Смышленые туземцы

Она рассуждала уже не об одной только Фрейденберг, а о русской гуманитарной интеллигенции вообще: она уже по роду своих занятий ориентирована на Запад, но Запад ее всерьез не воспринимает. Упрощая, можно сказать, что для западных коллег ученые из России – это такие смышленые туземцы, которые могут сообщить множество интересных фактов, но не более того. А вот оценку этих фактов, выработку концепций западные ученые предпочитают оставить за собой. 

Мои научные занятия относятся к области библеистики, и с Брагинской я в целом согласен. Впрочем, если русскому ученому удается получить признание за рубежом, то его будут цитировать на каждом шагу, как это происходит, например, с трудами Михаила Михайловича Бахтина - редкая книга по библеистике обойдется без ссылки на него; процитировать могут и некоторых других авторов, прежде всего «русских формалистов» и Юрия Михайловича Лотмана. В одной серьезной книге на английском языке по библейской поэзии приводился в качестве примера разбор Лотманом одной строфы из песни Булата Окуджавы. Но Бахтин, как говорит Брагинская, «хорошо философски обслуживал постмодерн», и примерно то же самое можно сказать о многих других цитируемых авторах: они «попали» в модное среди западных интеллектуалов течение, но отнюдь не они его породили.

С Брагинской спорит, к примеру, шумеролог Владимир Емельянов: если общаться с западным миром на понятном ему языке, то и воспринято будет всё прекрасно. Правда, он сам же рассказывал, что английское summary его книги пришлось редактировать сразу трем людям прежде, чем его приняли западные коллеги. Первый редактор говорил на американском английском, второй - на британском, но у него чувствовался бирмингемский акцент, и только третий, профессор из Лондона, смог привести работу в соответствие со стандартами мирового научного сообщества.

Но ведь такой снобизм, когда от тебя требуется не просто грамматически правильный и ясный английский, но безупречный Queen's English, которого нет и не может быть ни у кого, кроме выпускников нескольких университетов в Британии - это уже непреодолимый барьер для 99% наших ученых. Да только ли наших? Что касается библеистики, то французов или испанцев англосаксы тоже не читают, пока их не переведут на английский; исключение сделают разве что для немецких работ, в силу давних заслуг Германии перед мировой наукой. В результате голландцы, например, с самого начала пишут свои работы на английском.

Но дело тут далеко не только в языке, точнее, в языке не только с лингвистической точки зрения. Наука имеет дело с определенными понятиями, стилем изложения, манерой речи - и если всем этим ты не владеешь, то, какими бы интересными ни были твои идеи, тебя не станут слушать. И наука как таковая возникла в Европе, так что ее язык - это язык западного рационализма. В этом смысле англичанин, француз и голландец говорят на одном языке. А вот китайцу, эскимосу или папуасу, чтобы всерьез заниматься наукой, придется овладеть этим западным дискурсом. Иначе они так и останутся объектами исследования или информантами, но никак не исследователями.

Так что искать здесь какую-то русофобию просто глупо, всё это относится не только к русским. Румын Мирча Элиаде вполне смог стать властителем западных умов - но для этого ему пришлось перебраться в Лондон, Париж и далее Чикаго, полностью влиться в ряды тамошней гуманитарной элиты. Если бы всё написанное им выходило в Бухаресте, его бы никто сегодня не знал, разве что кроме каких-нибудь экзотических «румыноведов».

В точных и естественных науках всё просто: язык формул универсален. Именно по этой причине в начале девяностых наши химики, физики, математики так легко смогли переселиться в Европу и Америку и найти там себе достойную работу. А вот гуманитарии... достаточно вспомнить, что Сергей Сергеевич Аверинцев преподавал в Вене русскую литературу - нет, я не сомневаюсь, что в Вене не было человека, который мог бы это делать лучше него. Но совершенно точно, что в Москве он был властителем дум и первооткрывателем новых земель, а в Вене стал просто еще одним чудаковатым профессором, живым носителем русской культуры Серебряного века. Очень образованным, просто уникальным информантом.

Мы, конечно, такой уникальностью похвастаться не можем, а языком западных коллег зачастую не владеем и не хотим даже владеть. Слишком разрушительными были для гуманитарных наук эти десятилетия тотального идеологического контроля, когда можно было получать ученые степени за диссертации о роли партии в руководстве пожарными дружинами, и никакими другими языками овладевать было просто не нужно. С тех пор многие сменили идеологию, но так и не научились другой методике, и вот сегодня можно слышать, например, в докладе доктора филологических наук, что грамматические формы церковнославянского языка хранятся в нашей генетической памяти (ссылок не даю специально, но все примеры взяты из жизни). С таким тезисом, пожалуй, ни на конференцию генетиков, ни на симпозиум лингвистов не пустят.

Иными словами, если мы хотим что-то сказать мировому научному сообществу, а не только самим себе - придется делать это в приемлемой для этого сообщества форме. Но верно и другое: само это сообщество смотрит на нас, не учившихся в Оксфорде, Сорбонне или Принстоне, свысока, и зачастую считает свои условности священными законами, свои привычки - ритуалами, закрытыми для непосвященных. Сегодня, когда западные гуманитарии так много говорят о постмодернизме, допускающем бесконечное разнообразие мнений, может показаться, что этот формальный контроль ослаб, и отчасти это действительно так. Но у постмодернизма есть свои правила игры, пусть менее четкие, но от этого их бывает еще труднее распознать и им следовать. Да, ты можешь сказать практически всё, что угодно, но вот упаковать свое высказывание ты должен вполне определенным образом.

Интересный пример того, как это удалось сделать африканским библеистам - так называемая «герменевтика убунту» и тому подобные направления. Слово «убунту» в данном случае не имеет отношения к компьютерам, это важнейшее понятие из языка зулусов, которое приблизительно можно перевести как «человечность». Африканские богословы, соответственно, настаивают, что после веков эксплуатации и пренебрежения со стороны белых людей теперь они имеют право на свое собственное прочтение Библии, которое подчеркивало бы роль чернокожих ее персонажей и соответствовало именно африканскому видению мира. И западная научная общественность, руководствуясь принципами постмодернизма и политкорректности, признает за ними это право... но и не слишком-то всерьез принимает выводы таких богословов. Так они и остаются, по сути, информантами, даже если данные о собственной культуре они представляют теперь в виде «убунту».

Стоит ли нам устраивать нечто подобное, требовать у западных коллег места под солнцем для какой-нибудь особенной российской, или православной, или восточноевропейской герменевтики? Или стоит, наоборот, заявить о том, что нам эта западная бездуховность не подходит, у нас всё будет свое, самостоятельное? Оба этих пути представляются мне не слишком перспективными. А какой могла бы быть полноценная интеграция нашей гуманитарной науки в мировую - или, говоря иначе, западную науку - я пока не знаю.

Для себя я решил пока одно: писать для российского читателя, и если это окажется востребованным где-нибудь на Западе - прекрасно. Но если нет - жалеть не стоит.