Диалог с кармелиткой

	Екатерина Облезова, заслуженная артистка РФ, солистка театра «Геликон-Опера»

…Ядра катились — кегли падали одна за другой. Это не игра, это гильотина. Опера Ф. Пуленка «Диалоги кармелиток» — о шестнадцати монахинях, приговоренных к смерти за десять дней до конца якобинского террора и казненных в тот же день в Париже.

В «Геликон-Опере» на Большой Никитской идет «доверительный разговор о людях, пытающихся жить в мире веры и способных уйти вместе с верой из мира, где давно нет ни веры, ни любви, но есть политика, чиновники, зависть, непробиваемая реальность…» (из высказывания Дмитрия Бертмана, режиссера и основателя «Геликон-Оперы» — прим. авт.).

Действие спектакля разворачивается в Компьенском монастыре в годы Великой Французской революции 1789–1794 гг.: туда приходит главная героиня молодая девушка Бланш, там монахини прячут от властей изгнанного священника и дают обет мученичества, оттуда уходят на эшафот. Помимо конфликта мира и монастыря, в «Диалогах» явственно звучит тема страха — за свою жизнь. Тем острее воспринимается сцена принятия обета: в нарастающей атмосфере революционной смуты помощница умершей настоятельницы мать Мария Воплощения требует от сестер отдать жизнь за веру и родину. Сама она оказывается вне тюрьмы и вне мученической смерти рядом и вместе со спасенным кармелитками священником.

Как разрешается коллизия?

О многоточиях на сцене и вопросах в жизни, о монастыре условном и реальном мы говорим сегодня с исполнительницей роли помощницы настоятельницы в опере "Диалоги кармелиток" - Екатериной Облезовой.

— Катя, как была решена роль матери Марии Воплощения?

— Начну с того, что в нашем театре методика выстраивания образа — это, как правило, взаимосотрудничество. Режиссер абсолютно доверяет артистам. Он крупным мазком отметит направление движения, стратегию, а ты уже предлагаешь, воплощаешь тактические решения.

Изначально персонаж замышлялся как не отрицательный.

— Но из зала она воспринимается как коварная отравительница наставницы и спасающая себя за счет других…

— Тем и интересен образ, своей многогранностью, неоднозначностью. Из зала — одно, а в жизни-то как оно происходит? Ведь в реальности такого не должно было быть в монастыре.

Сцена из спектакля

— Роли разные бывают, но в большинстве своем они что называется мирские. С какими ощущениями Вы столкнулись, играя монахиню?

— К монастырской жизни Бог дал прикоснуться: недавно две недели жила в одном монастыре. И монахини так захлестнули меня своей любовью, счастьем и верностью, они действительно что-то делают ради Господа. Как они трудятся! Это ни с чем не сравнится! Люди любого возраста трудятся так, как я бы не смогла в свои самые динамичные годы, настолько это все с любовью и с верой. Их никто не заставляет, они делают это ради любви к Господу. Я с головой окунулась в это море трудолюбия, любви к Богу и к ближнему, и вообще в этот мир, который был совершенно для меня непостижим и недоступен.

— А в чем выражалась эта любовь к ближнему?

— Да в любой конкретной ситуации. Пою на клиросе, например. Сестры, как солдаты, по стойке смирно стоят всю службу, а я перекосилась вся, обувь-то неудобная. Одна монахиня и говорит: «У тебя такие неудобные башмаки, пойдем, я тебе другие дам». Я немножко растерялась, говорю, да, спасибо, но она дала мне растоптанные такие сандалики, в которых я потом так и проходила. Очень, действительно, удобно. Понимаете, деталь какая-то, момент, когда тебе что-то надо, они: «Пожалуйста, говори, может быть, что-то из одежды, может быть, покушать или что»… Оперлась рукой о перила — дают маленькую скамеечку: «сейчас можно посидеть». Каждую секунду я чувствовала себя самым главным, самым любимым человеком на свете. И это норма жизни. Я совершенно была обескуражена всем этим, очень трогательно, конечно.

— В миру другие нормы?

— Нормы одни и те же, только что понимать под нормой? То, что должно быть, или то, что есть? Я начала в какой-то момент осознавать, что в Москве жизнь у нас действительно сумасшедшая, что каждый человек норовит тебя опередить. Если ты сейчас не успеешь ногой наступить на эскалатор, то тебя опередят, ты к этому всегда готов и стараешься «не пропустить ход». Эта психология отвратительна, но неизбежна. В монастыре, если ты сделал шаг вперед, не пропустив кого-то, тебя пропустят, и более того, перед тобой извинятся, и это настолько важно и здорово! А за рулем, на дороге, например, твоя корректность никому не нужна, все, что по крупицам собиралось, разлетается в прах.

— А каким образом — если вернуться к Вашему персонажу — это несоответствие преломляется на сцене, как все-таки оценивается Вами героиня?

— На сцене нужно быть адвокатом. Да, с одной стороны, мне непонятна судьба моего персонажа: как она попала в монастырь? А с другой — важно обязательно его оправдать, найти точки соприкосновения с тем, что внутри тебя. В любом случае выстраиваю биографию образа, должна быть мотивация.

Ведь бывает так, что человека духовно достаточно опытного начинают раздирать плотские страсти, искушения жуткие, когда человек падает с очень большой высоты. И тут, конечно, смятение, отсутствие мирного устроения духа… Это реальнее в данном случае, чем лицемерие, о котором говорит, которое выдумывает театр. Сейчас очень распространена манера такого пошленького стремления свергнуть идеалы, все развенчать — и нет ничего святого, манера постмодерна.

— То есть лицемерия-коварства не было? Падения не было?

— А падения не должно быть. Вспоминаю святого, которого обуревали страсти, и он ногами вставал на горячие угли, пока мимо него не пройдет этот водоворот очередной, и успокаивался. Это страшная, конечно, штука. А ведь мать Мария предает ради, казалось бы, самого нежного, самого теплого, что в тебе рождается…— в этом конфликт. Получаются сплошные многоточия… Но это позволительно только на сцене. А в жизни я эту линию очень болезненно воспринимаю. Если и у монахов бывает, что же тогда про нас говорить? В любом случае на вопросы нужно находить достойные ответы.

	Сцена из спектакля

— Вы любите свою профессию?

— Театр — вещь странная. В детстве мама нас с сестрой культурно просвещала, она покупала билеты и говорила: Кать, пойдешь в театр? Я корчила морду и спрашивала: мам, там буфет хоть есть? Тогда пойду. Когда я видела старых тетенек, толстых, которые играли зайчиков, для меня это была мука вечная, потому что условность из зала я никогда не воспринимала. Не люблю быть зрителем, но работу на сцене люблю и дорожу ей. Это не тот случай, когда «понедельник — день тяжелый»; если актер без работы — это невостребованный актер, а это два взаимоисключающих понятия.

— Что приходится преодолевать, работая на сцене?

— Естественно тщеславие, естественно зависть. Когда в 1998 году во мне был резкий поворот в сторону Церкви, я сказала духовнику: если нужно — все брошу, а он ответил: не надо резать по живому, потому что больно будет, момент наступит — само отомрет потихоньку.
Были моменты, когда было очень трудно: начались разногласия всевозможные, роль не нравилась, спектакли не нравились — я пыталась все «подмять» под свое новое кредо. Попытка была тщетная, но я поняла, что нужно осмотреться, совместить новое и старое начала. И я как-то «подло» приспособилась. Я очень привязана к театру, привязана не только личными связями — я изначально театральный человек, у меня не было никаких метаний по этому поводу.

— Катя, Вы говорили о приспособлении. Это решение дилеммы или «антракт»?

Расскажу такой эпизод. Как-то я уехала в Америку на три месяца, за это время на литургии мне удалось побывать раз пять или шесть. Вне службы храмы были закрыты. В какой-то момент я подумала: «Господи! Ведь я живу в Москве, ведь у нас на каждом углу открытый храм. Вот я приеду домой, вот я попаду в храм и буду там жить». И, знаете, наступил момент, когда мне показалось, что как только я переступлю порог храма, у меня появятся корни, я тут же их там пущу и никуда уже не денусь. Конечно, все было не так. Восторг прошел, как многое проходит, и сейчас я прохожу мимо открытого храма. На службах, конечно, бываю регулярно: пою. Но опять же, сила привычки…

Кто знает, как сложится наша жизнь, наша история — такая коварная, такая неисправимая. И многие старцы говорят о том, что очень скоро наступят трудные времена. Но мы живем в драгоценнейшее время, когда сам президент присутствует при освящении нового храма в Калининграде… И это время мы сейчас не ценим. Не говоря уже о том, что мы не ценим время нашей жизни, которое уходит так же безвозвратно, каждую секунду. Я вот еще недостаточно мудра, недостаточно стара, я еще что-то могу, что-то из себя представляю на сцене. Но, во-первых, Бог весть, когда все это закончится, и, во-вторых, наступит ли вообще тот момент, когда я смогу совершить вот этот в жизни шаг.

Хотя у меня есть полное ощущение, что там все правильно, там все как надо, что там нужны силы, там нужна я. Не человек, который может помыть пол. Там есть, кому помыть пол. Меня не покидает ощущение, что каждую мою минуту пребывания там (в монастыре — прим. ред.) я была полностью востребована.

Монахини говорили: «Наверное, еще не время, потому что когда почувствуешь, что не можешь, не сможешь без монастыря, тебя будет так тянуть, что все мысли будут только об этом. Только Господа надо слушать, а где его слушать? — в монастыре». Естественно, я не подвергаю никаким сомнениям их слова, наверное, так и бывает: невозможно жить…

В этом сезоне спектакль «Диалоги кармелиток» состоится 15, 16, 17, 18 февраля в Большом зале театра «Геликон-Опера» на Арбате. Начало в 19:00