Радоваться Диккенсу

	Чарльз Диккенс

Материал  подготовлен редакционным коллективом журнала "Отрок.UA" и опубликован в печатной версии. Смотрите также  публикации на сайте otrok.n-t.org

В жизнеописании отца Серафима (Роуза) есть короткий вставной эпизод — история молодого послушника, который мечтал о подвигах в одном из афонских монастырей. Мудрый настоятель в ответ на его горячую готовность «подвижничать» достал с полки «Жизнь Дэвида Копперфилда» Диккенса и предложил прочесть. Услыхав протесты, что это, мол, роман, викторианская чушь, настоятель предложил сначала научиться смотреть на мир просто тепло и доверчиво, как ребенок, герой Диккенса.

Писатель на чайнике

Разговор о Диккенсе, об этом действительно великом английском писателе, бывшем в свое время властителем дум целых континентов, можно начать и не столь серьезно. Есть у нас в доме английский чайник. На чайнике маленький отчаявшийся Дэвид Копперфилд, отыскавший свою двоюродную бабушку, а сам Диккенс — на крышечке.

Каким надо быть писателем, чтобы оказаться на чайнике?

Очень знаменитым.

А почему на чайниках нет, скажем, изрядно знаменитого лорда Байрона?

Из чайника с Байроном хлебнешь, пожалуй, «мировой скорби», уж увольте.

Чтобы попасть на чайник, надо, чтобы твое имя связывалось с добротой и уютом. (По этой самой причине на чайниках категорически невозможны представители модерна и постмодерна).

Лучше всех написал о Диккенсе знающий толк в радости, уюте и добром юморе Г. К. Честертон[*]: «Диккенс любил встречать старых друзей. Все его персонажи, в сущности, задуманы как старые друзья; каждый из них — старый друг с первого появления».

И в рождественскую пору, коснувшись темы дружбы, хочется писать не о доблестных Нисе и Эвриале Вергилия, жаждущих подвига, которым мы обязаны словами «сквозь тернии к звездам», и не о верном и преданном Гамлету Горацио, к которому обращены слова, тоже ставшие крылатыми: «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось вашим мудрецам». Хочется писать не о Доне Кихоте и Санчо Пансе, которые, конечно, друзья, несмотря на распределение ролей; и не о вызывающем горячее сочувствие Меркуцио, друге Ромео, убитого Тибальтом, шутника и балагура, смерть которого тем страшнее, что привыкшие к его шуткам приятели до последней минуты принимают его агонию за дурачество; и не о лицейских друзьях Пушкина; и не о товариществе, воспетом Тарасом Бульбой. Хочется написать о друзьях из полных радости и веселья книг Диккенса. Когда—то я всякий декабрь дарила себе чтение или перечитывание какого—нибудь из его романов, благо написал Диккенс более тридцати томов...

«Записки Пиквикского клуба»

«Диккенс создавал мир истинный, в котором наша душа может жить. Современный «боевик» — в лучшем случае коротенький антракт в нашей жизни. Но в дни, когда выходил Пиквик, люди считали жизнь антрактами между очередными выпусками».

«Первый роман "Записки Пиквикского клуба" останется навеки великим образцом того, что считают величием Диккенса: достойного и доброго дружества, смешных приключений на старых английских дорогах, гостеприимства английских харчевен, чести и мягкости английских манер, а прежде всего — образцом смеха или, если хотите, чудачества».

Главный герой этого романа мистер Пиквик — слегка располневший немолодой джентльмен в очках. Диккенс написал про очень теплого доверчивого и рассеянного человека, с которым постоянно происходят всяческие недоразумения: он путает гостиничные комнаты, бросается за слетевшей шляпой между двумя рядами войск на учениях, его не слушают лошади, обманывают жулики, а квартирная хозяйка принимает его мысли вслух о том, чтобы нанять слугу, за предложение руки и сердца и бросается ему на шею. Но по ходу дела Диккенс открыл, что этот толстяк создан спасать женщин, бросать вызов тиранам, выручать, помогать, тепло радоваться удачам друзей.

Среди великих книг, изображающих столкновение благородного героя и темного недоброго мира есть трагедия «Гамлет», трагикомедия «Дон Кихот»; в «Пиквике» это столкновение чисто комическое.

Самый остроумный, расторопный, находчивый и преданный друг мистера Пиквика — его слуга Сэм.

«Знакомое имя», — подумали все знатоки и любители Толкина, и были правы, вспомнив Сэма из «Властелина колец». Именно для того, чтобы заявить об отношениях, в которых слуга уже вовсе не слуга, Толкин взял это имя у Диккенса. Аналогия эта прозрачна и очевидна для всех англичан. Англичане называют скупых скруджами, как мы своих Плюшкиными, потому что Скрудж — герой Диккенса (а уж потом «Утиных историй»), Дэвид Копперфилд — имя иллюзиониста потому, что это имя героя Диккенса.

«Сэм Уэллер из романа Диккенса воплощает веселое знание жизни, Сэмюэл Пиквик — еще более веселое неведение. Диккенс выразил очень глубокое чувство, порождавшее веру в святость детей, когда поставил наверху того, кто слабей и простодушней. В теплых отношениях и искренней привязанности друг к другу по—настоящему, а не декларативно стираются социальные различия и устанавливаются отношения людей.

Полнота радости

Герои Диккенса не только шутят, они не боятся быть смешными, их сердечное расположение друг к другу не оставляет времени думать, какое впечатление они производят. Дружеский круг Диккенса связывает не только дружба в чистом виде, которая основывается на общности интересов, на общем взгляде на мир, но и привязанность, которую включают в себя и старая дружба, и долгая супружеская любовь. Привязанность соединяет родителей, детей, бабушек, дедушек, внуков, тетушек. «Привязанность, как пишет Льюис, — самый смиренный вид любви, мы ею не гордимся, и соединяет она часто очень непохожих людей, которые в силу продолжительного общения все больше ценят друг друга».

Смиренным и теплым весельем полны сцены многочисленных диккенсовских застолий и праздников Рождества. И в рождественских главах с особой силой выступает то, что Диккенс поэтизирует обыденность, а точнее возвращает нам здоровый детский взгляд на мир и излечивает от неблагодарного, стертого, привычного восприятия чайников, печей, ранних сумерек и холода за окном как вещей скучных и угнетающих.

«Идеал уюта — чисто английский и он очень присущ Рождеству, особенно Рождеству у Диккенса, — пишет Честертон. — Англичанин видит свой дом как снабженное всем необходимым укрепленное убежище, чья надежность по сути своей романтична.

Ощущение это особенно сильно в ненастную зимнюю ночь. Кто не видел тьмы, тот не видел солнца. Туман воплощает для нас ту внешнюю опасность, благодаря которой удобство превращается в уют».

Честертон блистательно подметил, что «в отличие от наших газетных демагогов, Диккенс не писал то, что хочет народ, — он хотел того, что народ хочет». «Он пришел в литературу не для того, чтобы его создания рабски копировали жизнь во всей ее узости; он пришел, чтобы они имели жизнь и имели ее с избытком. Как странно, что христиан считают врагами жизни, когда они хотят, чтобы она длилась вечно. Так же удивительно, что старых авторов комических книг считают скучными, тогда как они хотели дать вечную жизнь своим героям. И вечная радость народной веры, и вечный смех народной книги исчезли в наши дни. Мы слишком слабы, чтобы желать бессмертия. Нам кажется, что хорошее не должно быть в избытке, а это кощунство. Мы боимся вечной радости. Диккенс, в отличие от современных писателей, не колдует, словно алхимик, над человеческим опытом и блеклыми оттенками характера. Дух, который он славит, — тот самый, когда друзья беседуют ночь напролет за бутылкой вина. Но для него они бессмертны, ночь бесконечна, а вино льется из бездонной бутыли».

Вера в человека

Эта полнота радости была бы невозможна без полноты уважения к человеку и полноты требовательности к нему. Второй роман Диккенса «Приключения Оливера Твиста» — удивительная история о мальчике, родившемся в работном доме. Его не только никто не воспитывал, более того, его по заказу некоего таинственного незнакомца сознательно пытались сделать вором — а он устоял. Такая мера свободы человека казалась невероятной современнику Диккенса Теккерею, который даже, явно пародируя роман Диккенса, написал повесть «Кэтрин». В ней героиня, пройдя тот же путь, что и Оливер, становится убийцей.

«Христианство учит, что любой может, если захочет, стать святым; демократия — что каждый может, если захочет, стать гражданином. В нашу эпоху, уже не одно десятилетие, и психология и искусство учат, что каждый прикован к своему психологическому типу и обречен томиться в темнице собственного черепа. Тогда же, прежде, от всех ждали всего. Тогда людей призывали стать людьми. И в Англии, и в литературе никто не выразил этого лучше, чем Диккенс».

За пределами нашего сегодняшнего разговора осталось очень много важного: и тема прощения, покаяния, милосердия, холодной гордыни и мудрого терпения в «Дэвиде Копперфилде», и назидательность жизни самого Диккенса. Не всегда история жизни писателя стоит пристального внимания, а в случае с Диккенсом стоит. Этот человек мальчиком каторжно работал на фабрике ваксы из—за разорения семьи, но жизненные трудности не только не сломили его, а наделили умением по—настоящему радоваться и успешно бороться с угнетением благодаря оптимизму и способности удивляться.

Я даже не пытаюсь упомянуть многие замечательные романы Диккенса. Когда речь идет о по—настоящему великом писателе, разговор всегда только начинается, и тем, кто еще не радовался Диккенсу, хочется посоветовать читать его, начиная с «Приключений Оливера Твиста» и «Жизни Дэвида Копперфилда». Тот, кто возьмется читать «Записки Пиквикского клуба», должен приготовиться преодолеть скучные первые главы, чтобы потом веселиться на протяжении чтения двух томов. Появившаяся же сравнительно недавно экранизация «Оливера», осуществленная Романом Полански, очень хороша типажами и атмосферой, но сюжет Диккенса в ней урезан и переиначен. Так что стоит, прежде прочитав, посмотреть ее в качестве блистательных иллюстраций.

* В статье использованы цитаты из книги Г. К. Честертона «Чарльз Диккенс» и его предисловий к романам Диккенса.

Православный журнал для молодежи «Отрок.ua» №1 (25) 2007
Читайте также:
Не фантастика: «Сила и слава» Грэма Грина
«Люди нашего царя» Людмилы Улицкой
Письма Баламута