Криминальные истории в Библии - миссионерство нового формата?

  Миссионерский месседж и зов Божий

     Оценивать какое-либо явление христианской культуры с точки зрения его миссионерской  эффективности - задача весьма сложная. Во-первых, восприятие любого текста или образа всегда субъективно (это связано как с неповторимым жизненным и эстетическим опытом каждого человека, так и с его самочувствием, настроением, актуальными проблемами и заботами в сам момент восприятия). Во-вторых и в-главных, в любом религиозно-просветительском проекте, помимо грамотно составленного миссионерского «месседжа», действуют еще два фактора: призыв Божий и духовный отклик на него человека. Этот отклик трудно спрогнозировать, так как он связан с сокровенными глубинами человеческой личности и с той свободой, которую даровал Творец всем людям.

 Детектив  или криминальная хроника?

     Исходная посылка автора Бертрама Зальцманна основывается на классическом миссионерском принципе апостола Павла («с иудеями был как иудей...»): раз предполагаемый адресат любит детективы, надо убедить его, что Библия - это именно то, что ему нужно. «В Библии немало настоящих детективных историй,» - так называется вступительная глава книги. 

     За что же любят детективы? - задается вопросом автор и выделяет в качестве основных следующие черты детективного жанра:

     1) читательское напряжение, связанное  с неизвестностью: «Мы гадаем: «Кто преступник? Как произошло преступление? Поймают ли его (или ее)?» (с. 7) ;

     2) обогащение читателя информацией  о внутреннем мире людей, особенностях  их общения друг с другом, мотивации  их поступков:   «Хороший детектив - это и трактат о психологии. Он изображает человека с его сильными и слабыми сторонами. Он описывает, что тот делает, и дает нам возможность понять, что именно толкает его на действие» (с. 8);

     3) психологический комфорт, обусловленный, во-первых, контрастом между страшными событиями, происходящими в детективе, и ощущением читателя, что он-то находится в полной безопасности, а во-вторых, тем, что в конце детектива тайна раскрывается, преступник оказывается разоблаченным и наказанным и, таким образом, «нам кажется, что можно понять наш хаотический мир; что можно восстановить и его, и наше равновесие... мы снова и снова убеждаемся в том, что правда победит, а несправедливость рано или поздно будет наказана» (с. 8).

       По словам автора «Криминальных  историй...», отобранные им библейские  сюжеты отвечают всем требованиям, предъявляемым к детективу даже «самыми фанатичными поклонниками» этого жанра (с.9).  Правда, как отмечает Зальцманн, детективные сюжеты в Библии специфичны: они «редко сохраняют в тайне то, как совершено злодеяние; обычно не скрывают и личность злоумышленника. В отличие от современных детективов мы уже во время чтения видим, что было. Напряжение в том, найдут ли преступника, как его обнаружат и кто призовет его к ответу» (с.9).

       Переданное в этой цитате понимание детективного жанра отличается от традиционного.  Дело в том, что детективное произведение, согласно литературоведческим словарям, - это не просто рассказ о преступлении: необходимым элементом детективной истории, ее центральной сюжетной линией является раскрытие тайны преступления (см., например: Словарь литературоведческих терминов: в 2 т. Под ред. Л.И. Тимофеева и С.В. Тураева. М., 1974). Вероятно, в этой связи более корректным было бы различение терминов «криминальная история»  (crime - преступление, т.е. действие, связанное с нарушением закона) и «детективная история» (по Ю. Бореву: англ. detective - сыщик; от лат. detectio - раскрытие). Таким образом, не всякое повествование о человеческом злодеянии можно назвать детективом, и многие из отобранных Зальцманном сюжетов являются не детективными, а криминальными -  например, в ветхозаветном рассказе об изнасиловании Дины нет даже намека на расследование, насильник известен с самого начала.

     Что касается предложенной Зальцманном  интерпретации детективной тайны как неизвестности, какая участь постигнет преступника, то такого рода «тайна» является неотъемлемой чертой как большинства произведений художественной литературы (мы чаще всего не знаем, что произойдет с героем на дальнейшем витке судьбы), так и жизни каждого человека, поэтому, пожалуй, нет никакой причины считать такую онтологическую неизвестность эксклюзивной принадлежностью лишь детективного жанра.

     Однако  не совсем корректное с литературоведческой точки зрения использование Зальцманом термина «детективная история» по отношению к библейским сюжетам, пожалуй, вполне оправдано с точки зрения духовной: Зальцманну важно было подчеркнуть, что в каждой пересказанной им истории есть детектив, «главный сыщик - Бог» (с. 134).

Композиция  и язык книги

     Состав  «Криминальных историй» прост: составитель отобрал 25 библейских сюжетов соответствующей тематики и попытался сгруппировать их по «типам преступления», сопроводив пересказы собственными комментариями. Этот основной текст книги обрамляется вступительной и заключительными главами, в которых автор раскрывает духовное понимание человеческих преступлений вообще и библейских рассказов о них в частности.

     По  всей видимости, для того, чтобы заинтересовать своего потенциального читателя, в основном тексте книги Зальцманн использовал различные пласты современного языка, например, стиль новостных СМИ: так, начало притчи о добром самарянине классифицируется им как «разбой с тяжкими телесными повреждениями», сюжет Книги Иеремии - как «преследование инакомыслящего», сюжет Книги Эсфирь - как «геноцид, санкционированный государством» и т.п. Иногда автор пользуется и слэнгом: например, один поступок пророка Давида он называет «классическим вымогательством за то, что на современном уголовном жаргоне называют «крышей» (с. 49). Такого рода стилистические приемы - вероятно, вопреки намерениям самого автора - могут вызвать комический эффект (вроде того, которого добиваются всякого рода «забавные Библии», «евангелия от...» и т.п.) и, как мне кажется, настраивают читателя на «панибратский» лад по отношению к Священному Писанию. Кстати сказать, по этому признаку вступительная и заключительная глава резко контрастируют с основным текстом: в них ни панибратства, ни «комиксного» остроумия не ощущается.

     Что касается композиции, выбранной Зальцманном  для основной части книги, то она имеет прецеденты в других областях изучения культуры и литературы. Лежащий в ее основе метод прост и - в идеале - наглядно-строг: отбирается некое число сюжетов, в них вычленяется некая основополагающая структурная единица, и в зависимости от типа этой единицы сюжеты определенным образом классифицируются.

     Если  бы книга Зальцманна позиционировалась как научный труд (филологический, культурологический и т.п.), то для ее оценки стоило бы ответить на следующие, вполне традиционные для такого типа исследований вопросы: 1) целесообразно ли рассматривать отобранный материал с избранной исследователем точки зрения; 2) корректно ли исследователь составил список всех существующих типов той структурной единицы, которую он взял в качестве критерия для классификации сюжетов (не следовало ли объединить какие-то единицы в одну более общую или, наоборот, разъединить объединенные им единицы, не забыл ли он какую-то единицу и т.п.) и  3) верно ли он охарактеризовал выявленные из конкретных сюжетов искомые единицы (если неверно, то, значит, и отнесение им конкретного сюжета к той или иной группе может быть ошибочным).

     Поскольку книга Зальцманна ставит перед собой  не научную, а миссионерскую цель, ответы на второй и третий вопрос, по всей видимости, никак не могут повлиять на ее оценку. Однако на всякий случай все-таки замечу, что спорные (или, по крайней мере, недостаточно разъясненные) моменты в зальцманновской классификации криминальных библейских историй имеются: так, почему, например, сюжет «изнасилование и государственная измена», рассказывающий о том, как сын царя Давида Авессалом убил своего брата Амнона, изнасиловавшего их общую сестру, и был изгнан отцом, а затем поднял против отца восстание, отнесен Зальцманном к тематической группе «Царь против простого народа»? И почему убийство Иродом Вифлеемских младенцев относится не к той же группе, а к иной - «Преступления, совершенные государством», в чем критерий отличия? Да и вообще, можно ли геноцид целого народа назвать «криминальной историей»?

Последний вопрос наводит нас на еще один спорный момент методологии Зальцманна: автор не учитывает кардинально разный масштаб пересказанных им библейских событий (например, изнасилование одной женщины и избиение четырнадцати тысяч Вифлеемских младенцев; организация царем Давидом убийства Урии и преследование фараоном всего еврейского народа и т.п.), а также различие их сюжетной роли в самой Библии - к примеру, получение Иаковом благословения имело значение для последующей судьбы всего израильского народа, в то время как другой пересказанный Зальцманном «криминальный сюжет» вообще не связан с конкретным историческим событием, а является лишь первой частью евангельской притчи:   «Иисус рассказывает о том, как человек стал «жертвой диверсии».

Какой-то враг посеял у него на поле, среди пшеницы, семена сорняков. Это были сорняки, которые по внешнему виду очень похожи на пшеницу, и их можно было различить только тогда, когда они созреют. Злоумышленник к тому времени уже сумел замести следы. Работники не знали, как им поступить, а вот хозяин действовал, как настоящий сыщик, и быстро пришел к верному заключению. Остановив не в меру ретивых работников, готовых тут же броситься в поле, чтобы выполоть сорняки, он принимает разумное и дальновидное решение» (с. 83). Осмысление Зальцманном данного сюжета в детективном ключе кажется несколько натянутым хотя бы потому, что, насколько позволяет судить текст притчи (Мф. 13, 24-30), ни работники, ни хозяин поля не ставят перед собой цели поймать и наказать преступника, они лишь решают, как можно исправить причиненный вред.  Впрочем, это осознает и сам Зальцманн - и не только осознает, но и подчеркивает данное отступление от схемы традиционного криминального сюжета, полагая, что оно несет в себе духовную информацию: «Бог непременно установит новый миропорядок. А мы - не можем и не обязаны выкорчевать все зло, которое есть в нашем мире» (с. 83).

     Этот  последний пример позволяет нам  еще раз убедиться в том, что «натяжки» и «недотяжки» классификации Зальцманна, хоть и ощутимые с научной точки зрения, для ее миссионерской цели оказываются, по всей видимости, не важны. «Криминальные истории» - не пособие по криминалистике и не пример культурологически-литературоведческих штудий, выбранная тема - это, скорее, только способ заинтересовать читателя, привлечь его внимание, чтобы в конечном итоге помочь ему почувствовать близость Бога к людям и вытекающую из этого метафизическую защищенность человека от любых преступлений (только поверь в Него, только почувствуй Его руку на всем!).

     Однако  один вопрос, заданный нами, пока остался без ответа: плодотворен ли сам ракурс, предложенный автором для изучения данного материала? Или, говоря проще,

 Стоит ли читать Библию как историю человеческих преступлений?

       «Библию можно читать как историю человеческих преступлений», - замечает Зальцманн в предисловии. Да, конечно, можно - об этом свидетельствует получившаяся книга. Но надо иметь в виду, что писалась Библия все-таки не с этой целью, и потому прочтение Священного Писания под несколько необычным ракурсом может дать незапланированные результаты. Мне показалось, что это отчасти произошло и с книгой Зальцманна.

     Дело  в том, что роль преступников в отобранных им библейских сюжетах иногда играют не «плохие люди», а, наоборот, те, к кому в традиции некоторых христианских конфессий относятся с особым пиететом: Иаков, царь Давид (в православной традиции они - святые; в книге Зальцманна о них говорится как о «харизматических личностях», что, насколько я понимаю, в протестантизме является неким аналогом святости).

     Как замечает автор, Библия не скрывает их преступлений. Действительно, не скрывает. Однако «криминальный ракурс» рассмотрения их жизни, выбранный Зальцманном, выдвигает их неприглядное поведение на первый план, жанровая призма «криминальных историй» показывает нам их как преступников - а библейская традиция одновременно говорит нам об их избранничестве. Возникает ощутимый конфликт между двумя этими точками зрения.

Роль  комментариев - потенциальная и  реальная

     Во  вступительной главе Зальцманн  сообщает, что для облегчения современному читателю понимания библейских сюжетов  автор сопроводил их пересказ комментариями - в них даны «исторические сведения, которые помогут лучше понять ситуацию, характеры, поступки, подробности сюжетов» (с. 11) «Но их богословское содержание, - продолжает далее Зальцманн, - делает нас не столько зрителями, сколько участниками общей для всех нас человеческой истории». Из этих слов неясно, собирается ли автор разъяснять богословское содержание выбранных им библейских эпизодов или полагает, что оно и так будет всем понятно.

     При дальнейшем чтении создается впечатление, что в ряде случаев это богословское содержание не совсем понятно и самому автору. Во всяком случае, иногда комментарии Зальцманна не облегчают, а, наоборот, усложняют понимание читателем духовного смысла пересказанных библейских сюжетов. Чтобы это утверждение не звучало голословно, приведу несколько примеров, когда

1. комментарий затемняет смысл библейского текста. Так, из самого пересказа видно: обещание Бога Каину, что того никто не посмеет убить, является по сути страшным наказанием - Каин этим обрекается на вечную жизнь в изгнанничестве и отверженности («Ты проклят: земля, которую ты напоил кровью брата, отвергнет тебя. Сколько бы ты ни возделывал землю, она уже не будет тебя кормить. Отныне ты изгнанник и скиталец». С. 14). Но в предваряющем текст комментарии акценты смещены так, что наказание выглядит чуть ли не наградой - во всяком случае, ощутимо, что автор остается в некотором недоумении от поступка Бога: «Бог поступает с Каином довольно странно. Он не лишает его жизни и даже помечает особым знаком, чтобы его не убили другие. Без такой защиты Каин, несомненно, пал бы жертвой справедливости. Но Божье наказание - не воздаяние или месть; он защищает жизнь, даже жизнь убийцы» (с. 12-13).   
2. комментарий в своей оценке библейских событий вступает в противоречие с оценками, отраженными в самом пересказе. Например, во введении к одной истории о Давиде Зальцманн, как мы помним, характеризует его поступок как «вымогательство» за «крышу».

     Как же показывает нам те же события сам пересказ? Давид посылает к богачу Навалу гонцов, которые сообщают тому: «Пастухи твои были с нами, и мы не обижали их, и ничего не пропало у них, пока они пасли в Кармиле» и просят за это вознаграждение. Навал отказывает: «А кто он такой, этот Давид?! Это что: я должен взять хлеб, воду, мясо, что приготовил для тех, кто стрижет моих овец, и отдать неизвестно кому?» Услышав об отказе, Давид решает отомстить Навалу. Один из пастухов сообщает жене Навала Авигайль о том, что произошло, подтверждает, что люди Давида, действительно, охраняли их, и советует вмешаться, чтобы не произошло чего-нибудь плохого. Между тем, Давид, направляясь на совершение мести, в гневе размышляет: «Это что же, даром я охранял в пустыне все добро этого наглеца?! Ничего не пропало у него, а теперь он платит мне злом за добро! Пусть покарает Бог Давида так-то и так-то, если к утру я оставлю в живых хоть одного мужчину из дома этого наглеца». Здесь читателю впору насторожиться: Давид уверен, что Бог на его стороне! Судя по речи, с которой обращается к Давиду Авигайль, она также уверена в этом (хотя ее истинных мыслей мы знать не можем, а главная эмоция ее слов - это страх перед Давидом и желание любым способом удержать его от мести): «... И когда ополчится на тебя человек, будет преследовать и искать твоей смерти, то пусть Господь, твой Бог, спрячет твою жизнь в Котомке жизней, а жизнь врагов твоих пусть бросит прочь как камень из пращи. И когда исполнит Господь все то доброе, что обещал тебе, когда поставит тебя во главе Израиля, никто не упрекнет тебя, и моему господину не придется раскаиваться в том, что он напрасно пролил чужую кровь, отомстив за себя». Дальнейшее развитие событий вроде бы подтверждает, что Бог - на стороне Давида: Авигайль рассказывает Навалу о своей встрече с Давидом. «Замерло его сердце, он словно окаменел, а прошло десять дней - и Господь сразил его намертво. Услышал Давид о том, что Навал умер и сказал: - Благословен Господь, свершивший Свой суд над Навалом за оскорбление, которое он мне нанес! Остановив меня, раба своего, чтобы я не делал Навалу зла, Господь обратил злобу Навала против него самого!». Заканчивается эпизод тем, что Авигайль становится женой Давида (c. 49-53).

     Этот  криминальный сюжет оставляет читателя в недоумении: в пересказе все, кроме Навала (который назван «злым и упрямым»), воспринимают поступок Давида как должное, а его самого - как находящегося под защитой Бога, в то время как из комментария понятно, что в данном «криминальном сюжете» Зальцманн отводит Давиду роль преступника. Если поверить оценкам комментария, то получается, что Бог в этой истории не играет роль «главного сыщика», а, напротив, почему-то оказывается на стороне «злодея», и остается не совсем понятным, почему это происходит и какой духовный вывод следует из всей этой истории?

3. комментарий заостряет духовную непроясненность библейского эпизода, но не дает ее разъяснения: «...Библия ничего не смягчает, она говорит без обиняков о недостойных уловках Иакова. Да, Иаков поступил плохо, проявил хитрость и коварство. Мало того, оправдывая себя тем, что ему вроде бы помогает Бог, Иаков заходит еще дальше. И все же Бог не наказывает его, но предоставляет событиям идти своим чередом. Библия объясняет это так: несмотря на обман, замысел Божий все же выполнен, поскольку именно Иаков избран Богом. Однако это никоим образом не оправдывает поступков обманщика» (с. 17). Остается непонятным, как соотносятся Богоизбранность святого праотца и его «криминальные» (по Зальцманну) поступки. Эта неразъясненность (вкупе с эпизодами о царе Давиде) может привести читателя книги к весьма искушающей мысли о том, что, по Библии, нет никакой связи между нравственным выбором и поступками человека и «отношением» к нему Бога. Кстати сказать, похожая мысль встречается в учении кальвинистов о безусловном предопределении. «Безусловное предопределение - это предвечное избрание Богом одних людей ко спасению, а других - к погибели, совершенно независимо от их воли и без всякого отношения к их свободе. Предназначенные к вечному спасению составляют небольшую группу избранных Богом людей, избранных в силу Его непостижимого решения, помимо всякой их заслуги.  С другой стороны, никакие усилия не могут спасти тех, кто предопределен к вечной погибели. Как добрые дела, так и злые дела служат для выполнения Божиих предначертаний». Кстати, в качестве одного из доказательств этого учения кальвинисты рассматривают слова апостола Павла о том, что Господь Бог возненавидел Исава и возлюбил Иакова еще прежде их рождения (Рим. 9, 11-13). (прот. М. Зноско-Боровский. Сравнительное богословие. С. 131-132).

     Надо  сказать, что святые отцы, в отличие от кальвинистов и Зальцманна, пытались разъяснить, за какие добродетели Иаков избран Богом и в чем духовный смысл совершенного им обмана, об этом можно прочитать, к примеру, у свт. Филарета (Дроздова) в толковании на Книгу Бытия (например: М.: Русский Хронограф, 2004. С. 448, 461, 463 и т.д.). Вообще, по недоговоренностям и неясностям некоторых комментариев в книге Зальцманна очень легко понять, почему православная традиция рекомендует знакомиться с Ветхим Заветом при подспорье толкований святых отцов: их духовный опыт позволял проникнуть в глубины Богодухновенной Книги, а не скользить по ее поверхности.  

4. Комментарий вступает в противоречие и с другим комментарием того же автора, и с оценками, закрепленными в общехристианской традиции:  «Давида считают величайшим царем Израиля, - так начинает Зальцманн свой комментарий к первому эпизоду из жизни царя Давида. - ...Сам Бог обещал, что царствование Давида будет крепким и династия его воцарится на вечные времена». После такого вступления следуют рассказы из жизни царя Давида, рисующие его в весьма неприглядном свете: 1) история его ссоры с Навалом; 2) рассказ о том, как Давид сделал своей любовницей Вирсавию и организовал убийство ее мужа Урии. Центральными героями третьего эпизода являются выросшие дети Давида, но начинается комментарий Зальцманна с фразы, которая почти противоречит сказанному в начале: «Преступления, которые совершались при дворе царя Давида, продолжаются и в новом поколении». «Вот вам и обещанное Богом крепкое царствование... Поди разберись в этих противоречиях», - может смутиться читатель.

     Такого  рода неясности и недоговоренности вряд ли придутся по душе потенциальному читателю «Криминальных историй...» - любителю детективов: ведь, как замечал сам Зальцманн, детективному жанру свойственно финальное восстановление гармонии: преступник найден, преступление разъяснено и разложено по полочкам, мир снова кажется постижимым с помощью разума. В книге Зальцманна, напротив, отмеченный нами конфликт между оценкой Иакова и царя Давида как преступников и как Божиих избранников остается неразрешенным (фраза из заключительной главы пытается смягчить их вину, но никак не объясняет их Богоизбранность: «Харизматические личности, например, Иаков или Давид, тоже подвергаются искушению, но уступают ему скорее по человеческой слабости, чем по врожденной порочности». С. 134). Впрочем, возможно, что неудовлетворительное содержание некоторых комментариев говорит не о неумении автора заметить духовную проблему, скрытую в библейском тексте, и постараться предложить свое понимание, а о том, что изолированное от опыта святых отцов понимание Священного Писания в ряде случаев оказывается просто несостоятельным.

«Авраам поверил Богу, и это вменилось  ему в праведность» (Гал. 3, 7)

     Однако  важно подчеркнуть, что эти неснятые противоречия и неясности в каком-то смысле уравновешиваются горячей верой самого автора, особенно ощутимой во вступительной и заключительной главах «Криминальных историй...». Можно даже расценить это равновесное противостояние как своеобразную духовную модель, предлагаемую Зальцманном и РБО: не нужно стараться все в религии объяснить и понять, нужно просто довериться Богу и Его любви.

     Именно  такого доверия часто не хватает  нашему светскому современнику, для  которого вопросы о том, почему страдают дети, почему Бог не наказывает богатых  или почему некоторые «попы» любят  деньги, едят мясо в постные дни  и т.п. - такие вопросы ощущаются  как непреодолимое препятствие  для того, чтобы поверить в Бога или прийти в Церковь.

     Поэтому если подобный читатель уловит запечатленную в книге Зальцманна модель «нерассуждающей веры» (пусть Бог почему-то избрал «обманщика» Иакова - но я все равно доверяю Ему), если проживет эту модель изнутри в процессе чтения, то появление «Криминальных историй...» на российском книжном рынке, пожалуй, может принести изрядную духовную пользу, несмотря на все перечисленные выше недостатки и недоделки основного текста книги.