Двести лошадей небесных. Творческий вечер Олеси Николаевой

Так назывался поэтический вечер Олеси Николаевой, который прошел 23 ноября в Центральном доме литераторов. Послушать стихи и задать вопросы собрались несколько сот человек. Среди них были и любители словесности из числа наших прихожан.

Если честно, стихи Олеси Николаевой стали самым ярким литературным впечатлением за всю мою студенческую жизнь. Не по программе, не по списку, а так — в воздухе носилось ее имя, в лавке продавалась ее книжка… «Апологию человека» я потом раздаривала всем друзьям, многие прониклись и попросили «Мене, текел, фарес» и «Православие и свободу»; а когда я услышала о поэтическом вечере, вопроса «Идти или не идти» — просто не было.

Слушатели

Поэты уже не собирают стадионов — в зале в основном люди, явно имеющие отношение либо к Литинституту, либо к одному из московских приходов. Впрочем, сама сущность поэзии Олеси Николаевой такова, что вряд ли стремится выйти на стадион. Как заметил ведущий вечера, главный редактор журнала «Знамя» Сергей Чупринин, стихи эти иногда трудны для восприятия, поэтому любят их те, кто готов сделать необходимое усилие. Не знаю, достаточно ли усилий сделала я, и уверена, что далеко не всё в этих стихах поняла, — но некоторая загадочность нисколько не портит поэзии. Именно то, что у каждого поэта своя тайна, дало Александру Кушнеру возможность сказать: «Я берусь узнать стихи Олеси Николаевой среди множества других».

Скрипка и немножко нервно

В программу вечера входило выступление Лоранс Гийон и группы «Тридэ-проектъ». Так сообщалось в афише. А началось все с того, что на сцену вышли два юноши в тельняшках и заиграли на балалайке, аккомпанировала им скрипка. Через некоторое время появилась и сама Лоранс — со странным деревянным, явно старинным инструментом.

Ручка, которую она вертела, напоминала о шарманке… Звук же был негромок и мелодичен. Уже уходя с вечера, мы случайно услышали в фойе, что это диво называется «колесной лирой». Ансамбль исполнял средневековые народные мелодии. Они выходили еще дважды — с русским духовным стихом и французской песней XV века. И, право, это были не просто паузы, которые давали Олесе Александровне перевести дыхание и прочитать записки из зала, — это была полноправная часть события.

И разлука поет псалмы…

Наконец на сцене появляется поэт. И без лишних предисловий начинает читать. Певуче, взволнованно, выразительно. Об отце, который все идет со своей войны, о дорогах Иерусалима и Багдада, о том, что поэт-паломник унесет с собою в Вечность полмира — все, что полюбила. «Посмотри, у меня и Твоя земля, и Твоя вода / Сохранили вкус, сохранили запах и цвет. / И готовы к вечному празднику города».
Это лирика философская и религиозная — но так пишут в учебниках. Может, когда-нибудь так напишут и об этих стихах, а может, и уже написали. Но пока звучит голос: «О, не оглядывайся, душа моя, забудь, оглохни, ослепни, / Когда Господь выводит тебя из города твоего отца». «Не всякая струна прогнулась», — сказано в этом же стихотворении, и удивительно, как можно выдержать напряжение этих длинных, завораживающих строчек, этого ритма, неожиданных рифм…

Ибо тысячу и одну жизнь на себя примерить
И благословить их все — что может быть простодушней,
доверчивей и блаженней.

Вопрос — ответ

С самого начала вечера слушатели засыпали поэта записками, некоторые из которых напоминали трактаты.
— Есть ли будущее у духовной поэзии?
— Я считаю, что, безусловно, именно у духовной поэзии есть будущее. Исключительно.
— Как Вы относитесь к пафосу?
— Казенный, риторический, советский — я, конечно, считаю ужасным… Но это такая подделка… попытка компенсировать отсутствие смысла. Что такое пафос? — это преображенная в слове страсть, какое-то очень сильное чувство, которое отдало слову свою кинетическую энергию. И без этого стихи безжизненные и теплохладные, а это, конечно, состояние греховное...
— Каких поэтов Вы можете назвать «своими»?
Олеся Александровна сама любит задавать такой вопрос своим студентам в Литературном институте: «Какие стихи других поэтов вы бы мечтали написать сами?», а сама может найти что-то особенно ценное и свое почти в каждом русском и многих французских поэтах.
— Ваше кредо?
— Мое кредо: Верую во Единаго Бога Отца Вседержителя…
— Как отнеслась Русская Православная Церковь к Вашей книге «Мене, текел, фарес»?
Олеся Николаева не стала подражать ни отцу Андрею Кураеву («Велика честь Гарри Поттеру, чтобы Церковь имела о нем мнение»), ни отцу Максиму Козлову («Да не было такого постановления церковных соборов, как к Есенину относиться»). Просто сослалась на то, что скоро роман будет напечатан вместе со святочной повестью «Ничего страшного» в Издательстве Московской Патриархии.
Есть надежда, что скоро выйдет еще одна книга — исследование попыток оправдать Иуду, над которым сейчас работает автор.
— Считаете ли Вы себя счастливым человеком?
— Пока человек не умрет — пусть не дерзает себя как-то обозначать. Неисчислимы милости Божьи — я бы так сказала…

Это, конечно, еще та Испания — в этих письмах

«Откуда у Вас такая любовь к Испании?» — спросили из зала. Ведь и одна из книг называется «Испанские письма». Это цикл, — отвечает автор, — который говорит не столько об Испании, сколько о России, просто иногда можно лучше понять свое, если немножко от этого отстраниться. «Дорогой, в Испании бесчисленно множество религиозных войн бесов с ангелами», — это и правда о России, и вполне в традиции Достоевского…

Я знаю, так не принято — объяснять, почему написала:

Варшава гневная, с тобой мы не в ладу…

Так мы узнали о том, что в Польше высказываются идеи, что участвуй они во Второй мировой войне на стороне Третьего Рейха — с честью прошагали бы по Красной площади, отдавая салют Гитлеру. И очень конкретный информационный повод получил отклик: среди предков Олеси Николаевой есть поляки; общественный вопрос — и совершенно личное переживание. Но не на этих гневных строках закончился вечер. Он закончился стихами о любви и смерти, о поэте и материале для поэзии — то есть о всей жизни со всеми ее яблонями, чаем, слякотью и сиянием:

И небо в золоте, и пальцев не разнять,
И можно с легкостью, забывшись в разговоре,
Двух собеседников за ангелов принять.