Мир, где нет места человеку

Если рабочий стол вашего компьютера все еще украшает постер с изображением героического кибер-трио Морфеус-Нео-Тринити, а скринсейвером служит поток падающих зеленых символов на черном фоне, то будет логичным предположить, что премьера третьей части знаменитой «Матрицы» — «Революции» — занимает далеко не последнее место в рейтинге значимых для вас новостей.

Все больше сюжетов в наши дни облекается в форму грандиозных трилогий с претензией на монументальность и непреходящую народную любовь: «Властелин колец», «Звездные войны», «Гарри Поттер»… Среди кинокритиков, а вслед за ними и среди зрителей хорошим тоном считается в самых нелестных выражениях критиковать вторую и третью части, которые, как водится, никоим образом не дотягивают до уровня того шедевра, каким была первая. Тем не менее, вторые и третьи части чаще всего заведомо обречены на коммерческий успех: людям обычно бывает любопытно поглядеть, как еще извернутся продюсеры и сценаристы, чтобы поддержать в зрителях интерес к фильму.

Сколько бы мы ни пытались открыть для себя философский смысл трилогии братьев Вачовски, не следует забывать о том, что блокбастер «Матрица» — в первую очередь развлекательное кино. Если в первой «Матрице» массовую страсть к дракам и спецэффектам пытаются, как селедку под шубой, подать под пикантным философским соусом, то, по мере выхода следующих частей, форма и содержание все сильнее вступают между собой в конфликт. Возможно, поклонники «умного кино» упрекнут братьев Вачовски в том, что их второе и третье произведение — обычные боевики, вполне отвечающие вкусам любителей погонь и мордобоя. Мы, люди думающие, ждали от фильма новой философии, а нас так обманули! Но никакой «новой философии» создатели «Матрицы» нам не предлагают. Зрителю просто ненавязчиво пытаются напомнить о философии давно знакомой, старой как мир. Этой цели служат диалоги, вопросы и ответы, которые кажутся бессвязными, лишенными смысловой нагрузки именно тем, кто пришел посмотреть боевик.

Третья часть «Матрицы» начинается там, где обрывается вторая. На первый план выступает одна из любимейших тем Голливуда — «мир должен быть спасен». Но какой из миров будет спасен в итоге последней битвы? Один из тех семнадцати, о которых, цитируя учение одной из школ Каббалы, в конце второй части говорит Архитектор? И потом по законам Голливуда в конце фильма полагается триумфальный happy end: принадлежащие ко всем расам представители спасенного человечества радостно ликуют и подбрасывают в воздух разноцветных детишек, одержавшие победу в финальной битве со злом астронавты-бурильщики-подводники величественно восходят на пьедестал, влюбленные умопомрачительно долго целуются на фоне пылающего заката, а над всем этим реет звездно-полосатый флаг, недвусмысленно показывая, кто на планете хозяин. В третьей «Матрице» нарастающий по мере развития сюжета пессимизм приходит к своей логической развязке — тягостному, трагическому многоточию, увидев которое, хочется просто умереть от тоски тут же, в мягком кресле кинотеатра, ну, в лучшем случае, вусмерть напиться водки — чтобы убедиться, что в этом мире осталось хотя бы еще что-то реальное. Что же касается звездно-полосатого флага, то он все же появляется в конце фильма в виде виртуального рассвета над Нью-Йорком, написанного девочкой-программой на радость бабушке-программе, что само по себе очень символично.

Может быть, стоит повнимательнее проследить за теми сюжетными предпосылками, которые предрекают столь плачевный финал?

В финальной битве мессии-Нео и его антипода агента Смита нетрудно разглядеть аллюзии на важнейший момент Священной истории — сошествие Христа во ад. Ненасытный бес пытается поглотить Избранного, и ему это удается, но только на миг. Потому что Смит не в силах удержать Нео в себе — агента разрывает изнутри лучами бьющего света. Но что происходит с Зионом кинематографическим после того, как Нео приносит себя в жертву? Ликует ли он и веселится, подобно истинному Сиону после Воскресения Господа? Зион, последний город последних людей, радуется победе своего оружия над машинами, но ничто не свидетельствует о том, что эта победа окончательная. Само слово «революция», вынесенное в заголовок фильма, указывает на то, что это всего лишь один из оборотов истории, и все может повториться сначала. Мир, который заключают между собой Пифия и Архитектор (надолго ли?) — это торжество реальности, в которой нет места человеку. В свете их «примирения и согласия» все становится бессмысленным: и жертвенная любовь Тринити к своему избраннику «даже до смерти», и высший пилотаж Ниобы, и отчаянный героизм шестнадцатилетнего паренька, оседлавшего махину с пулеметами, и меткая стрельба решительных дочерей Зиона, и все мужество его защитников.

И теперь хочется спросить: к чему все это было? К тому, чтобы фильм кончился победой той лжи, сладкой иллюзии, за разрушение которой положил свою жизнь Нео? Выходит, что это — высшая ценность, ради которой все и затевалось?

В сцене последней битвы Смит говорит Нео примерно следующее: все вы жалкие, слабые людишки, ничего из себя не представляющие. Но с этим вы никак смириться не можете, поэтому и напридумывали себе всяких красивых слов: любовь там, свобода… А ничего этого на самом деле нет. Вот ложки нет, и любви никакой тоже на свете нет.

Похоже, братья Вачовски вполне солидарны со своим героем. Для них не существует ни света, ни добра, ни истины. В их системе ценностей добро и зло — всего лишь программы, все отличие которых — в разном количестве нулей и единичек.

История, рассказанная в этой статье, могла бы показаться плодом извращенной фантазии какого-нибудь современного писателя-постмодерниста, однако она абсолютно реальна. За деятельностью секты, описанной ниже, стоят тысячи загубленных судеб. Эта заметка еще раз напоминает о том, какими изощренными путями диавол может отнять человеческое достоинство и свободу, иногда прикрываясь словами о любви и о той же свободе.