнес: «Ты теперь взрослый и волен сам решать свою судьбу». Петербург подавил юного вятича: по окончании вступительных экзаменов он постеснялся спросить о результатах. Только через год, явившись вторично подавать прошение о приеме, Васнецов узнал, что выдержал испытания и давно принят... Год между поступлениями в Академию Васнецов провел в художественной «Школе на бирже», которую часто посещал Илья Репин. Эти совершенно разные люди неожиданно понравились друг другу и стали друзьями. Учась в Академии они вместе снимали квартиру на Васильевском острове. Потом к ним присоединился младший брат Виктора, из которого он пообещал тоже сделать художника. Илья Ефимович уважал глубину религиозных чувств Васнецовых, любил слушать их беседы и часто обращался с вопросами. «Вот на некоторых православных иконах и волхвы, и пастухи приходят поклониться Младенцу Христу одновременно. А разве могли они прийти вместе, когда одни были на соседнем поле, а другие за тридевять земель?» «Да не могли, конечно. - Отвечал Виктор Михайлович. - Когда восточные мудрецы прибыли в Иерусалим, Христу могло уже исполниться два года. Ведь Ирод-то, узнав о времени появления Звезды, велел истребить всех младенцев в Вифлееме в возрасте до двух лет. А на иконах написано так, чтобы показать: весь мир пришел в движение. Небо принесло Христу Звезду, земля - вертеп, ангелы - пение, волхвы - дары. А человек, что принес?» - «Не знаю»... И братья хором отвечали: «Деву!».

Васнецов часто бывал в Абрамцево. Савва Иванович выходил встречать его с сыновьями. Пока шли до дома, Виктор Михайлович потешал детей: он на ходу придумывал сказку про какую-нибудь золотую рыбку и ее приключения в подводном царстве. Перед глазами детворы словно проплывали Иван да Марья, богатыри, Снегурочка. У крыльца их встречал Репин: «А, это ты, ясное солнышко, наконец-то! Ба, и Апполинарий здесь! Ну, молодцы! Милости прошу в «Яшкин домик!» (Яшкой звали всеобщую любимицу - «девочку с персиками», Верушу Мамонтову). Однажды, гостившие в имении Мамонтовых художники загорелись затеей Саввы Ивановича построить в Абрамцеве церковку. Вот где можно приложить неистощимую энергию к "живому" делу! Решили выдержать в постройке стиль старых русских соборов. «Наш дом, - рассказывала Елизавета Григорьевна Мамонтова, - принял совсем "божественный" вид. На всех столах лежат чертежи, рисунки, эскизы. Мой кабинет превратился в картинную галерею... Васнецову церковь не дает даже ночи спать, все рисует разные детали". Он был вездесущ: коснулось дело клиросов - к Виктору Михайловичу! С полом озадачились, а он: "Сделаем мозаичный! Наш народ любит, чтобы полы в храме радовали глаз как цветущий луг весной!". Сам делал эскизы, готовил иконостас, распределял заказы, некоторые иконы писал тоже сам». Наступила весна. Постройка подходила к концу, а у него еще не была готова "Богородица с Младенцем". Он долго мучался и боялся себе признаться в том, что не знает, как лучше Ее написать. И вот однажды жена Васнецова вынесла его маленького сына подышать на улицу. В первый раз увидав плывущие по голубому небу облачка и летающих птиц, он поднял ручонки, будто хотел обнять этот мир, и радостно потянулся к отцу... «Вот тут и представилось мне ясно, что так надо сделать. Ведь так просто еще никто не писал!».

Киевская осень 1885 года была золотой и теплой. Но в огромном соборе было холодно и как-то неуютно. Огромное серовато-белое пространство, которое нужно было расписать. Четыре тысячи квадратных аршин! Страшно! «Эх, какое мое дело, велик мой талант или мал - отдавай все». Началась титаническая ежедневная работа, которая продлилась не три года, как боялся Васнецов, и не пять, как предполагали заказчики, а десять. "...Теперь голова моя наполнена святыми, апостолами, мучениками, пророками, ангелами, орнаментами, и все почти в гигантских размерах". В собор Виктор Михайлович приходил аккуратно к десяти часам утра, облачался в парусиновый халат, о котором Мамонтов, заезжавший в Киев, смеясь, заметил: "Живопись, краски Виктора Михайловича на стенах собора я видел, понимал и одобрял; а вот в какого цвета халат он облачается, понять не могу, сколько на нем было на нем разных, никак не отмываемых красок от кистей и вытирания рук"! С огромной палитрой, длинным муштабелем и пачкой кистей он поднимался наверх и работал, работал, не замечая, поставлены ли леса, прибиты ли поручни. Так что однажды, отступая от стены, он упал с высоты нескольких саженей

Васнецов хотел создать нечто совершенно новое, рассказывающее о героической истории Руси: "Простолюдины не часто заходят в музеи и галереи, пусть при виде росписи они почувствуют праздник". Про образы пророков, святителей, князей и княгинь зрители потом говорили: "Это наши отцы... Они величественны и строги, но на них смотришь с таким же доверием и любовью, с каким маленький внук идет на руки деда". Пятнадцать огромных композиций, тридцать фигур. Наконец, он приступил к алтарной апсиде. Шероховатая поверхность стены словно уходила, уступая место золотому вечернему небу далекой Москвы... На его фоне появлялось красивое, нежное, озаренное внутренним светом лицо, с темными, полными печали и любви, ласковыми глазами. Лицо Той, Которую в детстве он называл Божьей Матушкой... Васнецов, выросший в сельском храме, прекрасно понимал, что русский человек может плохо знать Священное Писание, может вообще не уметь читать и уж, конечно, не разбираться в толкованиях святых отцов. Но спросите любого мужика из самой глухой деревни и он вам скажет, что после Бога нет для него любимей и родней на всем белом свете, чем Та, на Которую боятся смотреть херувимы и серафимы. Что крестьяне - это, на самом деле, христиане, и о том, что у каждого человека них есть три матери - Матерь Божия, мать земля и та мать, что носила под сердцем. Кажется, Васнецов хотел вместе соединить все эти дорогие русскому сердцу образы.

Торжественное освящение собора состоялось 20 августа 1896 года в присутствии императора Николая II и императрицы Александры Федоровны. Народу было видимо-невидимо. Хор пел потрясающе. Все было великолепно. Васнецова все поздравляли, Поленов, Репин и Мамонтов выражали ему свое восхищение. Критика была в восторге. Даже несносный Стасов хвалил роспись, заметив лишь, что такие храмы, как в руках у княгини Ольги, начали строить в тринадцатом веке, тогда как святая бабушка нашего крестителя жила в десятом. Впрочем, и он присоединялся к общему мнению, что это величайшее творение художника. «Быть носителем таких прекрасных мыслей может быть человек, обладающий необыкновенною чистотою сердца». Виновник этого грандиозного успеха только и смог сказать: "Сам удивляюсь неожиданно громадному художественному впечатлению"! Вернувшись в Москву, Виктор Михайлович тут же поспешил в Абрамцево. Савва Иванович предложил ему здесь пожить, но Васнецов запротестовал: «Нет, нет. Мне теперь надо работать. Я полон сил: писать и писать, дописывать "Богатырей", кони которых уже застоялись в моей мастерской, а богатырям надоело сидеть в седлах, а главное мне хочется писать мои сказки, вернее сказки моего народа». «Вот, молодчага! - говорил Мамонтов. - Отгрохать такую штуку и говорить не об отдыхе, а о том, что ему неудержимо хочется писать и писать - это может, пожалуй, только коренной вятич с его медвежьими ухватками жизни!». Васнецову было 46. Он действительно был полон сил. Построил, наконец-то, дом в Москве, о котором так давно мечтал. В виде терема, конечно. Устроил огромную мастерскую и окунулся в счастливую семейную жизнь и любимую работу... Виктор Михайлович станет признанным мастером. Его произведения будут украшать лучшие галереи страны, а росписи - стены церквей и соборов Дармштадта, Варшавы, Софии, Петербурга... Но дороже всех картин останется маленькая икона из Абрамцевской церквушки. Сегодня этот образ Божией Матери называется «Васнецовским».

  Подготовила Екатерина Ким