Слово на 12 января 1875 года

говоренное в церкви Императорского Московского университета ее настоятелем, профессором богословия протоиереем Н. А. Сергиевским

Вступая в новый год, уже сто двадцатый год своего существования, старейший русский университет по неизменному благочестивому обычаю, первее всего торжествует в храме Премудрости Божией, благодарит Бога за прошедший год и взыскует Божия благословения наступающему году. Это святое торжество да будет свидетельством, что русский университет, действуя в виду своей великой цели высшего образования, просвещения народного, не забывает отношения своей деятельности к цели еще высшей, к цели просвещения всечеловеческого, христианского; что университет не должен чуждаться церкви, этого единственного истинного вселенского училища, первейшего всех университетов; что университетская наука не должна разрывать жизненных связей истины, то есть связей истинного знания с истинною верою, как самою истинною стороною жизни человечества. Высшей науке, стремящейся обнять все стороны бытия и жизни, конечно, известны все те предубеждения, которыми поддерживается борьба лжи неверия против истинной Веры, — борьба, фальшиво переносимая в разное время на почву разных наук: то умозрительных, то исторических, то так называемых точных наук. Науке, объемлющей все стороны и всю судьбу ведения, без сомнения, известно, что все эти предубеждения доселе всегда разрушались уже собственным ее преуспеянием, неизменно падая в тени перед светом восходящего и восполняющегося познания; что поэтому за временем предубеждения неверия всегда следовали времена возбуждения веры, что вслед за мраком этих предубеждений всегда светлее воссиявал свет верховной, истинно всеобъемлющей Христовой истины. <…> Некогда Россия должна была вступить в союз общения с западом Европы, и русский университет образовался по образцам училищ сего рода на Западе, заимствовался учеными с Запада и постоянно посылал своих ученых для усовершенствования в науках на тот же Запад. По этим обстоятельствам исторической судьбы нашей жизни и нашего образования, не то удивительно, что вместе со светлым потоком благотворного влияний истины заимствованного просвещения к нам доходили иногда путем жизни некоторые мутные потоки заблуждения и маловерия или даже неверия; но удивительно то, как слабо, как поверхностно было у нас их течение, как скоро оно было иссушаемо и пропадало как бы без следа. Чья это заслуга? Не обинуясь, скажу: здесь труд высшей русской науки, скажу словом апостольским, несть тощь пред Господем; она просветляла слепоту подражательных, неразборчивых увлечений; с самого начала ее делания, несмотря на необходимость заимствования внешних познаний, она умела отличать необходимое от случайного, соблюдала свои пределы и хранила истину своих отношений к высшей, внутренней истине, то есть к Вере. <…> Благодаря успехам высшего русского просвещения, мы можем наконец понять, что западная мысль, воспитанная в чуждых нам формах вероисповедания, по необходимости выражает совсем иное отношение к вере, нежели в каком пребывает и должна пребывать наша мысль, порожденная совершенно иным, высшим веропросветительным началом. Западная мысль, воспитанная в несовершенных формах латинства и протестантства, приходя к сознанию того несовершенства, вела и ведет свою работу собственно в отношении к этим формам Веры; и так как пред собою она не видела и еще доселе ясно не видит иного, истинного образа христианства, хранимого на презираемом от Запада Востоке: то вот причина начала, развития, постепенного образования и распространения систем неверия на Западе. <…> У нас же эти системы неверия не имели и не имеют никакого смысла в отношении к нашему исповеданию, — разве только смысл отрицательного поучения к более твердому хранению драгоценного залога нашей Веры, православного образа исповедания Веры, не уязвимого ни этими, ни другими какими-либо системами.

Правда, последняя по времени система неверия, как последний горький плод систем мысли, выродившейся в систему страсти, усиливается противостать уже не только формам исповедания, но самым основаниям или сущности христианства; правда, благовидно приодетая в одежду точной науки, эта система с большею против прежних силою пришла и к нам, казалось, в порывистом и широко захватывающем потоке; она угрожала большею прежних опасностью и нашему просвещению, по причине переплетения лжеучений, льстящих еще чувственности людской, с открытиями, изысканиями, предположениями научными. Но что же? Скажу опять: не то удивительно, как эта язва времени прошла мимо нас; но удивительно то, что она поражала нас почти только слабых детей да взрослых, и без того бывших уже больными, или полузнанием, или даже решительным незнанием. Силы крепкие, здоровые устояли, иные, временно заболевшие, восстали, и восстают, и подают руку другим к восстанию. Чье это здравие, каким врачевством совершилось и совершается это исцеление? Не обинуясь скажу опять словом апостольским: во всем этом труд нашей высшей науки несть тощь пред Господем. С самого появления у нас зла последнего стихийного мудрования она действовала против него крепкими мужественными силами; обнажала лесть лжезнания, полузнания, невежества; не жертвуя научною истиною, не скрадывая ее, наша высшая наука умела отделять зерно от шелухи, истину от лжи, не позволяя лжи восхищать равенство с истиною. Не обинуясь скажу: этим деланием света даже во время нощи пришедшей, — истинная мудрость человеческая в лице многих и многих своих делателей совершала службу Премудрости Божией. В храме Премудрости, посвященном имени святой мученицы за истину сея Премудрости, да благословятся ведомые ей имена живых ее соработников, и да помянутся имена всех усопших от самого основания сего университета и доднесь! Аминь.