«Ходим по золоту…»

С 6 по 9 декабря в Московском университете проходила Международная научная конференция «Русская литература 19 в. и христианство». Открывая конференцию, профессор В. И. Кулешов справедливо заметил: «Мы совершенно не согласны с оголтелой христианизацией русской литературы. Мы не поприще для кувыркания перевертышей, оборотней, которые хотят отработать свои прежние грехи. Мы филологи». С приветственным словом выступил игумен Иоанн Экономцев, выпускник филфака МГУ. Он предложил не противопоставлять науку и искусство религии: «Творчество по своей природе — религиозный акт, и наша интеллигенция, наши писатели, наши художники должны осознать это… Если для греко-римского мира антитеза между христианством и внешней мудростью; имела место, то мы, приняв из Византии вместе с верой и знание, не ощутили этого мучительного и трагического разрыва».

Несмотря на призыв В. И, Кулешова «спорить по-христиански», на конференции разгорелись жаркие дискуссии, и в первую очередь вокруг имени А. С. Пушкина. Высказывались прямо противоположные мнения. И это вполне объяснимо: если Пушкин — «солнце русской поэзии», Пушкин — «наше все», то важно, наконец, попытаться выяснить его отношение к христианству, а конкретнее, к Православной Руси и России. Нельзя не отметить, что в Петербурге уже в течение нескольких лет проводятся Христианские Пушкинские Чтения, по материалам которых составлены четыре сборника «Пушкинская эпоха и христианская культура». Однако конференция в МГУ — первое мероприятие Такого масштаба: в ней приняли участие специалисты из США, Италии, Франции, Голландии, Германии и Канады.

По-видимому, следуя предостережению В. И. Кулешова «не создавать елейного Пушкина», профессор Н. И. Либан заявил, что «Пушкину были безразличны все эти попы, святые и так далее: он куда больше интересовался балами и маскарадами». Но не менее принципиальной оказалась позиция В. С. Непомнящего, который обратил внимание на то, что многие «программные» произведения поэта настолько «зачитаны», что подчас, цитируя их, мы не вдумываемся в глубинный их смысл. К тому же, тема религиозности Пушкина должна рассматриваться на ментальном, а не на вербальном уровне. Мы должны смотреть не только на то, что говорит Пушкин, где он употребляет слово «Бог», а где нет, но и на то, как он говорит, как чувствует, как он мыслит. Для самого Пушкина его взаимоотношения со своей верой были чрезвычайно мучительными, как, впрочем, и у любого человека. И если рассматривать эту проблему в плане ментальном, становится очевидным, что Пушкин был христианским писателем, как, собственно, и вся русская литература».

Сами оценки отечественной литературы на конференции были весьма неоднозначными. Приведем для примера отрывок из выступления того же Н. И. Либана «Кризис христианства в русской литературе и русской жизни». Мы выбрали из большого числа докладов именно этот, поскольку в нем наиболее резко отразился ряд мыслей, так или иначе звучавших на конференции. «Христианство как целостное мировоззрением, как религия Духа, постоянно подвергалось анатомии, расчленению. Евангелие для русских писателей и поэтов стало предметом полемики и рассуждения, мудрования, а не веры. Так, Достоевскому, которого почему-то считают апологетом христианства, было мало евангельских слов — «в тот день мертвые восстанут». Ему хотелось исследовать — как? Он пытался представить «золотой век», то есть как бы написать новую страницу в Евангелии. Достоевский столь же религиозен, сколь и атеистичен. В его произведениях видна борьба веры и безверия. Образ Сони хотя и успокаивает, но не убеждает. К Достоевскому подходят слова из Евангелия «Верую, Господи, помоги моему неверию».

Странно только, что последнее стало для докладчика доказательством неверия Достоевского. Было бы ошибочно, как нам кажется, полагать, что христианин непременно лишен страстей, всегда пребывает в душевном покое, никогда не испытывает сомнений и маловерия. Под таким углом зрения настоящим христианином может считаться только один человек на свете — Богочеловек, Сын Божий. Ведь даже апостолов Христос называет «маловерными». Поэтому необходимо быть очень осторожным, оценивая «православность» писателя.

Тем не менее, вывод Н. И. Либана неутешителен: «Христианство было самой большой революцией, но программа, предложенная людям, оказалась им не под силу. Они взяли только часть, вера не пропитала весь их домострой…».

Мы не имеем возможности представить здесь все выступления, прозвучавшие на конференции, а их было много — интересных, острых и менее глубоких, порой бессодержательных. Как подметил кто-то, многие темы были интереснее заявлены, чем решены. Не обошлось и без курьезов. Так, говоря о монашестве, один из ораторов привел в пример рассказ А. П. Чехова «Черный монах», который не имеет никакого отношения к указанному вопросу. Вообще в обсуждениях подчеркивалось, что необходимо «на себе пронести христианство», чтобы иметь право говорить о нем. Всякий разговор о Библии становится лакмусовой бумажкой, показывающей «компетентность» человека. И филологического образования недостаточно, чтобы рассуждать о таких вещах. Один из докладчиков заметил, что епископ Антоний (Храповицкий) в своем труде «Пастырское богословие» сказал о Достоевском лучше, нежели все филологи.

Обращено внимание было и на то. что на конференции по русской литературе почти ни слова не прозвучало о духовных писателях. О святителе Игнатии Брянчанинове, которым сейчас зачитываются в Европе, нам рассказал немец. Запад жаждет причаститься нашей духовной культуре — эта мысль выделялась в выступлениях зарубежных гостей. Запад жаждет, а мы «… мы ходим по золоту и не знаем нашего наследия».