Культуркампф в России?

Католицизм в России — явление не новое, но по-прежнему чуждое. Дело не только в том, что религиозное сознание католика пропитано юридизмом, отторгаемым православным мироощущением. Приход католицизма всегда и повсеместно (без исключений) завершался насаждением не только своего вероучения, но и культуры, основанной на латинской традиции.

Мирное диаспоральное проживание плохо соотносится с учением о двух мечах (духовном и светском) папской власти. Культурная война, привитие (или насаждение?) новой западной этики, иной эстетики прекрасного и безобразного, запретного и допустимого — вот с чем столкнется Россия, когда католицизм «постхристианской» Европы начнет осуществлять свою культурную миссию.

Плохо ли правовое католическое сознание, хуже оно или лучше созерцательного православного? Для православного богослова ответ очевиден. Для светского культуролога ответ представляется таким: «Католики не хуже и не лучше, они — другие. Другие по своему миропониманию, по своему мышлению, по своему ценностному восприятию. У нас разная этика и несовместимые эстетические пристрастия. Мы так и останемся в этом дихотомийном противостоянии Восток-Запад. Как нет географического Востока без географического Запада, так не может быть католического Запада без православного Востока».

Так будет ли в России католический культуркампф? Увы, он уже идет. В этом году нас активно приучали к мысли, что день католического св. Валентина («день влюбленных») — вполне православный праздник, поскольку совпадает с почитанием православного святого — мученика Трифона, который якобы (нелепый журналистский домысел!) является покровителем всех православных влюбленных. На этом основании православных пытались убедить присоединиться к западному празднику и рассылать друг другу «валентинки». Казалось бы, что здесь плохого? В общем-то ничего, за исключением того, что это глубоко чуждо православной традиции трезвенного отношения к святости. Вместо нее всем нам пытаются привить иную, секулярную традицию обмирщенного западного человека, для которого день памяти святого оказывается не более чем поводом для легкомысленной потехи.

17 марта, в Прощеное воскресенье, когда Православная Церковь готовилась к Великому посту, в центре Москвы был в очередной раз устроен праздник св. Патрика, ирландского святого V века (наверно, это странное совпадение, но день св. Патрика стал праздноваться в России сразу после учреждения католических апостольских администратур). С одной стороны, что, собственно, в этом плохого, ведь и Русская Православная Церковь чтит память просветителя ирландцев? Но, с другой стороны, все связанное с этим праздником — карнавальные шествия и проч., все это и есть насаждение чужой культурной парадигмы. Хорошая или плохая парадигма — оставим это вне контекста наших рассуждений. Чужая — вот что важно. И это особенно ощущалось в преддверии Великого поста, в Прощеное воскресенье, так как сегодня «день св. Патрика» имеет мало общего с праздником религиозным, это скорее этнический праздник веселья, где доминируют фольклорная музыка и традиционный ирландский эль. Но приходит он к нам, как культурная западная традиция, укорененная в католицизме.

Для католического и протестантского Запада нет ничего удивительного в карнавальных шествиях, в кощунственной скабрезности празднования «Дня всех святых», оборачивающегося клоунадой, маскарадом, кривлянием и подменой духовного празднования карнавалом. Вот здесь и лежит глубокая пропасть между восточно-православным сознанием и западно-католическим. То, что для православного человека есть сфера личностного и даже интимного духовного переживания, молитвы и мистического опыта, для западного «постхристианского» человека может оказаться фикцией и интеллектуальным симулякром, к которому можно отнестись легкомысленно, «постмодернистски». Другой пример медийной и культурной войны католицизма в России. Показ фильма «Поющие в терновнике» (где главный герой — католический кардинал) был приурочен к тому дню, когда было объявлено об открытии российских католических епархий (этот фильм для показа был предложен российской стороне за удивительно низкую цену). Одновременно на канале М1 был трижды показан голливудский фильм с незамысловатым сюжетом. Герои фильма — католические францисканские монахи, проживающие в старинном католическом монастыре в Санкт-Петербурге (чего в реальности не существует). Русские «православные фашисты» со свастикой РНЕ на руке (члены РНЕ, кстати, скорее язычники, чем православные) с криками: «Освободим православную матушку-Русь от францисканской нечисти», — нападают на мирных католических монахов и зверски их убивают. Характерно, что у убитого настоятеля францисканского монастыря совсем не католическое имя — брат Владимир (что, надо полагать, должно сделать этого героя более близким сердцу российского зрителя). Потом в Россию приезжают главные герои фильма — католический монах и простой американский парень, которые вместе с русской девушкой-антифашисткой расправляются со всей бандой «православных фашистов». Финальная мизансцена такова: выжившие и победившие главные герои стоят над могилами убиенных францисканских братьев, и американский католик произносит примерно такую пафосную фразу: «Нет, не зря погибли наши братья. Они погибли за то, чтобы этот прекрасный монастырь служил на благо новой России».

Это ли не культуркампф?

Культурные метаморфозы

Сколь уродливо прививается юридическое мышление к русскому православному сознанию, можно продемонстрировать на близком нам примере игумена Иннокентия (Павлова), церковного публициста вполне либеральных взглядов. «Запоздалая нормализация положения структур Католической Церкви в России, — сказал этот православный священнослужитель в интервью российской католической газете «Свет Евангелия», — свидетельствует о том, что «Святой престол» признает нашу страну цивилизованным правовым государством, полноправным членом ОБСЕ и Совета Европы».

Ущербность экклезиологического сознания в данном случае проявляется в смешении духовного предназначения Римо-католической Церкви с политическим служением Ватикана как государства. «Святой престол», надо полагать, прежде всего организация духовная, а вот Ватикан — государство, которое может высказывать свои политические оценки. Но ведь провинцию формально открывает не Ватикан, как государство, а Римо-католическая Церковь.

Возникают и другие вопросы: почему Католическая Церковь должна выносить суждение о «государстве», в частности о полноправности членства России в ОБСЕ и Совете Европы? И почему «нормализация положения» католических структур касается только Российского государства, неужели эта нормализация не касается Русской Православной Церкви? Но тогда логично было бы предположить, что Римо-католическая Церковь теперь, наконец, признала Русскую Православную Церковь «цивилизованной» и достойной открытия епархий на ее канонической территории?

Государственно-религиозная двойственность католицизма порождает в сознании русского человека, даже такого образованного, как игумен Иннокентий, некую раздвоенность. Но еще более симптоматично, что если бы какой-нибудь православный иерарх (или даже сам Патриарх) высказал суждение о признании Русской Православной Церковью какого-либо государства полноправным членом той или иной политической международной организации, тот же православный игумен Иннокентий стал бы сокрушаться о наступлении клерикализма в России и, несомненно, подверг бы уничижительной критике такую подмену Русской Церковью своего духовного предназначения вмешательством в политическую жизнь. Вот такая странная юридическая аксиология и культурная метаморфоза.