Русские няни испанского мальчика

В конце прошлого года одна из самых престижных литературных наград — «Букер — Открытая Россия» была присуждена не совсем обычной книге. Этот автобиографический роман «сочинила» сама жизнь, как и судьбу человека, создавшего его недюжинной волей и одним пальцем левой руки. Возможно, последнее обстоятельство определило особую манеру книги — лаконизм и реалистичность. По своей подлинности она близка роману Солженицына «Раковый корпус». Это книга о России, врачах и нянечках, детдомовском быте и советской системе устранения «нестандартного» человека из «лицевой, глянцевой» стороны жизни общества. Журнальный вариант, опубликованный «Иностранной Литературой» в 1992 году, назывался: «Черным по белому». Возможно, чтобы не вызвать у читателя ощущения, что ему предложат чернуху, издательство «Лимбус Пресс» изменило название.

Эта книга — блистательный литературный дебют русского испанца Рубена Давида Гонсалеса Гальего, до 2002 года жившего в России. С диагнозом ДЦП в возрасте полутора лет он попал в интернат для детей-инвалидов.

Внук Генерального секретаря коммунистической партий Испании Игнасио Гальего в полной мере ощутил, что такое «коммунистическая мораль».

Родился писатель в 1968 году, когда его мать была студенткой МГУ. В возрасте полутора лет во время обследования в клинике у Гонсалеса наступило резкое ухудшение состояния здоровья. Матери сообщили о его смерти. В связи с обострением политических отношений между нашим государством и компартией Испании дочь Игнасио Гальего стала фактически заложницей Кремля. По остроте и причудливости сюжета эти внутрисемейные события критики сравнивают с политическим триллером и латиноамериканским сериалом.

Детство Гонсалес провел, скитаясь по различным учреждениям для инвалидов. В 15 лет «неполноценных» отправляли в дома престарелых, где из-за отсутствия ухода неходячие больные умирали за несколько месяцев. Первым опытом переживания смерти у Гальего было известие о гибели его друзей по палате, перемещенных туда.

Встретился с матерью он в тридцать два года. Сейчас они вместе живут в Мадриде.

Чем стала Россия испанцу Гальего? При всех ужасах, которые ему пришлось пережить, она стала для него, в первую очередь, православной страной: «Как ни странно, но где бы я ни был, в детдоме ли, в больнице или в доме престарелых, какая-нибудь добрая душа всегда давала мне на Пасху крашеное яйцо». Няням, молившимся о сиротах по ночам, простым душой людям, старым и молодым, помогающим сиротам, посвящены самые светлые страницы романа. Были, конечно (и их было больше), и другие нянечки, обзывавшие мать героя «черножопой сукой», а его самого обвинявшие в том, что он «все жрет и жрет», и в двенадцать лет весит уже пятнадцать килограммов, а им его таскать до горшка. «Но все хорошие нянечки были верующими».

Вот отрывок из книги Гальего — рассказ няни. «Я здесь уже давно работаю. Когда пришла, посмотрела, а тут детки маленькие, кто без ножек, кто без ручек. И все грязные. Его помоешь, а он по полу поползает — и опять грязный. Кого с ложки кормить надо, кого подмывать каждый час. Уставала очень. В первое ночное дежурство ни на минуту не прилегла. Еще новенького привезли, он всю ночь маму звал. Я к нему на кровать присела, взяла его за руку, так и просидела над ним до утра. И все плакала, плакала.

А наутро пошла к батюшке благословения просить, чтобы уволиться. Не могу, говорю, на это смотреть, всех жалко, душа разрывается. А батюшка благословения и не дал. Говорит, что это теперь крест твой до конца дней. Я уж его так просила, так просила. А потом поработала, притерпелась. Но все равно тяжело. Я имена всех деток, за кем ухаживала, на бумажку выписываю. У меня дома тетрадка есть, так я туда всех вас записываю. И за каждого на Пасху свечку ставлю. Много свечек уже получается, дорого, но я все равно за каждого ставлю и за каждого «Отче наш» читаю».

Бессмысленно говорить об аллюзиях и реминисценциях в отношении этого текста: автор говорит о своих подлинных детских воспоминаниях, что с того, что они совпадают с какими-то литературными произведениями. Можно, конечно, сопоставить ситуацию автобиографического романа Солженицына «Раковый корпус», в котором перед смертью сошлись взрослые люди с самым разными историями жизни, и книги о детях и подростках, земное существование которых отмеряно пятнадцатью годами. Кто-то вспомнит рассказ Джека Лондона «Воля к жизни», в котором обессилевшие от голода человек и волк ползут по снегу Клондайка, или оборвыша-сироту Диккенса Оливера Твиста.

Иногда автор дает прямые отсылки к литературе — к повести «Цветы для Элджернона» Дэниела Киза и эпопее Николая Островского: «Маленький мальчик из русского детдома, который, как Чарли Гордон, сидит во мне и будет сидеть, наверное, вечно, вполне может немного рассказать о том, что он думает о своем детстве», «Как Павел Корчагин, я не хочу умирать до смерти».

В первом случае повторяется форма повествования — фантастическая повесть Д. Киза стилизована под записки главного героя, вплоть до намеренного искажения норм орфографии. Симпатичный персонаж Чарли Горон — человек с врожденной умственной недостаточностью, который вдруг становится обладателем высокого IQ. С позиции индивида, включенного в общество, он дает оценку некоторым социальным явлениям, в том числе отношению к «неполноценным».

Хронологическая последовательность в романе «Белое на черном» выдержана. Начинаются записки с долгого путешествия малолетнего ребенка в туалет. «Подползаю к краю кровати и переворачиваюсь на спину, опрокидывая свое тело на пол. Удар. Боль… Ползти далеко. Когда ползу мимо комнаты, где спят нянечки, пытаюсь позвать на помощь, стучу головой в их дверь. Никто не отзывается… Добираюсь до горшка. Отдыхаю. Пока отдыхаю, моча в горшке покрывается ледяной коркой. Ползу обратно. Стаскиваю зубами одеяло со своей кровати, кое-как заворачиваюсь в него и пытаюсь заснуть».

В декабрьской публикации журнала «Фома» об известной художнице-графике Людмиле Киселевой рассказывается о сходном опыте выживания инвалида в советском социуме. То, что осталось за рамками книги Гальего, обращает на себя внимание в интервью с художницей. Людмила Киселева, прикованная к коляске, является благотворителем детского дома. Как православный человек, она очень многое делает для инвалидов, которые обращаются к ней. Она вдохновляет их примером своей жизни, которая уже стала проповедью.

Проблемам защиты детства посвящены журналы «Детский дом» и «Нескучный сад». Если раньше в молодежной среде маркером «продвинутости» были занятия научной деятельностью или принадлежность к андеграунду, сейчас самой высокой оценкой жизни могут быть слова «он/она спасается», т. е. служит людям ради Христа.

Деление жизни на честную и лживую, о чем пишет Гальего, справедливо в любое время и в любой стране. Сегодняшнее общество культурологи определяют как постмодернистское. Человек деконструирует мир, моделируя свое личное пространство в виртуальности. И он же становится объектом манипуляций. Его виртуально приобщают к политике при невозможности повлиять на нее. Масса передач о зарабатывании денег строится на том, что организаторы манипулируют людьми, как средство воздействия используется желание быстрого обогащения или иллюзия, что человек становится звездой. Это реальность сегодняшней России, о которой вспоминаешь, читая книгу испанца.

В длинном списке литературных произведений, привлекших внимание высокой комиссии, изначально были и детективы, и сочинения на грани масс-культуры, и не теряющие привлекательности семейно-исторические саги. Тем не менее, после долгих споров премии удостоилась книга, по форме близкая серии фотоснимков, фиксации мгновения, а по сути — подлинная в постмодернистском обществе подделок и имитаций. Вряд ли эта книга станет «кассовой» сейчас, когда массовая индустрия культуры сводит литературу к продуктам потребления, но роман уже опубликован во Франции, Испании и готовится к изданию в Германии, Италии и на Тайване.

Вам решать, насколько мир, отраженный в книге, близок вашему опыту, вашему представлению о России. Но несомненно, что книга «Белое на черном» поможет благополучным и изнывающим от сытости людям не умереть душой прежде смерти.