 | |
|  |
|
Когда это было, чтобы премьера современного сочинения собирала полный Большой зал Консерватории? Разве что во времена Шостаковича, Свиридова, Шнитке. Вот на «Страсти по Матфею» Баха зал всегда собирается полный — кто бы их ни исполнял. Теперь выяснилось, что — кто бы их ни написал.
Сочинение музыки не является главным делом жизни епископа Венского и Австрийского Илариона (Алфеева). Он — известный богослов, а также представитель Русской православной церкви в Европе, где на него возложен непростой труд наведения мостов между христианскими конфессиями. В середине 80-х Алфеев закончил гнесинскую десятилетку и даже поступил в Консерваторию в класс композиции. Осознав иное призвание, музыку он оставил и вернулся к сочинению лишь через двадцать лет. «Страсти по Матфею» стали одной из его первых партитур, прозвучавших в концертном формате.
Бывают «Страсти» латинские, бывают протестантские, ныне бывают всякие — даже карнавальные, как у аргентинца Освальдо Голихова. Епископ Иларион написал «Страсти» православные. Настоящий протодиакон (Виктор Шиловский) с подзвучкой, но в аутентичной манере читает Евангелие по-русски. Один за всех: ни Иисус, ни ученики, ни толпа своих голосов и характеров не имеют. Чтение прослаивается хорами (пел Хор Третьяковской галереи) и короткими ариями на церковнославянские тексты из Святой седмицы, оркестровыми номерами. Оркестр представляет собой внушительный струнный состав — других инструментов нет. Двухчасовая вещь условно поделена на части: «Тайная вечеря», «Суд», «Распятие» и «Погребение».
Качество музыкальной композиции неравноценно. Многие хоры выдержаны в стилистике православной хоровой музыки. В этой традиции автор чувствует себя органично, естественно идет за складом текста. Нередко попадаются красивости в духе Гречанинова, «Вокализ» Рахманинова заползает сам собою, приходится вспоминать и хоры из опер Мусоргского. В последней части, особенно в арии Богородицы, убеждаешься, что автор знаком с мюзиклом Эндрю Ллойда Уэббера Jesus Christ Superstar, а может быть, и с киномузыкой Майкла Наймана. И, вея где пожелает, по страницам партитуры разливается дух музыки советского кино.
Но без Баха в «Страстях» православный композитор тоже не обошелся. И не в оркестровых фугах: они-то как раз выглядят ученическими упражнениями, выполненными едва ли на твердую пятерку. Но в целом ряде номеров автор впрямую переносит к себе ключевые баховские куски — не только из «Матфея», но и из «Иоанна». Знаменитая ария Erbarme dich, заимствованная процентов на 70, становится Надгробной песнью — правда, не для альта, а для тенора и сильно короче, но с такой же солирующей скрипкой. Это не цитирование и не рекомпозиция, не пародия и не деконструкция. Здесь вообще неуместно применять термины из арсенала современного искусства, где художник, бывает, использует материал классического искусства, устанавливая по отношению к нему сознательную дистанцию. Здесь неуместно вспоминать и самого Баха, который переписывал Вивальди, не волнуясь об авторстве, — это были творческие заимствования равного, искушенного коллеги. Это скорее похоже на то, как деревенский певец перепевает на свой лад городской романс. Или художник из народа изготавливает рукописную книгу, подражая печатным изданиям.
Европейски образованный человек, изучавший философию в Оксфорде, на стезе музыкального творчества епископ выступает как наивный художник. Примитив — уважаемый род искусства, но в академической музыке не принят. Сама природа ремесла делит композиторов на профессионалов и недоучек, не оставляя вариантов. Случай епископа Илариона интересен. Но это не чистый случай.
Композитору Алфееву известны такие понятия, как «полистилистика» или «поставангард», в Европе он даже завязал знакомство с высокопрофессиональным композитором Арво Пяртом. Сходство между ними мнимое, но было бы лучше, если бы профессиональный контекст не возникал вовсе. «Страсти по Матфею» не имеют системного единства, которое присуще как классике, так и примитиву. По отношению к Баху Алфеев — наивный художник, к православной хоровой музыке — человек традиции, к современной музыке — эпигон. Эти позиции путаются друг с другом — вот почему, если не делать предположений о масштабе таланта, опус епископа неудачен.
Тем не менее он важен, и очень. <...> Примем во внимание, что не далее как сегодня «Страсти по Матфею» будут повторены в Риме по-итальянски, теперь уже с благословения Папы Римского Бенедикта XVI. Но спросим лучше, почему Владимир Федосеев захотел исполнить это произведение и почему ему благодарно рукоплескал зал?
Вечный сюжет, великопостные чувства? Конечно. Несложность музыки? Разумеется. Но есть и третье, что шире и музыки, и веры, — люди ощущают потребность в искусстве не-авторском. Выражающем не персональный взгляд художника, а — выбирайте сами — исконное общезначимое или коллективное бессознательное. Поэтому если премьера «Страстей по Матфею» епископа Илариона и не ознаменовала рождение шедевра, то выявила серьезный ментальный заказ.
Вставить в блог
Поддержите нас!
А чего пробовать? Эти произведения уже написаны. Берите и смотрите. Только кто будет определять гениальность, Вы? А Вы эксперт? А есть чем подтвердить такой статус?
tridi
"А что мешает принять? Музыканты-примитивисты или музыканты в стиле наив - это просто замечательно!))"
Просто чем примитивнее, тем сложнее не повторить предшественников.
" очевиден "системный кризис" в профессиональной, т.н. академической музыке (сродни политико-экономическому кризису). В том числе и в области музыкальной критики.Вероятно, в наше "переходное время" заниматься какими-либо обобщениями и оценками - преждевременно: очевиден "системный кризис" в профессиональной, т.н. академической музыке (сродни политико-экономическому кризису). В том числе и в области музыкальной критики."
Для кого очевиден? Для меня нет, например. А подобные разговоры о кризисе в искусстве ведутся уж очень давно, чтобы воспринимать всерьез их. Есть кризис экономический, системный, (надо менять систему музыкального образования) благодаря чему всякая дрянь вылезает наружу как к ослабевший человек подвергается болезни. Но если есть болезнь это еще не значит, что нет человека, пусть даже ослабевшего.
- А что мешает принять? Музыканты-примитивисты или музыканты в стиле наив - это просто замечательно!))
В западной киномузыке - в них появилась даже какая-то особая потребность. Причём, просто в фортепианном изложении.
"Но есть и третье, что шире и музыки, и веры, — люди ощущают потребность в искусстве не-авторском"
- Ничто не ново под луной (с) - была и не авторская музыка. Но, кажется, в основном она-то и была)).
То, что называем фольклором.
Правда, была ещё и авторская, но анонимная музыка.
- А по-поводу авторской музыки - кто назовёт хоть несколько имён композиторов, живших, скажем, до Окегема?))
А прошло-то всего каких-нибудь 550 лет. Да и сможет ли наш просвещённый современник, выпускник консерватории, отличить музыку франко-фламандца Окегема от музыки итальянца Палестрины?
- Вероятно, в наше "переходное время" заниматься какими-либо обобщениями и оценками - преждевременно: очевиден "системный кризис" в профессиональной, т.н. академической музыке (сродни политико-экономическому кризису). В том числе и в области музыкальной критики.
- Никто из современных музыкантов - не владеет истиной и не является бесспорным авторитетом.
А в оценках, скорее, присутствует - вкусовщина или самореклама)).
А потому, любые импирические попытки нащупать стратегические пути для дальнейшего музыкального развития - можно только приветствовать.
Не хочеться вам отвечать, поскольку вы приписываете Поспелову того, чего он не писал. Где написано у П.П. что "Страсти " примитив? Им до примитива далеко.
Вот цитата из П.П. "Страсти по Матфею» не имеют системного единства, которое присуще как классике, так и примитиву
Чтобы написать примитив, на самом деле надо быть проффесионалом не меньше, а может даже более в композиции.
Вообще, прочитайте статью внимательнее ещё раз. И если критикуете, критикуйте пожалуста с использованием конкретных цитат.
Оценка профессионалами музыки Владыки Иллариона оказалась различной. Наряду с восторженными откликами были и негативные (как, например, реакция П.Поспелова, назвавшего сочинение композитора примитивом). Мне хотелось оспорить подобную, на мой взгляд, несправедливую оценку.
Ожидание профессионалами нового, некоего изобретения в языке понятно. Оно напрямую связано с историей, а именно - с бурным эволюционным развитием музыкального языка в Европе в течение 2го тысячелетия, в большей мере – последней его половины и особенно – 20 века. Но наступило 3е тысячелетие, и теперь неизвестная эпоха готовит, возможно, иные пути развития академического музыкального сознания – не по рельсам интеллектуального новаторства. Тем более, что предзнаменование «смены рельсов» или, по крайней мере, некоторый «тормоз поезда» уже случился в конце 20 века – в творчестве, например, Пярта, Сильвестрова или Мартынова.
2-е тысячелетие – это была эпоха «Мастера», т.е. человека, аскеза которого распространялась преимущественно на творчество. Творческие силы он направлял преимущественно на совершенствование вещи, которую производит. Причем критерием совершенства является уникальность ее языка – фактуры, гармонии, структуры, формы или интонационная индивидуальность.
Однако в рамках только христианской мировой музыки кроме «Мастера» действовали и продолжают действовать много других архетипов музыкального сознания – не менее интересных, достойных, а может быть более. Если европейская культура связана с «Мастером», то православная культура транслирует архетип «Подвижника», трудящегося не над произведением, а над собственной природой через слово, образ и интонацию. В написании иконы главным является не оригинальность каждой, не смелость задумки, но насколько подлинно происходило общение художника с Тем, образ Которого он пишет.
Как мне кажется, Владыко Илларион также, как иконописец, не ставил себе новаторской задачи. Несмотря на европейский жанр, на отсылки к Баху, он написал глубоко православную музыку, вовлекающую присутствующих в молитву. И оно – вовсе не примитив. Высоту композиции задает его интонация, полная нежности, покоя и любви – к Богу, к людям, к традиции. Слушатели призваны не столько созерцать красоту, удивляться как это сделано, не столько наслаждаться совершенством вещи, что естественно для академической музыки, но, прежде всего, участвовать в общем действе. Вот потому-то и была бурная реакция зала. Хочу поздравить Владыку с успехом, в котором отразились чаяния как композиторов новой московской школы, стремившихся в своих концертных духовных сочинениях к церковности, так и обычных людей, нуждающихся в художественности и простоте.
Кроме того, историческое значение «Страстей по Матфею» Владыки Илариона заключается еще и в создании такого православного сочинения, которое стало понятно европейцам. Опираясь отчасти на западно-европейские музыкальные модели (жанр Пассионов, жанр фуги, логика музыкального развития, стиль барокко) композитор, однако, мыслит по-русски и по-православному. И дело даже не только в том, что в музыке работают также и модели русской и древне-русской музыки (одноголосный склад, гармоническое хоровое многоголосие, попевочное сцепление мотивов). Владыке удалось показать европейцам иной мир, в котором психическое, страстное, событийное измерение уступает место измерению из самой глубины верующего и трудящегося сердца. Ровность, сдержанность, тон торжественного и трагического спокойствия, с одной стороны, и теплота и широта мелодий, с другой – такова музыка русского Епископа!