Независимая Эстония, или На развалинах империи

Национальные праздники — странная вещь. У меня они ассоциируются только с тем, что в эти дни не работают посольства, а виза, соответственно, делается дольше, если такой праздник оказался среди нескольких дней между ее сдачей и получением. Теперь еще оказалось, что в такие дни не работают магазины.

Что за праздник, мы толком не знали, но это не помешало нам предпринять гордую вылазку в старый Тарту. Уже на одной из его первых улиц мы были сметены шествием молодых людей в одеянии наподобие военной формы, в синих фуражках с полосками цвета национального флага — голубой, черный, белый. «Мрачновато из-за этой черной полосы, все-таки наш лучше», — сказала моя спутница, она же однокурсница Настя. Праздник оказался Днем независимости Эстонии. «От кого независимость?» И тут же: «От нас, конечно».

Давно известно, что с тех пор, как Эстония отделилась от СССР, большинство эстонцев открыто возненавидели русских, а говорить на русском в маленьких эстонских городах стало подчас даже небезопасно. Вспомнился рассказ замечательной исследовательницы творчества Марины Цветаевой Ирмы Викторовны Кудровой. Она говорила, что, когда ее пригласили в Тарту (уже после отделения Эстонии), — доклад ее встретили великолепно (на русской кафедре русские студенты и профессора, говорят тоже все по-русски), аплодировали и уже заранее приглашали снова. Закончился день, и Кудрова зашла в кафе недалеко от университета выпить чаю. Позвала официанта, но, услышав, что она русская, никто к ней так и не подошел. Она расплакалась и ушла. Сейчас времена изменились, но ненамного. Когда мы впервые приехали в Тарту (в Таллинне немного другое дело, все-таки столица) наши мытарства начались с того, что в обменном пункте нам не захотели менять деньги, потому что мы русские. Потом, правда, в другом поменяли, но у моей спутницы Маши остался довольно сильный осадок, и вот уже спустя год она даже в Таллинне предпочитала засылать в обменники меня или кого-то из местных знакомых. А в кафе (интересно, то ли самое, где сидела некогда Ирма Викторовна) обслужить нас согласились, но молоденькая официантка не знала ни русского, ни английского, так что с большим трудом ей удалось объяснить, что такое чай. И в то же время тогда у меня дурного осадка не осталось, слишком я была рада, что попала туда, где некогда ходил по коридорам сам Юрий Михайлович Лотман. А вот несколько рассказов друзей произвели впечатление.

Моя ближайшая подруга, магистрантка факультета русской литературы Тартуского университета Маша жила в Нарве до поступления в университет. Нарва — город пограничный, и эстонский там знают далеко не все. Не слишком хорошо его знала и она. Когда пришло время получать студенческий билет, Маша и ее сокурсница робко постучали и попросили выдать им его. В ответ они услышали крик: «А теперь зашли еще раз, и сказали то же самое по-эстонски». Хорошо, что сообразили, не растерялись.

Сейчас Маша уже закончила университет, но часто ее передергивает, когда надо говорить по-эстонски, хотя она его сдала на отлично (если не сдать, не получишь работы, будь у тебя хоть трижды синий паспорт).

Надо сказать, что отделение русской филологии осталось в Тарту единственным, где преподавание продолжает вестись на русском языке. Уж «очень много сделали русские ученые для чести и славы Университета», — сказал ректор на открытии конгресса в честь 85-летия Ю. М. Лотмана. И все-таки русское отделение на грани жизни и смерти. Сначала очень боялись, что его закроют сразу же после смерти Лотмана. Но пока держатся, хотя скудное финансирование выбивают себе просто чудом. Декан факультета, конечно, не русский. «Ну вот, я доучусь — а кому здесь нужен специалист по древней русской литературе, тут даже русский язык уже преподавать некому!», — жалуется Маша. И мечтает вернуться в Курган, откуда они уехали, когда ей было четыре года. Она живет в квартире своего жениха (он не эстонец, работает в банке) и существует на его средства, так как стипендию русским студентам платить перестали уже давно, не забыв в то же время повысить цены на койку в комнатке общаги, где зимой шторы покрываются корочкой льда, а молоко замерзает в пакете на подоконнике.

В этот раз я привезла Маше в подарок новую кассету с записью «Всенощного бдения» Рахманинова и маленькое Евангелие. Восторгу не было предела. В единственном (по крайней мере, я видела только один) православном храме Тарту все книги очень дорогие, но в Таллинне тоже не дешевле, и Машка была вынуждена читать Евангелие по подарочному американскому изданию, по поводу чего очень переживала. Молитвослов у нее тоже уже распадался на отдельные страницы.

Больше всего Маша боится, что осуществятся две идеи высших маленького эстонского мира: подчинят эстонскую православную церковь шведской католической или что-то в этом роде (ходят такие настроения) и закроют русское отделение университета. «Уже во всех храмах венчание считается законным браком, можно не расписываться, и только православной церкви не дали в Эстонии такого права. Зато в протестантской стали венчать гомосексуалистов», — говорит Маша. И не знает, что будет дальше.