Православные хиппи

Я в 1967 или 1968 году в течении недели проповедовал на улицах в Оксфорде. Просто становился где-нибудь, подбиралось несколько человек, я в течение часа проповедовал Евангелие, а в течение полутора часов отвечал на вопросы. В какой-то день ко мне подошел юноша — мохнатый, лохматый, с длинными волосами, одетый в длинную свитку и говорит: «Чего Вы на наши собрания не ходите?» Я спрашиваю: «А какие собрания?» — «У нас целая группа хиппи здесь, а Вы чем не хиппи? Одеты, как никто, вид у Вас совершенно странный, вокруг шеи какая-то цепь с чем-то — такой же хиппи, только из старых…» Я сказал, что если так, то, конечно, приду на собрание: когда следующее? — «Сегодня вечером и приходите…»

Вот пришел я на собрание: громадная комната, матрасы по стенам, свечки горят на голом полу (и для освещения, и для прикуривания), и один из молодых людей стоит, свои стихи читает. Я пробрался в какой-то угол, сел на матрас и стал слушать. Первое, что меня поразило, это — как его слушали. Там было человек пятьдесят, и слушали его благоговейно, как слушают человека, который говорит о себе самое сокровенное и которого слушают с вниманием и уважением к тому, что он душу открывает. В какой-то момент он кончил, сказал: «Ну, кажется, все», — и пошел сел на свой матрас; потом еще кто-то выступил, и еще кто-то. Я подумал: если я дикий, почему бы мне не выступить? И на четвереньках выбрался вперед и говорю: «Я хочу сказать нечто: я хочу сказать вам, как и почему я стал верующим». Я им рассказал сначала о ранних годах эмиграции, о том, как жилось, — потому что им не вредно сообразить, что жилось-то хуже, чем им; мы не были такие мохнатые, кудластые, но ели меньше… Потом рассказал, каким образом я стал верующим; когда кончил, была такая минута молчания, началась драматическая пауза; я подумал: «Ух, как благоговейно все это звучит!» Но благоговение кончилось, потому что вдруг открылась дверь, огромный барбос ворвался в комнату, промчался вокруг прямо ко мне, ткнулся мордой в лицо и удрал. Этим, конечно, кончилась мистическая атмосфера, драматический эффект был уничтожен; после этого мы долго сидели, рассуждали, и кто-то из них подошел ко мне и говорит: «Хорошо, что Вы пришли!» — «А почему?» — «А у Вас глаза добрые…»

Это была первая встреча. Потом стали ко мне в церковь ходить хиппи. Наши старушки, я бы сказал, не в телячьем восторге были — подумайте о своих здешних, — когда они стали появляться: «Отец Антоний, неужели они всю церковь собой заполнят?..» А их только сорок или пятьдесят, и стоят они очень хорошо… В общем, восторга не было. После какого-то богослужения я их словил и пригласил к себе, и потом они год ко мне ходили раз в месяц чай пить и разговаривать; потом стали ходить на лекции, которые у нас устраиваются. А потом в какой-то день они пришли и говорят: «Знаете, мы хотим молиться; не хотите ли Вы провести с нами всенощное бдение и нас учить?..» И мы десять часов промолились. Это совсем неплохо, чтобы группа из шестидесяти девчат и молодых людей десять часов сряду молились, — это показывает, что они действительно молиться хотели…

Потом они меня пригласили, поставили тему о святости, и мы три дня провели вместе. Мы молились, сидели вместе, я вел беседу с ними, были общие вопросы; потом, кто хотел, приходил ко мне со своими личными вопросами. И сейчас целый ряд из них прибивается к Православной Церкви. Я их спрашивал: почему? Они говорят: «Потому, что православные знают, во что они веруют, и потому что у вас в Церкви есть молитва, не приходится (как некоторые говорили) «приносить молитву с собой», можно влиться в существующую молитву».