Православие и психоанализ

	Д. Де Кирико «Большая башня», 1921 г.

В марте исполнилось три года, как я занимаюсь практическим психоанализом. Несколько сот пациентов, самые неожиданные жизненные ситуации. Многим из обратившихся ко мне удалось помочь. Были и неудачи. Но не это тревожит меня и заставляет писать.

Ни одно занятие человека не может быть истинным и тем более исцеляющим, если в основе его не лежит искренняя вера в Бога, в Его силу, разум и любовь. Так и психоанализ. Да и вообще психоанализом ли, в его традиционном понимании, занимаюсь я? Да, помогаю людям. Да, пытаюсь объяснить им возможности и слабости их души. Но разве это психоанализ?

Мне, прожившему большую часть своей жизни в пассивном атеизме, вступившему в лоно Православной Церкви в 33 года, быть может, как никому другому видно кричащее внутреннее несоответствие, противоречие, заключенное уже в самих словах: психоанализ и Православие.

Психоанализ — признание немощи, духовной ущербности человека, и православие — религия свободы духа и веры в бесконечность, неисчерпаемость человеческого. Мне как православному абсолютно ясно, что только служа проводником силы Божьей, я могу помочь людям. Подменять исцеляющую силу Божью своей — впадать в грех гордыни. Важно прочувствовать и донести не свою жалость в сострадании, а уверенность, что все беды, подстерегающее нас устроены Богом для уврачевания именно нашей души. Ибо милосердие Божье есть любовь, спешащая на помощь, вытекающая из сердца, преисполненного сострадания (Пс. 18).

Научиться любить людей очень трудно, а без этого работа психоаналитика теряет всякий смысл. Воспринимать тревогу и боль чужую как свою, постепенно сливаться с внутренним «я» обратившегося за помощью человека — первое и основное правило моей психоаналитической практики. Правило, которое в западном варианте психоанализа малоприемлемо. Там психоаналитик ведет свои сеансы отстраненно, больше всего опасаясь контакта с душою пациента, логически сплетая цепочку, держась за которую пациент сможет «вылезти» из возникшей у него жизненной трудности.
Но у нас в России обращаются к психоаналитику, ища сострадания, понимания, сочувствия и помощи. Именно помощи. Помощи не разума, не знания, не интеллекта, а души. И, будь моя воля, я бы заменил это иноземное, режущее слух слово «психоанализ» на исконно русское — любознание: знание чуда любви человеческой.

Выступая в роли психоаналитика, я присваиваю себе право решать исход ситуаций, конфликтов, ссор. Но где тот стержень, держась за который, можно прийти к истине? Только Бог дает силу Истины, только соединяясь с бесконечностью Божественного, можно понять человека и помочь ему. Сложность здесь не в постижении причин, а в возможности найти выход. «Потому что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их» (Мф. 14).

Берусь на собственной практике (более 700 случаев) утверждать, что почти все основные механизмы бессознательного, которыми оперирует классический психоанализ, у нас в России не работают и выглядят попросту странно. Конечно, при известной установке можно почти у каждого мальчика обнаружить стелы Эдипова комплекса — стремления устранить отца и обладать матерью, а у девочки соответственно комплекса Электры — желания убрать мать и обладать отцом. Но все это будет, как и у Фрейда, гипотезой, выдаваемой за проверенные теоретические постулаты.

Особенно ярко ущербность фрейдовской бессознательной психосексуальности проявляется в семейно-брачных сеансах. Фрейд и его последователи рассматривали и рассматривают семью как консервант нравственности. Муж и жена, брак, дети были и есть для них понятия социально определенные, прагматически жизненно очерченные, без всякого намека на духовность. Однако нельзя забывать, что поверхностное знание всегда отдаляет нас от религии. «Не лишение девства делает супругами, — говорит св. Иоанн Златоуст, — а благодать Святого Духа». Вот этой-то духовной стороны семейной жизни психоанализ не знает. Вся жизнь в браке сводится, по нему, к здоровой части — рождению детей — и больной — лечению различных комплексов и желаний. Муж и жена в классической психоаналитической транскрипции по существу чужие люди, несущие в себе идею брака и, как каинову печать, различные невротические расстройства.

Однако достаточно только одного шага — восприятия женщины не как объекта устрашения или объекта устраняющего, а как существа, духовно чувствующего и равного по запросам души и желаниям мужчине — и карточный домик классических психоаналитических построений разваливается. На место устрашающим комплексам и страхам приходит здоровое, не издерганное невротизмом понимание внутрисемейных патовых отношений.

Конечно же, мальчик и мама имеют между собой духовную связь. Мама для любого мальчика — первый тренер его воли и чувств. Но отношения их отнюдь не имеют любовной или даже чувственной окраски. Это отношения противостояния, противоборства. Мальчик, повинуясь своим душевным желаниям, пытается овладеть волей и чувствами мамы. Через нее он впервые познает в своей жизни женское. Но почему должна быть ревность к отцу? Откуда такая внутренняя взрослость, зрелость? Эдип, когда с ним все приключилось, был давно уже не мальчиком, а вряд ли корректно переносить чувства взрослого на ребенка. Отец нужен любому мальчику не меньше, чем мать. Но их духовные отношения другие: не противостояние, а сотрудничество, дружба. Отец вводит мальчика в мир, он его социальный тренер. Часто мальчик, сам того не замечая, подражает манере отца одеваться, копирует интонации его голоса, походку, пытается понять и овладеть навыками его профессии.

Та же самая, но в обратном отображении, картина с девочкой: с отцом отношения противостояния, он воспитывает в ней волю и чувства, с матерью — взаимопонимания, дружбы. Мать и дочь, если они нервно и психически полноценны, всегда подруги. Недаром «какова мать, такова и дочь» (Иез. 16, 44).

Быть может, самая серьезная ошибка представителей классического психоанализа в отрыве от духовности, духовных отношений. «Ты называешься отцом детей своих по плоти: будь отец их и по духу», — говорил св. Тихон Задонский. Семья никогда не виделась психоаналитиками как место, где человек реализует свое духовное предназначенье, свою связь с Богом. Напротив, она всегда была для них суровой смирительно-нравственной рубашкой. Душевные комплексы и страхи порождали новые комплексы и новые страхи. Нездоровый подход давал нездоровые результаты. Уверен, что только в разумном соединении психоаналитического опыта с православной этикой и нравственностью возможно его реальное существование в России и польза.

«Татьянин день» №4/1995 г.

Читайте также:
Нужен ли в Церкви психиатр?