Эпика внутреннего со-знания

Данная книга вышла при поддержке московского храма св. мч. Татианы. Само по себе это вполне закономерно, поскольку содержанием книги является духовный поиск ее главного героя, в начале повествования — фактически атеиста, а в конце, после прохождения того, что можно назвать мытарствами, пришедшего к ощущению Бога внутри себя и покаянному к Нему обращению.

Однако жанр книги нетрадиционен для того, что принято называть «душеполезным чтением», хотя данное чтение, безусловно, направлено на пробуждение и начало развития души, прежде всего через сопереживание главному герою. Тем не менее эффективность этого сопереживания достигается именно благодаря достоверной передаче той мешанины, которая характерна для сознания большинства граждан нынешнего постсоветского общества: блуждание в океане взаимодействующих и перетекающих друг в друга теорий, образов и смыслов; исключительно на свой страх и риск мучительный поиск внутри этого как стержня для индивидуального самостояния, так и универсальных законов бытия и обретение их через обращение к христианским ценностям. В этом смысле речь идет действительно об эпосе. И сообразно этому в книге переплетены три эстетические платформы: постмодернизм перемешан с неомодернизмом — с переходом в магический реализм.

Постмодернисткая платформа современного искусства, предполагающая смешение всех жанров и стилей, настолько прочна, что ироническое обозначение жанра повествовательного произведения в 500 страниц, состоящего из 4 глав по 6 частей, время действия которого занимает больше года, т. е. фактически романа, как «эпическая басня» воспринимается вполне нормально. Прежде всего в силу специфики все той же платформы ирония давно стала практически вездесущей, вездесуща она и в данном произведении (исключая заключительные пять страниц, речь о которых впереди) — пусть в смягченном, но все-таки характерном именно для большинства басен виде. Присутствует тут и обязательное для басни заключительное четверостишие, содержащее вывод-назидание, подводящее итог повествовательной части, тем более что, как и положено классической басне, текст романа написан стихами. Этот стих своей легкостью отсылает к «Евгению Онегину», но представляет из себя современный действительно свободный стих, позволяющий автору передать все нюансы смены настроения и логики развития мысли, часто вплотную подходя к ритмической прозе — это позволяет сочетать возможности воздействия на читателя как прозы, так и стиха.

Что касается определения «эпический», то, как уже было сказано, он вполне применим к изображаемым в романе полотну современной культуры и происходящим в нем изменениям — не без налета вездесущей иронии, поскольку в конечном итоге речь идет о структурных изменениях прежде всего внутри сознания. Возможно, что само слово «басня» несет ироническую нагрузку, поскольку, обозначая наличие сюжетного рассказа — а сюжетность вернулась в нашу литературу, сменив поток сознания, это слово часто употребляется для обозначения неправдоподобного рассказа. При этом автор романа виртуозно сочетает сюжетность именно с потоком сознания своего героя. Если же выстраивать в ряд жанры, которые приходят на ум при чтении этого романа в стихах, то выглядит это следующим образом.

Житейски-бытовая история о примерном отце семьи, необдуманно загулявшем в критическом для мужчины возрасте — накануне 40-летия — и вкусившем тяготы одинокой неустроенной жизни. Здесь сюжетная линия «Евгения Онегина» изменена в духе времени: в начале повествования — свидание главного героя с преданной и любящей женой, ищущей объяснения, понимания и покровительства мужа, в конце — уклонение бывшей жены, превратившейся в независимую и уверенную в себе, пусть и сохранившую свою любовь, женщину, от встречи и объяснения с раскаявшимся мужем. Сам главный герой сравнивает свою жену с Татьяной Лариной в замужестве, демонстрируя явное непонимание сути ситуации: по его мнению, у обоих «обида сильней любви».

История супругов встроена в историю нерушимой дружбы четырех мужчин, что также является классикой для построения сюжета, яркий тому пример — мушкетеры Александра Дюма. «Мушкетеры» Антония Федорова, чисто в русском духе ощущающие себя «братьями по жизни», составляют основу коллектива врачей успешной частной клиники. При этом главный герой явно претендует на роль д'Артаньяна: события и друзья постоянно вращаются вокруг него, хотя друзья в свою очередь также проживают свои непростые житейские истории. Здесь свой Атос — постоянно страдающий от вероломства женщин, покровительствующий остальным основатель и директор клиники, свой Арамис — врач, по совместительству являющийся действующим батюшкой, и свой Портос — кажущийся простецким и своим в доску брат жены главного героя. Помещение клиники является основным местом встречи друзей: здесь они (очень неплохо) зарабатывают на жизнь, реализуют призвание (все четверо крутые профессионалы и очень любят свое дело), и здесь же постоянно ведутся задушевно-философские беседы — неотъемлемая составляющая жизни русской интеллигенции.

Все это делает роман развлекательно-воспитательным и чисто в русском стиле напоминающим философский трактат, поскольку традиционные русские разговоры, касающиеся судеб мира, России и вечных нравственных проблем, встроены в ткань повествования и составляют органичный симбиоз с непритязательно-житейскими сентенциями. Описывая эти разговоры, равно как и размышления главного героя, автор передает их невероятную литературоцентричность, убедительно показывая, что в России литература традиционно исполняет роль не только философии, но некоторого свода руководства к жизни. Возникает ощущение, что герои как отечественной, так и мировой литературы (сообразно духу времени в тексте романа активно присутствует английский язык) вместе с их вечными проблемами физически присутствуют в жизни главного героя. Неудивительно, что перевороту в его сознании предшествует сон, трудно отделимый от яви и заставляющий вспомнить как сон Татьяны Лариной, так и бал из «Мастера и Маргариты», тем более что события сна происходят на балу у «Князя Воздуха и Мира», где герой встречается с Мастером, объясняющим ему, что «со-знанье — есть производная от силы», поскольку «знанье — сила». Сообразно литературоцентричной позиции и также в духе времени текст романа буквально нашпигован центонами всех степеней сложности (примеры простых — «Вот улица, вот ночь, фонарь, аптека...», «Капель и солнце»), реминисценциями, комментариями и рассуждениями на философско-литературные темы, переплетенными с сентенциями, содержащими так называемую житейскую мудрость, которую в данном случае можно обозначить как обывательски-интеллигентско-народную.

Здесь следует отметить еще один жанровый аспект романа: повествование о герое нашего времени и о так называемом маленьком человеке, слияние которых также является знамением нашего времени. Одновременно это человек из толпы, и он же — одновременно и интеллигент, и обыватель. Это невероятно дискредитированное слово — обыватель — явно требует реабилитации, поскольку обозначает не претендующего на выси как тварного, так и горнего миров человека, живущего обычной жизнью, традиционно заключающейся в рамках «работа — семья — церковь», зиждущихся на твердых нравственных принципах. Исчезновение этих принципов, вынужденность искать их исключительно на свой страх и риск в атмосфере распространения всевозможных «знаний», порождающих путаницу в со-знании, вкупе со — слава Богу — неуничтожимым у большинства нормальных людей внутренним нравственным чувством, называемым со-вестью (автор романа напоминает, что весть и означает знание), породили феномен Раскольникова с его знаменитым вопросом «тварь я дрожащая или право имею?» и последующими за преступлением нравственными муками.

К образу Раскольникова также постоянно обращается герой романа. Но если Раскольников выделял себя из толпы, то он справедливо называет себя живущим «как все», хотя и «почитывающим завернутые книги», что, впрочем, тоже расценивается «как все» — «как все интеллигенты». И так же, как все, он воспитан на абсолютизации гуманизма и научного мировоззрения, вытеснивших религию как основу мировосприятия. Автор романа безошибочно избрал героями своего повествования врачей: в этой профессии наиболее тесно и органично сошлись гуманизм и научное мировоззрение. К врачам идут люди со всеми своими недугами, и они честно помогают им как могут. Сами при этом страдая как телесно, так и духовно, не видя пути исцеления и ища помощи друг у друга. Вот и получается сплошное пространство «ARIA CLINICA», где каждый нуждается в исцелении.

Более того, именно абсолютизация научного мировоззрения привела главного героя романа к мысли во имя «разума и прогресса» поставить на себе эксперимент с целью выявления «генезиса» стыда, грехопаденья и со-вести — для этого понадобилось совершать «преступление», в качестве какового было выбрано нарушение супружеской верности. В этом смысле жанр романа можно определить как своего рода трактат, описывающий проведение научного эксперимента — именно так воспринимает свои действия герой романа в начале повествования.

Этот «эксперимент» вылился в хождение по кругам ада (разумеется, в романе упоминаются и Данте, и «половина жизни») — после потери, как оказалось, рая привычной жизни и, пусть инфантильного, но спокойного состояния со-знания. Спасли друзья, любимая профессия, напряженная внутренняя работа и главное — чистота сердца и чуткая открытость явлениям окружающего мира. Это дало возможность прийти к новому состоянию со-знания, поднявшего героя на качественно новый уровень понимания бытия. Подробное и искреннее описание «течения эксперимента» над собой делают текст романа исповедью, написанной доверительным языком, который, несмотря на демонстрацию короткого знакомства с огромным количеством литературных произведений, остается временами даже чуть пошловатым языком нормального и хорошего человека из толпы — который «как все». Это осознание себя именно обывателем, а не героем, который возвышается над толпой и ее «средними» нормами, гордо и бесстрашно проводя над собой и другими «научные» эксперименты, и выводит героя романа из всех филологических и нравственных ловушек. Ощущение себя «как все» доходит до смиренного братского сострадания бомжам, пришедшего на смену прежнему высокомерию — после того, как в результате «эксперимента» он сам, по сути, превращается в бомжа, до смиренного осознания ограниченности своих возможностей как целителя: «Я не владею интенсивной терапией души».

Личное постижение в результате мытарств истины, что «универсальный нравственный закон и есть любовь», та, которая «не страсть», «не желанье обладать», которая «долготерпит...», привели героя романа к истинному героизму — способности «НЕ БЫТЬ» тем, кем толкают быть всевозможные «знания» и состояния «со-знания», в конечном счете, приведя его, наконец, к возможности БЫТЬ — в родном доме, где к нему из внутренней «полной тишины», из глубин «со-Вести» пришла «Весть». Так решаются в романе проблема «возвращения домой» и загадочный гамлетовский вопрос. И по законам литературоцентричности зеленеет «полуживой» в начале повествования тополь, на который постоянно смотрел, вспоминая «Войну и мир», герой нашего романа — также в начале повествования по сути «полуживой», еще не пробудившийся к новой жизни.

Это пробуждение предполагает начало пути, на котором герой романа имеет шанс преодолеть, наконец, инфантильность своего со-знания, толкнувшего его на «эксперимент». И здесь автор дифференцирует инфантильное и детское восприятие мира: его герой обращается за помощью к своей младшей дочери, прося ее помолиться за него и маму — собственно, после этого и наступает перелом в его собственном со-знании. Этот перелом приводит и к изменению языка повествования: в тексте на последних пяти страницах, посвященных разговору с дочерью, приходу к «полной тишине», голосу Вести и покаянной исповеди перед этим идущим «как бы изнутри» Голосом, нет ни иронии, ни литературных игр. В итоге — герой романа, «земную жизнь пройдя до половины», нашел свой ответ и на «переиначенные» «русские вопросы: А может виноват-то я? И что же я наделал?», и на вопрос, как из homo consumaris (человека потребляющего) стать homo sapiens (человеком разумным).

Материал подготовлен для «Портала—Credo.Ru»

Читайте также:
Между Петушками и Питером
Духовная жизнь мужчины