Андрей Тарковский: «С надеждой и верой»

Цикл «Размышления о русской культуре» продолжает беседа с иеромонахом Феодором (Ильиным), в прошлом — театральным режиссером. Она посвящена творчеству и судьбе кинорежиссера Андрея Тарковского, который для многих стал путеводителем к духовной жизни.

«Подлинная духовность в искусстве невозможна», — считает иеромонах Феодор

— Для русской интеллигенции с конца 60-х Андрей Тарковский во многом является ключевой, знаковой фигурой. Его фильмы были глотком свежей воды в удушливой атмосфере советских лет. Каково, с Вашей точки зрения, отношение Тарковского к православию? Возможно ли объяснение его творчества с точки зрения христианства?

— Андрей Тарковский, по свидетельству многих людей, его хорошо знавших, был человеком верующим, но, как и многие его современники, — нецерковным. Мне кажется, он скорее относится к людям, которые пытаются искать Истину и в этом поиске сознают смысл своего существования, а не к тем, которые уже познали Истину и жизнь свою стараются построить в соответствии со своей верой и знанием. Через все творчество Тарковского прослеживается поиск Истины, поиск пути, по которому должен идти человек. На мой взгляд, все его фильмы на эту тему.

Вера Шитова:

Тарковский для нашего кино — и легенда, и насущная необходимость. Он реальное мерило совестливости, стойкости, верности призванию. Его посмертное возвращение к нам — не только восстановление справедливости, оно больше есть восстановление непреложных критериев искусства.

Кроме того, огромная заслуга его как кинорежиссера состоит в том, что он создал особый киноязык, на котором можно говорить о вещах очень высоких. Не о духовных, конечно, но о вещах, способных человека разбудить, поставить перед ним вечные вопросы, даже подвести к тому порогу, за которым начинается духовная жизнь.

— В чем, по-Вашему, заключается эта особенность киноязыка Тарковского?

— Каждый кадр в его фильмах неповторим. Композиция, ритм, свет, как лежит тень, — все имеет глубокий смысл, завершенность, цельность. У него нет проходных, случайных кадров. Общая задача его фильмов — побудить зрителя к действию, заставить его соразмышлять. Можно соглашаться или не соглашаться с мнением автора, можно спорить (а человеку православному очень даже есть, с чем поспорить при просмотре фильмов Тарковского), но если от нас далеки те проблемы, которые поднимаются в его картинах, мы не высидим у экрана и 20 минут. Мы не сможем их смотреть, нам просто будет неинтересно, скучно.

— Говорят ли фильмы Тарковского о Боге?

— Нет, не говорят. Но мне кажется, Тарковский и не ставил себе прямой целью разговор о Боге. В своих картинах он ставит пусть и не духовные, но все же очень важные для человека вопросы и пытается ответить на них в процессе создания фильма. На некоторые отвечает, на некоторые, мне кажется, — нет.

— Разве «Андрей Рублев» — это не разговор о духовном?

— Мне кажется, эту картину можно и нужно рассматривать в двух плоскостях. Всё, что касается попытки раскрыть образ преподобного Андрея Рублева — великого русского иконописца, монаха, старца, — это полный провал. Что же касается других сюжетных линий фильма, то там, на мой взгляд, есть моменты очень удачные. Особенно в новелле «Колокол». Но там, где делается попытка изобразить духовность в кавычках, где монашеский быт, — всё надуманно и искусственно. Почти все мотивировки поступков Рублева совершенно противоречат духу православной аскетики — а ведь преподобный Андрей был в первую очередь монах, подвижник. И соединение его личного монашеского подвига с великим талантом иконописания, данным ему Богом, и породило те величайшие образцы иконописи, о которых знает весь мир и которые мы видим в конце фильма.

— Почему все же духовность в кавычках?

— Действительно, в фильме режиссер пытается прикоснуться к теме духовности, но делает это не очень корректно. Духовность — это не когда красиво говорят о духовных вещах, а когда сам человек живет духовной жизнью. Духовность — это особое состояние души, сыграть ее нельзя. Подлинная духовность в искусстве невозможна, да от светского искусства это и не требуется. Задача его заключается, на мой взгляд, в том, чтобы возвысить человеческую душу, как бы взрыхлить ее и подготовить для принятия семян духовных. Духовное же искусство — это молитва, это жизнь человека во Христе.

Когда я учился в семинарии, мои друзья-семинаристы рассказали мне такой случай. Приезжают они на Валаам. Там очень строгий монастырь. Они ходят везде с благоговением, даже со страхом таким священным! Приходят они в скит Всех святых, где уже тогда жили несколько монахов. Заходят за ограду и видят такую картину: сидит монах в полном облачении: в рясе, в мантии, в клобуке, — сидит, закинув ногу на ногу, и… курит. Они, конечно, обомлели. Это потом уже выяснилось, что там в это время снимали фильм о преподобном Серафиме Саровском и видели они не монаха, а переодетого актера. Мне кажется, такую же сцену можно было увидеть и на съемках «Рублева». Сидит, допустим, Анатолий Солоницын в монашеском облачении и курит. А потом кто-то кричит: «Мотор», и он уже православный подвижник. То же самое можно сказать и об актерах, сыгравших Феофана Грека и Даниила Черного. Это Николай Сергеев и Николай Гринько. Они пытаются сыграть людей, всю свою жизнь посвятивших Богу, аскетов, на которых еще при жизни почивала благодать Святого Духа. И что из этого выходит? Для того, чтобы сыграть Андрея Рублева или Даниила Черного, нужно самому жить той жизнью, которой жили они. Иначе это обман, неправда. А неправда не может быть духовна.

— Значит, Вы хотите сказать, что «Андрей Рублев» — неудачный фильм?

— Всё, что касается попыток раскрыть личность Рублева, попытки проследить его духовный путь, его становление как великого иконописца, — все это неверно по самой сути своей. И сделать это с самого начала было просто невозможно. Тарковский, когда снимал эту картину, был еще довольно молодым человеком и думал, что в кино можно говорить обо всем. А это не так. Кстати сказать, в последнем фильме, в «Жертвоприношении», подход к теме духовности, религиозности уже другой — очень осторожный и, конечно, более правильный.

— Но Вы говорили и о положительном в «Рублеве»?

— Андрей Тарковский — великий художник. Как и всякий человек, он ошибался. Но со многим в его фильмах все-таки нужно согласиться. И в «Андрее Рублеве» тоже. Ведь просто потрясает новелла «Колокол». Мальчик, не зная секрета колокольной меди, по одной только вере и, конечно, не без помощи Божией, руководит огромным делом, сотнями людей, опытными мастерами — и получает по вере своей. Тарковский прекрасно показывает, как народ воссоздает из пепла поруганные святыни; и ни смерть мастеров, ни татары, ни междоусобицы князей не в состоянии этому помешать. Пока жива вера в народе, жив и сам народ. Кстати, сам Тарковский говорил, что главный герой его фильма — не Рублев, а именно Бориска. Прекрасно показаны в фильме исторические сцены. Набег, например. Как люди укрываются в храме и молятся, а в это время татары огромным орудием пытаются выломать дверь храма. Как русский убивает русского. Все это очень актуально и сегодня.

— В чем же ценность фильмов Тарковского?

— Фильмы его ценны не тем, что они духовны, а тем, что они заставляют оторваться от обыденности и посмотреть в сторону духовности. Смотреть и размышлять. Тарковский как бы подводит человека к церковной двери и говорит: «Либо заходи, либо дальше смотри мои фильмы…» Он подводит человека к перепутью выбора. Но для самого режиссера искусство все же осталось превыше Церкви. Иначе бы он в своих исканиях Истины, подойдя к определенной черте, должен был бы оставить кино как способ поиска Истины и далее искать Бога, богообщения уже в лоне Церкви. Но он не ушел. Почему? Не знаю, конечно. Но чтобы идти к Богу, нужна живая вера, необходимо самоотвержение, сознание ответственности за выбор. Ведь это очень страшно — оторваться от всего, чем был раньше, и положиться на волю Божию, поверить в то, что если то дело, которому ты хочешь посвятить жизнь, Ему угодно, то оно обязательно к тебе вернется, а если не угодно, то какой смысл им заниматься?

— Почему же после фильмов Тарковского остается светлое чувство?

— Конечно, у многих людей после его фильмов действительно остается светлое чувство. И, мне кажется, оттого, что человек прикоснулся к чему-то новому, доселе неведомому для себя. Но есть люди, и их довольно много, которым фильмы Тарковского ничего нового сказать уже не смогут. Я говорю о людях, для которых вопрос, что такое Истина, в чем смысл человеческой жизни, уже решен. Они обрели истину и смысл жизни в Боге, во Христе, в Церкви Христовой. И если они будут смотреть кино, то это больше будет развлечение или эстетическое удовольствие, чем поиск. Людям же, которые мало задумываются над вопросами смысла своего земного существования, картины Тарковского, как и вообще всякое искусство, могут принести большую пользу. Я и сам отношусь к людям, которые к Церкви пришли во многом через искусство, в том числе и благодаря фильмам Тарковского. У меня был в жизни период, когда вещей духовных, даже просто душевных, для меня не существовало. Я занимался спортом, подумывал о том, как заработать побольше денег. Вдруг меня приглашают в театральную самодеятельную студию. Думаю, пойду посмотрю ради смеха. Взял с собой друга, тренера по гребле на каноэ, и пошли на репетицию. Для меня это было все равно как на Луну слетать. Посидели минут 30, там читали пьесу, и мы тихонько дали задний ход. А режиссер взял и зашел дня через три ко мне на работу в бассейн, оставил записку: «Прошу прийти на репетицию». Дал пьесу почитать… Когда я читал, у меня внутри что-то очень сильно загорелось. Тогда я впервые столкнулся с людьми, которым не нужно было богатства, которые не интересовались ни силой, ни славой, ни деньгами. Причем они были на голову выше меня, и образованны, и интеллигентны. Для меня открылся новый неведомый мир. Я поступил учиться в театральный институт. Позже, когда я пришел к Православию, у меня еще раз произошла переоценка ценностей, и я совершенно отказался от театра.

— Но разве нельзя работать в театре и быть православным, церковным человеком?

— Нет, нельзя. Сегодня я в этом совершенно убежден. Когда я уходил от театра, я сомневался. Но какое-то внутреннее чувство сказало мне: «Ведь ты веришь в Живого Бога. И Бог обязательно вернет тебя в театр, если это Ему угодно и тебе полезно». Теперь с того момента прошло семь лет. Сегодня я могу с уверенностью сказать, что можно быть православным живописцем, поэтом, певцом, писателем, но православным театральным режиссером, а тем более актером без уязвления совести быть нельзя.

— Почему?

— А я не знаю, точнее, не могу этого объяснить. Театр — по природе своей не христианское искусство. Как-то, в 1987 году, мне довелось быть на встрече театральной общественности Москвы с известнейшим театральным режиссером из Англии Питером Бруком. Он тогда сказал очень важные слова, примерно следующие: «На сегодняшний день Христианская Церковь, которая на протяжении почти двух тысяч лет старалась удовлетворять духовные запросы человечества, перестает справляться с этой миссией. Поэтому задача театра сегодня — взять на свои плечи тот груз, который до этого момента пробовала нести Церковь». Не нужно думать, что Питер Брук плохо знал театр и заблуждался. Напротив, он знал его очень хорошо, может быть, как никто другой, и предельно точно сформулировал его внутреннюю сущность и задачи.

— Но ведь и в театре, и вообще в искусстве, работает много по-настоящему ищущих, стремящихся к Богу людей.

— Конечно, кто же с этим спорит. Если человек действительно ищет Бога, он Его обязательно найдет. В «Сталкере» есть один интересный момент. Это история о Дикобразе.

Вячеслав Иванов:

В «Сталкере «едва ли не всего отчетливей выразилось в высшей степени свойственное Андрею Тарковскому умение создать непрерывный ряд зрительных образов, которые продолжают жить потом перед глазами посмотревшего фильм…

Суть в том, что комната, к которой стремятся люди, попадающие в Зону, обладает свойством исполнять самое заветное желание посетителя. Но не то, что он задумывал или произносил, а то, которое носил в своем сердце и, может быть, даже боялся в этом желании признаться. Дикобраз был сталкером, то есть проводником по Зоне. Он водил в Зону людей, они ему за это платили деньги. Но он говорил, что водит их не ради денег, а ради того, чтобы они в комнате получили свое счастье. Но сам Дикобраз в заветную комнату не входил. И вот однажды он все же решил туда войти и осчастливить весь мир. А получилось совсем неожиданно — он взял и разбогател. Причем баснословно. И повесился.

Такое происходит довольно часто. Многие люди в искусстве считают, что ищут Истину. Но если в результате этого поиска они не приходят в Церковь, то это значит, что они ищут не Истину, а что-то другое.

— По-Вашему, Тарковский относился к таким людям?

Из дневников Андрея Тарковского. 1986 год:

Кроме художественного произведения че-ловечество не выдумало ничего бескорыстного, и смысл человеческого существования, возможно, состоит именно в создании произведений искусства, в художественном акте, бесцельном и бескорыстном. Возможно, в нем как раз проявляется то, что мы созданы по подобию Божию.

— В мире есть один непреложный закон. Если честно идти на любой дороге в жизни и искать Истину, то обязательно придешь в Церковь. « Ищите и обрящете» — не могут эти слова Христа не исполниться. И здесь интересно вспомнить последнюю картину Тарковского — «Жертвоприношение». Герой, чтобы спасти близких ему людей от ядерной катастрофы, дает обет Богу (к Которому обращается не столько от веры в Него, сколько оттого, что не к кому больше обратиться); он даст обет Богу отказаться от всего дорогого в жизни, что у него есть, даже от самого себя, лишь бы угроза миновала. Обет дан. Но тут к нему приходят и говорят, что единственное, что может помочь сейчас, — это обращение к служанке-колдунье. Кстати, то, что она колдунья, вытекает только из слов человека, которому можно верить с трудом. Александр — так зовут героя — колеблется, но все же идет. А на утро все действительно меняется к лучшему. Существует большой соблазн поверить в то, что помог не Бог, Которому давал обет, а служанка. А ведь если служанка, тогда и обет можно не выполнять. Но Александр выполняет свое обещание, данное Богу. Он так и не поверил в Бога всем сердцем своим, но умом он выбирает Его Спасителем, и, отказываясь от всего, чем дорожил и жил раньше, тем самым принося Богу жертву, дабы хоть что-то в своей жизни сделать для Бога. И в финале не случайно появляются титры: «Посвящается моему сыну Андрюше с надеждой и верой».

Кшиштоф Занусси:

Думаю, что талант Андрея смог расцвести только благодаря глубокому его убеждению в необходимости нравственного самосовершенствования — возможность эстетического триумфа обеспечиваюсь этическим сознанием. Андрей много раз говори о самом себе как о грешнике.

Да, Тарковский не пришел в Церковь. И все же, сам, быть может, того не подозревая, он помог это сделать многим. Я бы сравнил его с человеком, который берет в пустыне другого человека за руку, подводит к реке, над рекой туман, а за рекой угадывается необыкновенной красоты город с крестами и куполами, откуда доносится еле слышно колокольный звон, и говорит: «Я не поплыву, я боюсь воды. Но ты, если хочешь, можешь плыть».

— А Вы молитесь об упокоении Андрея?

— Да, молюсь. Он был крещенный в Православной Церкви человек. Его отпевали после смерти. Он был удивительным художником, пытавшимся искать Истину. Лично для меня он много сделал. Кто знает, какая его участь у Бога? Может быть, Господь устроит так, что за молитвы тех людей, которых Андрей Тарковский разбудил в свое время от душевной спячки, его душа будет помилована. Как знать? Нужно надеяться на это и молиться.

Из дневников Андрея Тарковского. 1986 год:

Сегодня веская надежда поселилась у меня в душе. Не знаю отчего — просто счастье. Надежда возможности счастья. С утра солнце светит в окна, но счастье не от этого. Андрюшка, Лара. Присутствие Господа… Я Его чувствую.