Может, кто-то когда-то поставит свечу…

Тезисы выступления на II Московском фестивале православной студенческой молодежи (8 сентября 2003 г.)

1. Церковь шире канонических границ, если рассматривать ее в эсхатологической перспективе, под знаком вечности. Если понимать ее как собрание всех, кто имеет надежду достичь Небесного Царствия, то, помимо членов Церкви, эту надежду, согласно апостолу Павлу, имеют и иудеи, и язычники в том случае, если жили по закону Моисея (иудеи) или по закону совести (язычники), а стало быть, и те и другие — вопреки нравам своего народа (см. Рим 2:9. 16). И в этом выступлении мне бы хотелось коснуться того пространства культуры, которое вне Церкви, но ведет к ней.

2. Есть области жизни, где поведение человека, живущего вне христианской ойкумены, обуславливается так называемым адамитским преданием — сводом нравственных законов, самоочевидных для разума, но идущих еще от Адама, а потому частично сохранившихся во внебиблейских религиозных традициях. Скажем, таинство брака: вступая в брак, язычники все же не впадают в блуд, но исполняют закон, вложенный во всякую органическую жизнь: плодитесь и размножайтесь. Им не вменится в вину на Суде то, что они оставили после себя потомство. А вот если совершили аборт, против которого протестует нравственное чувство, за это будут осуждены.

Будучи преподавателем биоэтики в медуниверситете, я веду семинары у студентов из Индии. Так вот, эти природные язычники, практикующие индуисты и буддисты, знают о том, что жизнь начинается с момента зачатия и аборт — убийство; само понятие эвтаназии просто не вмещается в их сознание, их понимание этики семейных отношений на порядок выше того, что мы видим у большинства россиян, европейцев, американцев. Понятно, что на фоне нынешней европейской цивилизации быть лучше совсем не трудно. Но понятно и то, что противостояние нравственному распаду в сфере человеческих отношений разделяет все современное человечество на тех, кто, пусть и неосознанно, но восходит к Небу, и тех, кто выполняет злую волю человекоубийцы искони — диавола. Здесь церковная жизнь во Христе во всей полноте нравственных императивов Евангелия соприкасается с той малой толикой нравственности, которая рассеяна среди всех народов, присуща человеческому сознанию как таковому, и следование которой, по точному наблюдению Паскаля, даже атеиста подводит к той чистоте сердца, без которой невозможно созерцание Бога и общение с Ним. Как возможно это общение для нехристиан — тайна посмертия и жизни будущего века. Но общезначимость нравственных норм — один из аргументов в пользу того, что и те, кто не по собственной воле оказались вне Церкви, не вычеркнуты окончательно из Книги жизни.

3. Каким же образом человеку, не приобщенному опыту библейского Откровения, открываются нравственные горизонты бытия? Через усилие мысли. Не случайно в притворе Благовещенского собора Московского Кремля изображены Платон, Аристотель и иные философы древней Греции; они взрыхлили почву эллинизма, и апостольская проповедь принесла богатые плоды. Благодарные ученики — богословы Византии — причислили их к лику блаженных дохристианских трудников нашего спасения, чьим подвигом была мысль.

Россия не Греция. И у нас есть свои детоводители ко Христу. Многие из них были вне Церкви, иные у стен, иные на пороге, были и те, кто сочетал в себе глубочайшую церковность и образованность. Александр Сергеевич Пушкин, Николай Васильевич Гоголь, Феодор Михайлович Достоевский, отец и сын Соловьевы, Василий Васильевич Розанов, Николай Александрович Бердяев, Осип Эмильевич Мандельштам, Марина Ивановна Цветаева, Семен Людвигович Франк, Георгий Петрович Федотов, Борис Леонидович Пастернак, Анна Андреевна Ахматова, Владимир Семенович Высоцкий, Алексей Феодорович Лосев (монах Андроник), Иосиф Александрович Бродский, Дмитрий Сергеевич Лихачев — список можно продолжить. Это учителя. Те, кто дали нам язык, мысль, науку. По их книгам мы учились таинству слова, в их жизненных коллизиях обретали опыт жизни, их интеллектуальная честность и личное мужество давали нам силу свидетельствовать об истине, как бы мы ее ни понимали, в любых ситуациях и при любом строе. Сам воздух русской культуры — это, по слову Мандельштама, горный воздух христианства.

4. Высокая культурная традиция России, отчетливость научного мышления — это то, что позволяет современной молодежи войти в мир Церкви, приподняться над примитивностью массовой культуры и от слэнга Масяни перейти к языку христианской мысли. Это сложный язык; ему учит высшая школа. Благодаря этому навыку нам доступны тексты Ареопагитик, преподобного Максима Исповедника, святителя Григория Паламы и иных мыслителей христианства. Для многих народов эта высота пока недоступна. Нет языка, на котором можно было бы прочитать, нет переводов, к которым можно было бы обратиться, нет интеллигенции, для которой чтение этих текстов — насущная необходимость. Культурное пространство России — уникальная возможность для воцерковления ума, для умного делания в прямом, а не только в аскетическом смысле.

5. Однако само чтение текста предполагает общение. Как минимум, приобщение душевности писавшего. Как максимум, и это очевидно для православного сердца, — молитвенное поминовение автора. Молодежь приходит в храм разными путями. Один из них — путь мысли, или шире — культуры. Коль скоро мы шли ко Христу и этим путем, мы — ученики, а ученику свойственна благодарность. Мы поминаем тех, кто привел нас за руку в храм. Но на нашей совести и сонм наших невымоленных учителей — крещеных и некрещеных, веровавших и неверовавших, спившихся, сломавшихся, покончивших жизнь самоубийством, погибших от наркотиков. Большинство из них уже в ином мире. Кто-то жив. Но все они — и Шукшин, и Вампилов, и Рубцов и другие — могли бы, наверное, повторить вслед за Высоцким:

Я лег на сгибе бытия,
На полдороге к бездне,
И вся история моя — История болезни.

Диагнозу, выявлению этой болезни и было посвящено их творчество. Благодаря их стойкости и правдивости мы остались людьми. Их нет. Они перешли в иную жизнь. Их земная жизнь зачастую была греховной, а церковность минимальной. Поэтому теперь вся их надежда там — в нас. В том, что мы их помним и поминаем. От их лица к нам обращены слова Владимира Высоцкого:

Я до рвоты, ребята, за вас хлопочу!
Может, кто-то когда-то поставит свечу
Мне за голый мой нерв, на котором кричу,
И веселый манер, на котором шучу.

6. Это не означает, что мы обязаны поминать русскую интеллигенцию. Молитвенное правило — личное дело каждого, это вопрос, который, скорее, адресован духовнику. Мне кажется, что благодарная, а потому молитвенная память, — просто внутренняя потребность души. Это действие той Любви, от которой не отлучает ни смерть, ни жизнь, ни наркотики, ни что иное в этом мире. Эта любовь побуждала великих святых Православия молиться даже за бесов, хотя последние и безнадежны для радостной вечности. Душа апостола Павла разрывалась от боли за еврейский народ, отринувший спасение во Христе. Все же русская интеллигенция — не бесы и не иудеи, упорствующие в своем христоборчестве. Стало быть, призвание домовых храмов вузов России и в том, чтобы критика ошибок тех, благодаря кому, по большому счету, существуют эти вузы и храмы, все же побуждала верующую студенческую молодежь просить им у Бога прощения грехов и вечного упокоения там, где несть ни печаль ни воздыхание. Ведь другой надежды, кроме нас, у них уже нет.

7. Та же самая заповедь действенной любви — молитвы — объемлет и живущих ныне наших учителей, наставников, преподавателей.