Опыт моего путешествия во времени, или О пользе архивов

«Память праведника пребудет благословенна…(Притч. 10:7)»

Я достаточно давно заинтересовался историей своего родословного древа, но до недавнего времени мне приходилось довольствоваться лишь той информацией, которую можно было почерпнуть от старших родственников, поскольку считал совершенно бесполезным что-либо искать в архивах, которые, как я думал, сгорели в пламени войн и революций начала века. Не меньшие сомнения вызывал у меня и сам факт наличия письменных источников, где упоминались бы мои предки — ведь все они были крестьянами, а не дворянами или духовными лицами.

Это предубеждение во мне развеяла книга «русского американца» С. А. Шмемана, сына протоиерея Александра Шмемана, «Эхо родной земли» (Echoes of a Native Land. Two Centuries of a Russian Village. N-Y., 1999), эмигранта в третьем поколении, которому удалось приехать в Россию, найти сведения о своих родственниках и даже пепелище от своей родовой усадьбы. Главный урок, который я почерпнул из этой книги — в наших архивах, несмотря на упомянутые огненные события, есть все, или почти все.

Все, что я знал о своих предках до начала документального исследования, ограничивалось поколением моих прадедов и прабабок. Также было известно название маленького уральского городка Нытва в Пермской области, в котором они жили. Сохранились сведения и том, что мой прадед Филипп был раскулачен в 1933 году, и что род свой он вел якобы от сбежавших на Урал от Петра Великого старообрядцев. О нем в семье бытовало достаточно много легенд: о его твердой вере в Бога, о его трудолюбии, о старообрядческих обычаях, которые он строго соблюдал, из которых некоторые можно счесть забавными — как, например, запрет на употребление в пищу помидоров, другие же, как отказ от алкоголя и табака — вполне разумными.

По счастливому стечению обстоятельств, в Интернете нашелся сайт Пермского областного архива, где был выложен его полный каталог в электронном виде. В первую очередь, я стал искать в каталоге документы, относящиеся к раскулачиванию моего прадеда. Данные о репрессиях, в принципе, могут быть рассеяны по архивам разных организаций (НКВД, ВКП (б), исполком) и уровней — уездный, губернский, всероссийский. В каждом губернском городе, где, в основном, и собраны документы по локальным политическим репрессиям, их можно найти, по крайней мере, в трех архивах: областном, архиве МВД и бывшем партийном архиве. Лично я работал только с документами областного архива, в другие два направлял письменные запросы. Мне повезло еще раз: сразу же мое внимание привлек фонд Нытвенского райисполкома, который содержал дела по раскулачиванию. Первый сюрприз история преподнесла мне, как только я открыл пухлый том с напечатанными на тонкой папиросной бумаге протоколами раскулачивания крестьян Нытвенского уезда. На странице, датированной 1931 годом, под машинописным текстом со стандартными формулировками вроде «… выселить за пределы района с конфискацией всего движимого и недвижимого имущества…» я увидел фамилию своего деда Виктора Филипповича, но не в списке раскулаченных, а в качестве «секретаря райисполкома». Двумя годами позже дед потеряет должность и будет исключен из партии, а его отец лишится всего хозяйства: кузницы, богатого дома, лошадей, смолокурни; семья будет вынуждена прятаться и скитаться по окрестным городам… Но это потом. А пока идет в стране коллективизация, и мой дед подписывает протоколы о раскулачивании своих односельчан. Ирония истории — не то же самое ли повторялось в стране в те годы на всех уровнях власти — от сельсовета до ЦК — сначала репрессировал ты, а потом приходят и за тобой…

Документального подтверждения раскулачивания своего прадеда, кстати, я так и не нашел. Впрочем, впечатлений было достаточно и от документов, непосредственно не касавшихся моей семьи. Вот, например, акт об изъятии имущества у некоего кулака: и представитель власти, и понятые, и кулак — все носят одинаковые фамилии. А вот, за подписью моего деда акт о раскулачивании его дальнего родственника с формулировкой: «Служитель культа. Сторож церкви.» «Предаст же брат брата на смерть, и отец детей, и восстанут дети на родителей…» (Мк 13:12). По документам этой папки было видно, как истреблялись целые деревни, зажиточные крестьяне изгонялись даже не семьями, а кланами. Передо мной проявлялась картина творившегося в стране в те страшные годы — того, о чем все мы читали в газетах и учебниках. Наверное, нам, тем кто не испытал репрессий на собственном опыте, невозможно почувствовать, что же действительно пришлось пережить нашим прадедам, не прикоснувшись к таким красноречивым немым свидетельствам эпохи…

(Добавлю кстати о репрессиях, что имя настоятеля того храма, в котором молились мои предки, случайно встретилось мне недавно в материалах по истории гонений на Церковь в Пермской епархии. Это был иерей Алексей Пьянков, расстрелянный вскоре после революции, настоятель, по крайней мере, с 1892 года.)

Акты гражданского состояния до революции, как известно, вела Церковь. Поэтому следом я обратился к тем фондам архива, которые относились к духовному ведомству. Они были собраны в виде фондов по отдельным храмам и центрального фонда губернской духовной консистории. Все они находились в областном архиве, и со всеми у меня была возможность работать лично.

Родословное древо свое я восстанавливал по исповедным книгам. К счастью, в архиве сохранились практически все исповедные книги Спасской церкви г. Нытвы с 1780 года практически без пропусков. Со времени Петра Великого каждый священник был обязан Великим Постом обходить свой приход, переписывая все дворы, отмечая, кто проживает в каждом доме, с указанием степени родства по отношению к домохозяину. Затем напротив каждого имени указывалось, когда в текущем году данный прихожанин был у исповеди и причастия, и был ли вообще. По исповедной книге затем подводилась общая статистика по приходу, и копия всего документа отправлялась в высшие инстанции Духовного ведомства. Священник давал поручительство за свое село, свой приход, что в нем столько-то православного вероисповедания душ мужеского и женского пола, и что между ними раскольников и еретиков не значится, в чем прилагал руку вместе с сослужителями в конце документа. Информативность исповедных книг обусловлена тем, что просмотр одного документа позволяет получить сведения сразу о двух-трех поколениях: просмотрев исповедные книги через 20-25-летний интервал, по полученным «срезам» можно проследить изменение состава семьи — кто умер, кто родился, кто женился. Такой метод позволяет восстанавливать родословное древо сравнительно с небольшими затратами сил и времени. Последний фактор немаловажен — прочтение рукописного текста XVIII-XIX вв. занимает в несколько раз больше времени, чем современной рукописи аналогичного объема. Как ни парадоксально, это объясняется прекрасным почерком тогдашних дьячков, от которого мы отвыкли. Недостаток данного метода состоит в том, что он позволяет проследить родословную только по мужской линии: в исповедных книгах нет сведений о девичьей фамилии вашей бабушки, прабабушки и т. д. Если же вы хотите разыскать всех своих предков, придется уже обратиться к метрическим книгам. Работа с ними является гораздо более кропотливой и трудоемкой. Изучение метрических книг предполагает точное знание года рождения того родственника, которого вы ищете. Кроме того, в силу ограниченности пропускной способности архива, на руки выдают одну-две метрические книги в день, поэтому в архиве вы проработаете примерно столько дней, о скольких родственниках нужно собрать сведения.

Опыт общения с этими документами удивил и обрадовал не менее, чем работа с документами советского периода. Не знаю, не будет ли мое сравнение чересчур дерзким, но исповедные книги ассоциировались у меня с Книгой Жизни — эти бесконечные списки имен моих предков, на протяжении по меньшей мере полутора веков бывших прихожанами одного и того же храма. Не буду перечислять всех открытий, которые сделал, листая толстые страницы этих книг. В частности, я выяснил, что несмотря на легенды, прадед мой не находился в расколе с нашей Церковью.

Каковы же результаты всех моих исследований? Я проследил историю своей фамилии и имена своих непосредственных предков вплоть до конца XVII века, дойдя тем самым до прапрадеда моего прадеда, родившегося примерно в начале царствования Петра I. Но самое главное, что безусловно важнее чисто формальных, хронологических успехов, — мне удалось прикоснуться к истории, к реальным людям, жившим в веках до меня, мне совершенно не известным, но к моему существованию имеющим непосредственное отношение. Пусть мне достались одни имена — ни биографических сведений, ни фотографий — но ради одних имен стоило было затеять эти разыскания, чтобы иметь возможность общения с ними в молитвах Церкви. Думаю, что мой незначительный опыт по изучению прошлого сможет вдохновить еще кого-то, кто уже начал интересоваться своими корнями. Главное — преодолеть те предубеждения, о которых я говорил в начале статьи и проявить определенную инициативу в поиске.