Доклад епископа Венского и Австрийского Илариона на конференции "Дать душу Европе. Миссия и ответственность Церквей"
Сегодня христианство представляет собой самую многочисленную по количеству верующих религию мира. Во многих странах Европы христианство занимает прочные позиции. В ряде государств Восточной Европы происходит возрождение веры, восстанавливаются или строятся заново тысячи храмов и сотни монастырей, создаются духовные школы, миллионы людей приходят к Богу. Казалось бы, не должно быть причин для беспокойства за судьбу христианства.
Однако если мы посмотрим на ситуацию более широко и попытаемся заглянуть в будущее, перспективы христианства представляются не столь уж радужными. В некоторых регионах мира наблюдаются тенденции, которые, как мне кажется, должны вызывать серьезное беспокойство. Впервые за много десятилетий можно говорить о существенном ослаблении позиций традиционного христианства в Латинской и Южной Америке, где сотни тысяч верующих становятся адептами сект, новых религиозных движений, различных харизматических групп. В Северной Америке скандалы, вызванные безнравственными поступками клириков, нанесли столь серьезный урон Церкви, что целые диоцезы вынуждены объявлять себя банкротами.
Тревожные процессы происходят в Европе - колыбели западного христианства. Во многих странах Западной Европы катастрофически не хватает кандидатов на священство, которых приходится импортировать из Восточной Европы, Азии или Южной Америки. Резко падает число молодых людей, считающих себя христианами и посещающих церковь. В Вене, согласно статистике, впервые за многие столетия число людей, принадлежащих к Католической Церкви, упало ниже 50 процентов. Демонстративный выход из Церкви стал обычным явлением; некоторые бывшие верующие даже просят, чтобы им дали сертификат о том, что совершенное над ними таинство крещения аннулируется.
Традиционный христианский взгляд на семью более не является господствующим в Европе. Многодетные семьи стали редкостью: все больше становится семей с одним ребенком, все больше бездетных и неполных семей. Христианское население Европы неуклонно сокращается; одновременно стремительно растет число европейских мусульман.
Все эти процессы хорошо известны, и о них достаточно много говорится в прессе - как церковной, так и светской. Я упоминаю о них не для того, чтобы вызвать панику, но для того, чтобы мы могли вместе подумать о тех вызовах, которые стоят сегодня перед традиционным христианством, и о тех ответах, которые мы могли бы совместно дать этим вызовам.
Вызовы христианству сегодня приходят как изнутри, так и извне. Вызовы извне весьма многочисленны. Прежде всего, это воинствующий секуляризм, который одерживает все более впечатляющие победы на европейском общественном поле, заявляя о себе как о единственной легитимной мировоззренческой системе, на основе которой должен строиться новый мировой порядок - как в Европе, так и за ее пределами. Стремление вытеснить религию из общественной сферы, отвести ей место на задворках человеческого бытия, свести ее исключительно к области частной жизни отдельных индивидуумов - вот та программа, над выполнением которой трудятся представители современного воинствующего секуляризма. Мы являемся свидетелями последовательного, систематического и целенаправленного наступление секуляризма на остатки европейской христианской цивилизации, желание покончить с ней раз и навсегда. Это наступление происходит под барабанный бой сторонников демократии и либеральных ценностей, под громкие крики о защите прав и свобод граждан. При этом, однако, под вопрос ставится основное право человека - открыто исповедовать веру в Бога; под угрозой оказывается право человеческого сообщества строить свою жизнь на основе религиозного мировоззрения.
Наступление воинствующего секуляризма на христианство приобретает особый размах в контексте глобализационных процессов, затрагивающих все более широкие слои населения во всем мире. Глобализация - процесс многомерный, многоплановый и многоуровневый. Глобализация влияет как на мир в целом, так и на отдельные страны и регионы, как на все человеческое сообщество, так и на конкретных людей; она затрагивает политику и экономику, мораль и право, науку и искусство, образование и культуру. Глобализация накладывает свой отпечаток практически на все сферы жизнедеятельности человека, за исключением, пожалуй, одной: религии. Только религия сегодня последовательно сопротивляется отчаянному натиску глобализма, вступая в неравный бой за защиту тех ценностей, которые она считает основополагающими и которым глобализация бросает вызов. И только религия способна противопоставить идеологии глобализма свою систему духовно-нравственных ориентиров, основанную на многовековом опыте поколений, сформировавшихся в до-глобализационную эпоху.
Вызов христианству бросает и та «диктатура релятивизма», о которой за несколько дней до своего избрания папой Римским говорил кардинал Йозеф Ратцингер. По его словам, релятивизм «не признает никаких ограничений и выдвигает в качестве конечного критерия собственное эго человека и его желания». Релятивизм стал господствующей идеологией в сфере начального, среднего и высшего образования в большинстве учебных заведений Европы. С малых лет человеку внушается, что нет абсолютных нравственных норм и ценностей, что религия - это принадлежность прошлого, что главной ценностью для человека должно стать его собственное благополучие и комфорт. Об этой тенденции в образовательной сфере с нескрываемым удовлетворением говорит либеральный философ Ф.Фукуяма: «Современное образование стимулирует определенные тенденции к релятивизму, то есть учению, в котором все горизонты и системы ценностей относительны, связаны со своими местом и временем, и никакие слова не суть истина… Последний человек в конце истории знает, что незачем рисковать жизнью ради какой-то великой цели, поскольку считает историю полной бесполезных битв, где люди дрались друг с другом, решая, следует ли быть христианином или мусульманином, протестантом или католиком».
Реальность, однако, свидетельствует о том, что для миллионов людей на земном шаре вовсе не безразлично, быть ли им христианами или мусульманами, протестантами, православными или католиками. И многие из них готовы не только «рисковать жизнью ради великой цели», но, если необходимо, то и отдать жизнь за свою веру, как это произошло с десятками тысяч мучеников и исповедников веры в России XX века. Их подвиг, а также беспрецедентное по масштабам религиозное возрождение последних полутора десятилетий в России и ряде стран Восточной Европы свидетельствуют о том, что религиозный этап в развития человечества отнюдь не пройден и что вера способна вдохновлять людей в наши дни, как и столетия назад.
Отвергнув те духовно-нравственные ценности, которые лежат в основе традиционного религиозного мировоззрения, секуляризм нанес удар не столько по религиозным общинам, сколько по самому человеческому сообществу, прежде всего по семье и детям. Подорванными оказались традиционные представления о нерасторжимости брака, о брачной верности, о чадородии: эти представления в Европе подвергаются систематическому осмеянию и оплеванию со стороны либералов и демократов всех мастей. Вместо супружеской верности предлагается «свободная любовь», однополое партнерство приравнивается к брачному союзу, чадородию противопоставляется «планирование семьи». Разрушение института семьи и чадородия является тягчайшим преступлением против человечества, за которое либералы и секуляристы будут нести ответственность перед историей. Именно отказ от традиционной семейной этики лежит в основе того тяжелейшего демографического кризиса, который охватил многие страны Европы и который грозит вымиранием ее христианскому населению.
Тоталитарные секты и так называемые новые религиозные движения представляют еще один реальный миссионерский вызов для Церкви в ХХI веке. И на этот вызов мы призваны дать совместный ответ. По словам Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия, тоталитарные секты и новые религиозные движения «подвергают пересмотру всю систему христианских ценностей, пытаясь найти мировоззренческую основу в реформированных восточных религиях, эзотерике, а подчас и обыкновенном оккультизме». Эти движения и секты «целенаправленно подрывают многовековые традиции и устои народов, вступают в конфликт с общественными институтами, объявляют войну Церкви Христовой». Их деструктивная деятельность «приводит не только к искажению смысла христианского благовестия, но и к разрушению национальной духовной культуры».
Сегодняшние сектанты используют новейшие способы контролирования сознания людей, методы пропаганды и вербовки; многие секты обладают мощными финансовыми структурами. Бесконтрольная деятельность «новых религиозных движений» наносит серьезный вред здоровью людей, попирает фундаментальные права человека, создает угрозу семье, обществу, государству, бросает вызов традиционным ценностям. Претендуя на исключительную правоту, лидеры сект, скрывая свои истинные цели, очень часто прикрываются различными религиозными, политическими, образовательными, культурологическими и иными лозунгами.
Опасность псевдорелигиозной экспансии стала уже давно и отчетливо понята некоторыми европейскими странами, такими как Германия, Франция, Бельгия, Польша: эти страны приняли целый ряд мер, ограничивающих деятельность деструктивных движений и сект. Проблематика сект и новых религиозных движений нашла свое отражение в документах и решениях Ассамблеи Совета Европы, рекомендациях Европейской парламентской ассамблеи, решениях кабинета министров Совета Европы и Европарламента.
Однако и Церковь не может, в силу своего призвания к непрестанному свидетельствованию об Истине, оставаться в стороне от этой проблемы. И мы должны признать, что какая-то часть вины за широкое распространение сект лежит на нас, представителях традиционных Церквей. Статистика показывает, что адептами тоталитарных сект нередко становятся не атеисты, обратившиеся вдруг к новому заинтересовавшему их учению, а люди, которые не были услышаны в Церкви, куда они приходили за духовной помощью и где они не встретили должного отношения и понимания. Мы должны более внимательно и чутко подходить к проблемам современных людей, многие из которых ищут сегодня в Церкви опору в сложной жизненной ситуации. Необходимо говорить с людьми на языке современного общества, жизнь и проблемы которого нужно знать. Не надо страшиться обличать пагубные ловушки, не забывая при этом о том, что бороться нужно с ложью, а не с людьми. Сектанты - это чада Божии, «за которых умер Христос», одинаково любящий каждое Свое создание.
Исламский фундаментализм представляет еще один вызов для традиционного христианства. Правила политкорректности, навязанные большинству европейцев, не позволяют говорить об «исламской угрозе». Чаще всего мы слышим о том, что ислам - это мирная религия, и лишь отдельные экстремисты и террористы пытаются использовать ее в своих антигуманных целях. На фоне этих разговоров, однако, в Афганистане выносится смертный приговор за переход в христианство, в Индонезии мусульмане сжигают христианские храмы, а в Косово - на глазах у всего мирового сообщества и в присутствии так называемых «миротворческих сил» - происходит систематическое и варварское разрушение древних христианских святынь. Либеральные политики призывают мусульман интегрироваться в западное общество, но многие мусульмане к этому вовсе не стремятся, а от отдельных наиболее воинственных имамов исходят призывы объявить джихад всей западной цивилизации и захватить Европу.
Если говорить о вызовах традиционному христианству изнутри самого христианства, то главным из них, на мой взгляд, является либерализация доктринального, экклезиологического и нравственного учения во многих протестантских общинах. Этот процесс на экклезиологическом уровне привел к введению института женского священства, а также к целому ряду других нововведений, неприемлемых с точки зрения традиционного христианства. В области христианской этики данный процесс привел, в частности, к пересмотру традиционных представлений о браке и семье, о супружеской верности и целомудрии, к признанию допустимости так называемых «однополых браков» и даже к введению специального ритуала «благословения» подобных союзов. В доктринальном плане тот же процесс нередко ведет догматическому релятивизму, допускающему вольное толкование многих основополагающих истин христианства, таких как учение о Святой Троице и о Воскресении Христовом. Становится все сложнее говорить о «христианстве» как единой вероучительной и нравственной системе: все более очевидным и вопиющим становится глубокое расхождение во взглядах между христианами Традиции и христианами либерального толка.
В создавшейся ситуации представляется своевременной и необходимой консолидация сил именно тех христианских общин, которые готовы отстаивать традиционную версию христианства в противовес всем его возможным либеральным версиям. К числу таких общин относятся, прежде всего, Католическая и Православная Церкви, а также Древние Восточные (дохалкидонские) Церкви. Я не говорю сейчас о тех серьезных догматических и экклезиологических разногласиях, которые существуют между этими Церквами и которые могут и должны обсуждаться в рамках двусторонних диалогов. Я говорю о необходимости заключения между этими Церквами некоего стратегического альянса, пакта или договора для защиты традиционного христианства как такового - защиты от всех вызовов современности, исходящих как изнутри, так и извне, будь то либерализм, сектантство, исламский фундаментализм, воинствующий секуляризм или релятивизм.
До настоящего времени христианский консерватизм в Европе отождествлялся почти исключительно с Католической Церковью, тогда как позиция православных оставалась малоизвестной. Если бы католики и православные выступили единым фронтом, голос Православных Церквей стал бы гораздо более слышимым, позиция же Католической Церкви получила бы мощную дополнительную поддержку. Не будем забывать о том, что в Европе в настоящее время проживает около 280 миллионов католиков и около 210 миллионов православных. Вместе они составили бы полумиллиардную армию, способную защитить свои ценности и идеалы.
Католики и православные должны были бы совместно встать на защиту, прежде всего, традиционных нравственных ценностей, таких как семья, чадородие, супружеская верность. К сожалению, с большинством протестантов у нас и по этим вопросам имеются серьезные расхождения, не говоря уже о фундаментальных расхождениях богословского и экклезиологического характера. Приведу в пример разговор с лютеранским епископом, состоявшийся в рамках богословского диалога с одной из лютеранских церквей Севера. Мы пытались подготовить совместный документ по защите традиционных ценностей. Речь зашла об аборте. Я спросил: «Можем ли мы в совместном документе написать, что аборт - это грех?». Ответ лютеранского епископа: «Ну, мы, разумеется, не пропагандируем аборт, мы предпочитаем контрацепцию». Вопрос: «Но все-таки аборт, с точки зрения вашей церкви, это грех или не грех?». Ответ: «Ну, понимаете ли, бывают ведь разные обстоятельства, например, жизнь матери или ребенка может оказаться под угрозой». - «Ну, а если нет угрозы ни жизни матери, ни жизни ребенка, то аборт - это грех или нет?» И лютеранский епископ так и не согласился с тем, что аборт - это грех.
О чем можно вести диалог, если аборт - не грех, однополый брак - прекрасно, контрацепция - замечательно? Только католики и православные в современной Европе сохраняют традиционный взгляд на семейные ценности, и в этом смысле, так же как и во многих других, православные и католики являются стратегическими партнерами.
И православным, и католикам сегодня необходимо ответить на следующий вопрос: не будучи единой Церковью, можем ли мы научиться действовать как единая структура, как союз единомышленников, как стратегические партнеры перед лицом внешнего мира? Многие православные убеждены в том, что можем, и это убеждение, насколько мне известно, разделяется и значительным числом католиков.
Структуру, которая позволила бы католикам и православным в Европе выступать единым фронтом, можно назвать по-разному. Когда чуть больше года назад, в день избрания папы Римского Бенедикта XVI, я впервые предложил создать такую структуру, я назвал ее «православно-католическим альянсом». За прошедшее время на эту идею поступило множество откликов, в основном, положительных. Некоторых, однако, смущало слово «альянс», в котором усматривали милитаристские или политические коннотации. Суть, конечно, не в терминологии, а в самой идее. Для меня было важно найти такой термин, который не носил бы никаких экклезиологических коннотаций и не наводил бы на мысль о том, что православным предлагается новая уния с католиками для достижения вероучительного единства. Предлагаемую структуру можно назвать, например, Православно-Католическим комитетом по сотрудничеству в Европе (Catholic-Orthodox Committee for Cooperation in Europe), или Консультативным Советом (Consultative Board).
Между прочим, на Евхаристическом конгрессе в Бари в мае 2005 года кардиналом Вальтером Каспером, главой Папского Совета по содействию христианскому единству, была озвучена идея православно-католического «собора». Эта идея получила неоднозначный отклик в православной среде, поскольку слово «собор» в данном контексте имеет для православных весьма специфические коннотации: оно напоминает о Ферраро-Флорентийском и других подобных соборах, на которых католики навязывали православным унию.
Мне представляется, что на данном этапе преждевременно говорить о каком-либо «соборе» с целью достижения вероучительного или экклезиологического единства. Речь должна идти именно о стратегическом сотрудничестве с целью выработки общей позиции по социальным и нравственным вопросам - об альянсе, комитете или консультативном совете, который помог бы православным и католикам защищать не свои собственные интересы, а интересы традиционного христианства как такового.
В предлагаемую структуру могли бы входить, с одной стороны, те католические епископы, которые составляют Комиссию Епископских Конференций Европы (COMECE), с другой же - из официальных представителей тех Поместных Православных и Древних Восточных (дохалкидонских) Церквей, которые имеют епархии или приходы в Европе. Безусловно, возможны и другие модели организации этого альянса.
Темой обсуждения в рамках предлагаемой организации, как уже было сказано, могли бы стать, прежде всего, социальные и этические вопросы, такие как отношение к секуляризму и релятивизму, проблемы биоэтики и биотехнологий, аборт, контрацепция, клонирование, эвтаназия и многое другое. По всем подобным вопросам организация могла бы в качестве авторитетного партнера вести диалог с европейскими международными организациями, такими как Европейская Комиссия, Европейский Парламент и Совет Европы. При обсуждении тех же вопросов организация могла бы представлять традиционное христианство в диалоге с исламом, иудаизмом и другими мировыми религиями.
В рамках Европейского православно-католического альянса, или Комитета по сотрудничеству, или Консультативного совета можно было бы, кроме того, вырабатывать тот «кодекс поведения» католиков в православных странах и православных в католических странах, который необходим для урегулирования проблемы прозелитизма. В данном случае организация осуществляла бы функции некоего «православно-католического архиерейского совещания» на европейском уровне.
Вопросы вероучительного характера должны, конечно же, обсуждаться в рамках уже существующей Смешанной комиссии по православно-католическому диалогу, которая после шестилетнего перерыва соберется в Сербии осенью сего года. Но имеем ли мы право в нынешней ситуации, когда само христианство оказывается под угрозой, ограничивать свое двустороннее сотрудничество неспешным обсуждением папского примата, Филиокве и других богословских и экклезиологических вопросов, разделяющих наши Церкви?
Будучи «профессиональным» богословом, я прекрасно сознаю значимость этих вопросов для достижения церковного единства. Но ведь они обсуждаются уже почти тысячу лет, и неизвестно, сколько еще времени понадобиться на то, чтобы их решить. Мы не можем рассчитывать на скорое достижение вероучительного единства и не должны ставить его условием для расширения сотрудничества. Пусть богословский диалог идет своим чередом: его успехи или неуспехи не должны влиять на наше сотрудничество в тех многих областях, по которым мы никогда не переставали пребывать в единомыслии.
Именно сегодня такое сотрудничество, как никогда, необходимо. Через двадцать, тридцать или сорок лет может оказаться слишком поздно.
Вставить в блог
Поддержите нас!
