«Мене. Текел. Фарес» – сокровище, которое впору

Эту книгу я бы посоветовала прочесть как православным, так и тем, кто, подобно одной её героине, считает, что наша Церковь уже давно нуждается в реформации: «Для этого можно пригласить известных поэтов, владеющих магией слова, – Андрюшу Вознесенского, например, или Женю Евтушенко […] Они смогли бы переложить ваши тексты на свой лад – современно, талантливо, метафорично!»

Я смеялась много и от души. Над монахами? Над священством? Над Церковью? Над «уважающими религию» интеллигентами? Да нет, так же, как и автор, – над собой. Потому что герои романов и рассказов Олеси Николаевой – герои нашего времени. Не в том смысле, что в них есть что-то героическое (хотя в некоторых, безусловно, есть), а в том, что все они – персонажи современности. Потому и – само-ирония… Но не только.

Я начала читать с интересом, а прочла с удовольствием. А чего, собственно, мы ждём от литературы? Не радости разве, пусть «сквозь слёзы»?

Почему с интересом? Название ни о чём мне не говорило. Сказали имена. Прежде всего – самого автора, которую я знала и любила как поэта и со своим ликом философа. Да к тому же тема – жизнь монахов православных – для меня, неофитки, не имеющей возможности побывать в монастыре настоящем, теперь, когда я эту святость, возможно, уже смогла бы почувствовать, конечно, представляла интерес, и немалый.

А почему с удовольствием? О, ну, как рассказать о языке, который так хорош, что незаметен – когда это надо, и вдруг останавливает твоё внимание, и ты начинаешь любоваться его подробностями – тем, как сплетаются слова в предложения, как ложатся они под стопами смысла, чтобы выделить его, подчеркнуть.

Литература настоящая начинается там, где возникает доверие – к тому, что и о чём ты читаешь. И дело здесь не в жанрах и не в стилях – в мастерстве. Но как же было не поверить Олесе Николаевой, если на каждом шагу спотыкалась, узнавая в героях, да и в их авторе – себя, своих друзей, знакомых… Но главное, – себя. Узнавала — в женоподобном болящем монашке Лёнюшке, инвалиде детства (сама такая) – в этой его зависимости от чужого сердца.

Узнавала – в красавице, «аристократке» Ирине (что у нас общего на первый-то взгляд – имя?), с этими её «она никогда не унижала себя презрением к народу…», и интеллигентскими претензиями к православию, да что там – к Самому Богу. Не моё ли подслушалось: «Странно всё-таки, […] почему они все чего-то просят, просят, кланяются, бьют челом, клянчат – подай, да подай? Как это корыстно, эгоистично, унизительно, наконец! Всё-таки есть в этом что-то низменное, холопье».
И в муже её – известном художнике, ведь он «был очень образованным, широким человеком, он тоже был очень религиозен – он верил и в Христа, и в Магомета, и в Аллаха, и в Будду, и в индуизм со всеми его ответвлениями, потому что он везде умел найти свою поэзию и какое-то рациональное зерно».

И в сыне её Александре. Только решимости такой нет – так же оставить мир и идти за Христом, зато с таким же юношеским пылом осуждаешь и тех, кто по ту сторону церковной ограды остался (бедные!), и ещё сильнее – тех, кто уже по эту. Да все – не идеал.
А уж как не увидеть себя в толпе последователей отца Петра Лаврищева, очень «образованного и прогрессивного» священника? Персонаж настолько узнаваемый, что невольно вспоминаются скандальные события, заснятые «лаврищенцами» на видео и показанные по центральному телевидению на всю страну. А ведь всё преподносилось так, что сочувствие вызывали именно те, кто составлял эту общину, «интеллигентную и элитарную», те, кто бил, вязал руки и запихивал в психушку бедного иеромонаха.

Но главное – в другом: если правда – это, то и другое – тоже правда. Правда – отец Гавриил (Поль Делакруа, брат славного французского генерала, иеромонах, принявший православие); и старец Иероним – тоже правда; и все эти удивительные монахи, с их слабостями, но и с твёрдым произволением одному лишь Христу служить, падая и вставая снова; и под нос мурлыкающая акафист («радуйся! радуйся!») простая женщина, увозящая с собой в автобусе монастырскую благодать.

Достоверность героев узнаваемых не даёт усомниться в других – в тех, с которыми у тебя нет, кажется, ничего общего. Только одно – возможность стать такими же, как они. Желание стать такими. Не сейчас. Когда-нибудь. Может быть. Ну, хотя бы немножечко… А пока ты просто веришь тому, что они говорят тебе удивительно кстати: «Пейте поношения, как воду».

И богослов, остроумный и образованный отец Дионисий, словно бы мне говорит, а не Александру: «Бога ты куда дел? […] Бога, который помышляет о человеке и для которого каждая человеческая душа дороже целого мира? А вот Господь приведёт их к покаянию, очистит и освятит, а ты всё будешь лаяться со старостихой да думать, какой ты великий подвижник?»

А как бы хотелось сказать о себе словами Александра: «Я живу, чтобы стать сыном самой Любви и победить всё противящееся этому. И потому – чем больнее становится моему самолюбию […], тем, значит, сокрушительнее я атакую мировую геенну, которая вся уместилась в моём сердце».

Конечно, кто-то может возразить – это прописные истины святоотеческие, для того, чтобы их узнать, не надо читать художественную литературу. Для того, чтобы узнать – действительно, не надо. А для того, чтобы усвоить, т. е. сделать своими, чтобы они не абстрактными знаниями на полочках нашего сознания лежали, не как одежда были, которая (ура!) стала тебе уже по размеру, и ты можешь носить её, демонстрируя другим свою праведность, а вросли в тебя, кожей твоей стали, мышцами, определяющими движения души и тела, кровушкой причастной потекли, дыханием целебным сделались, исцеляющим и других (ибо известно: стяжи дух мирен…) – вот для этого нужны подлинные переживания. И как не обязательно в грех впадать, чтобы понять, что это больно, так необязательно горькими слезами собственные ссадины да переломы поливать, потому что литература дает подлинность переживания. Тем и ценна.

Для меня лично самое большое чудо обнаружилось в том, что, закрыв книжку, я поняла: в мою жизнь вошёл ещё один любимый человек – тот самый отец Гавриил, который француз. Вымышленный герой? Литературный персонаж? Да. И нет. Он реален, как реально благодушие и вера в Божие милосердие, с которым только возможно претерпевать скорби, сохраняя и умножая любовь к людям, обижающим тебя, ведь они «томят томящего меня». Он реален, потому что и его ты узнаёшь (не в себе, жаль) – в подруге любимой, в любимом духовнике. Он реален, потому что проповедь пэра Габриэля, которую он готовил для жителей мордовской деревни, навсегда останется в твоём сердце.

И пусть он может любить всех, кто принял его так не ласково: «Каждую большую и маленькую бабулья, каждый дедок […] Потому что понял, как всех любит Бог», а я пока могу: «Он любит, а я говорю – фи, я не люблю», но, как сказал старец Иероним: «Каждый выносит то сокровище, которое впору его сердцу». Я вынесла, сколько смогла. За что спасибо Олесе Николаевой.