История одного неофита, или Как студенты находят дорогу к Храму?

Митрополит Антоний Сурожский часто повторял слова своего духовника о том, что ни один человек не пришел бы к вере, если бы не увидел свет в глазах другого верующего человека. Свидетельство обращения человека к Богу, поэтому, может быть убедительнее любых проповедей и доказательств. В этом номере мы публикуем несколько рассказов о приходе к вере. Они принадлежат людям разных поколений, стран и характеров. Это — история одного недавнего студента, обратившегося к вере в начале 90-х годов прошлого века, нынешней студентки МГУ, пришедшей в Церковь совсем недавно, и, наконец, рассказы митрополита Антония (о нем подробнее на стр.): о собственном обращении и о его успешной проповеди среди английских хиппи.

Одному Богу доподлинно известно, как люди приходят в Церковь. Для меня приход в Церковь сопряжен с поступлением в МГУ, мечта о котором родилась еще в детстве. Тогда на экраны вышел фильм о Ломоносове, и меня очень вдохновило, как будущий академик прошел пешком путь от Архангельска до Москвы. Родители обещали, что избавят меня от необходимости повторять подвиг Михаила Васильевича и купят билет на поезд Воркута-Москва, когда придет время.

Время пришло, вступительные экзамены в первый ВУЗ страны уже не казалась чем-то вроде золотой свадьбы собственных внуков. Книги поглощались с неимоверно высокой скоростью, нервозность обстановки вокруг росла, росли и дозы настойки валерианы, потребляемой родственниками, приехавшими в Москву поддержать абитуриента.

Блаженная Матрона

Одна знакомая, прослушав мой рапорт об абсолютной неготовности к экзаменам (сказывался характерный для всех абитуриентов невроз), сочувственно посоветовала мне сходить к «новой московской святой, которая чудеса творит, и все желания исполняет». На мои скептические заявления, что ее рассказ уж больно много параллелей имеет с известным примером русского народного творчества, сказкой про Емелю, где, между прочим, главный герой — дурак, она прореагировала так:

— Ну не знаю, я вот сходила… к Матронушке…

— И..?

— Ну и потом путевку на Гаваи выиграла…

— Недурно. Аллоха, значит, Гаваи!

— Что?

— Нет, ты правда веришь, что между экскурсией к мощам святой и твоим путешествием есть причинно-следственная связь?

— Не-е со связью на Гаваях было плохо, я роуминг не «проплатила». А ты сходи, правда, хуже ведь не станет.

— Ладно, — подумала я, а вдруг и правда…

К Матроне я попала за день до первого экзамена, мне тогда хотелось, чтобы этого дня не было, взяли бы его да и отменили! Помню это ощущение — на улице духота: все плавится, растворяется в безжалостных солнечных лучах, асфальт цепляется за каблуки туфель, транспорт превратился в мобильную камеру пыток, бетонно-стеклянная Москва стонет от жары, а меня трясет, мне холодно от жуткого страха того, что завтра решится судьба.

Я помню храм, очень небольшой, уютный. В церкви были открыты окна, надвигалась гроза, был какой-то восторг во всем, высокая тревожность. Службы не было, храм был почти пуст. Мне очень хотелось присесть на скамеечку рядом с тем местом, где, как я догадалась, стоит хор. То, что там обычно сидят только очень старенькие сестры, я не знала. Что я чувствовала тогда: не к кому было идти, не у кого просить, некому плакаться, одна мысль — от меня ничего не зависит. Я очень горячо просила, просила Бога помочь, если только это хоть как-нибудь возможно. Уходя, постеснялась приложиться к иконе, как другие люди, боялась сделать что-нибудь не так. Решила купить иконку домой, а матушка «по ошибке» дала мне образ, более дорогой, с частицей мощей. На следующий день я опять была в Свято-Покровском монастыре…

После того, как я поступила в Университет, вопрос «есть ли жизнь на небе, а Бог на земле» для меня отпал. Бог есть, потому что я — студентка факультета журналистики Московского Государственного Университета, да простит меня мой преподаватель по логике.

Идет ли лектору стихарь?

«Препод по миржуру» (преподаватель по истории мировой журналистики) очаровал нас с первых минут нашего лекционного общения. В конце его ярких выступлений мы обычно аплодировали, а после — рассуждали: «Да, вот ради этого и стоило поступать в университет: здесь культурные, образованные, интересные люди не кажутся покинувшими эту планету бронтозаврами, они сохранились здесь, как исчезающие виды в зоопарке».

В дыму курилки, обсуждая недавно приобретенные подругой джинсы и предстоящую party, от кого-то почему-то мы услышали новость, что, мол, полюбившийся нам преподаватель служит в церкви алтарником.

— Ну надо же, вот этого я точно не ожидала. Может быть, это просто прикол? Приходил же он на занятия, посвященные ораторам, в мантии. Интересно на него посмотреть в ризе?

— Не в ризе, а в стихаре, алтарники носят стихари, — поправил меня молодой человек, сидевший рядом, — вы, как журналист, должны знать это.

В чем «фишка» Церкви?

Последние дни октября, моросивший дождь казался невозможно мерзким, на памятнике уже нельзя было пить пиво и лениво придумывать смысл жизни на сегодняшний вечер. Любопытство не позволяло оставаться на лекциях.

Нам необходимо было 3 «У»:

1) узнать, 2) увидеть, 3) убедиться, что Церковь — это действительно нечто важное, значащее. Почему молодой, определенно вменяемый, и, более того, очень интересный человек, наш лектор, так серьезно относится к этому «историко-культурному институту»? Что он знает и понимает такого, что недоступно юным и дерзким журналистам? Мы с подругой решили развеять дым неясности и понять: «Что есть Православная Церковь и в чем ее фишка?» К счастью, утверждение, подобное тому, что современная Православная Церковь — это центр психологической помощи пенсионеркам, уже не внушало доверия, и мы отправились в храм святой мученицы Татианы, подкупала его территориальная близость (храм и факультет расположены практически в одном здании).

Узнав расписание богослужений, мы явились в установленное время. «Вооружились» свечами, натянули капюшоны, т. к. надевать платочки казалось уже чем-то чрезмерным. При совершении каждения храма батюшка подошел и к нам… Был порыв кивнуть или сказать «здрасте», но как-то не вышло… Мы переглянулись, пожали плечами и решили не замечать его, пусть кадит себе, а мы тут… ну, мы свечки ставим… тут.

Мы воткнули свечи к иконе святой мученицы Татианы, и отошли назад, уж больно неуютно себя «почуйствовали».

После службы к нам подошла женщина, как оказалось позже, по просьбе смущенного нами батюшки. Познакомились, разговорились:

— Мы в этом храме впервые. Да и вообще не знаем, как и что… Но очень хотим узнать… вот!

— Вы, девчонки, не сами пришли… Вас Бог привел.

— Вот те раз… Вообще-то, это была моя инициатива, — подумала я, но промолчала.

— Так, чтоб в воскресенье были! О-бе!, — как-то особенно тепло и по-матерински строго сказала она.

Не прийти было уже нельзя, так как не хотелось обижать такую добрую женщину, тем более интересно, что ж тут происходит-то в воскресенье?

Воскресенье считалось официально закрепленным праздником непослушания, в который полагалось спать — не менее 12 часов, просматривать развлекательные телепрограммы — не менее 6 часов, задумываться о смысле происходящего вокруг — не более 5 минут, иначе возникала угроза глубокой депрессии. В тот день я проснулась очень легко и рано с чувством какой-то необыкновенно радости, детского трепета перед очень важным, долгожданным и ответственным днем, как перед праздником. Думалось, что сегодня все станет ясно. В тот день я впервые была на Литургии.

Встреча с отцом Максимом.

Подготовка — 2 дня

Просмотрено видеозаписей «Антропологии» с Дмитрием Дибровым, с целью копирования манеры ведения разговора — 3 шт.

Прочитано брошюр для новоначальных — 1 шт.

Запомнившихся цитат — 1 шт.:

«Пост и молитва — основа жизни православного христианина» («И все?!» — недоумевала я).

Встреча началась моим отрепетированным монологом:

«Понимаете… ммм, родители наши, эээ люди, конечно, не воцерковленные. Православие сыграло такую огромную роль в истории нашей страны. Известно также, что русская литература вышла из монастырей. Нам бы, нам бы… кхе-кхе, хотелось бы…, нууу… что вы посоветуете, в общем?»

Батюшка отметил стилизованность речи, и я, как пафосный интервьюер, была нейтрализована, надеюсь, навсегда.

Мы проговорили не более 15 минут. Простые известные слова из Евангелия о том, что Бог есть любовь, были услышаны тогда как будто впервые. Мы размышляли о том, что если вечности, в которой пребывает Бог, нет, то все бессмысленно, вся история человечества и мира, а значит и моя жизнь не имеет права на существование, потому что в ней нет ни-ка-ко-го смысла.

****

Бессмысленность и бездумность — вот законы, по которым строится жизнь до встречи с Богом в Церкви. Не дающий покоя вопрос «зачем?» Задумываешься, не находишь ответа и становится тоскливо и страшно, как в темной «бане с пауками». Единственный выход — не думать. А если не о чем думать, то можно все! История-то стара.

Почему мы пришли в Церковь и остались? Потому что надо было «мысль разрешить». Потому как надоело потреблять «красивые фантики» типа карьерного роста в мегакорпорации Макдональдс. Потому как не верилось в рецепты счастья от COSMO такие, как «10 способов поразить его воображение». Потому как мозг не выдерживал «промывки» а-ля MTV. Потому как вызывал тошноту пафос закрытых «вечерин» и премьерных кинопоказов очередной Матрицы. Мир был подобен журналу Афиша, яркому, стильному, информативно насыщенному, но абсолютно бестолковому. Смысл существования был нужен как воздух.

Мы все заблуждаемся примерно одинаково в том, что неважно, ходишь ты в Храм или нет, что Церковь — это место совершения малопонятных обрядов, где, кроме того, можно поставить свечу, разволновавшись перед сессией; почитаем священников за никому не нужных «посредников». Твердим, как заведенные: «Моя вера свободна от условностей», «Бог един, и Он в нашем сердце», — а верим ли в то, что говорим? Если верим, то как изменила эта «свободная» вера нашу жизнь, нас самих? Какое место в карнавальном буйстве свободы занимает Тот, в ком «нет никакой тьмы»? Нужны ли Он и Его любовь нам?

Не может быть, чтобы Вера была только лишь признанием того, что Бог существует. Ведь Сын Божий действительно был среди нас, действительно отдал Свою жизнь на Кресте, сказал «Создам Церковь Мою» (Мф. 16:18), чтобы стали возможны живая, настоящая встреча с Богом, а значит и обретение смысла.

Вера в Бога — это жизнь, жизнь в Его Церкви, где есть время радости и светлой печали, мира и борьбы. Вера в Бога — это чудо, рождающее в тебе стремление к верности, желание не оставить Любовь Божию безответной.