Лауреат Государственной премии СССР (1989). Автор свыше 130 работ в области абстрактной и прикладной математики и информатики, включая 25монографий и учебных пособий. Подготовил 35 кандидатов и несколько докторов наук. Им получен ряд фундаментальных результатов в области функционального анализа; созданы системы алгоритмического и программного обеспечения тренажеров, осуществляющих динамическую имитацию управляемого аэрокосмического полета; разработан ряд методов обработки космической информации.
— Виктор Антонович, сейчас мы наблюдаем процесс повального переименования институтов в «университеты» и «академии». Как Вы относитесь к этой всеобщей «университизации»?
— К сожалению, реально лишь немногие ВУЗы способны перейти на новую — университетскую — ступень развития. «Университетом» нельзя стать вдруг, внезапно — для этого нужны история, традиции, наконец, прочная научная база. И потом, проблема не только в стихийном переименовании ВУЗов, но и в том, что, когда на базе частного сектора стремительно плодятся разные «московские» и прочие «университеты», этот процесс выходит из-под контроля государства. Сегодня во множестве создаются, в прямом смысле, «липовые» университеты и всякого рода академии, выдающие своим выпускникам такие документы об образовании, аналога которым, как они утверждают, по высоте уровня в мире вообще нет. Однако рано или поздно, но такое потворство коррумпированного образовательного чиновничества, раздающего направо и налево лицензии, обернется мощным социальным протестом, сходным с жалобами обманутых вкладчиков.
— Выдерживает ли Московский Государственный Университет конкуренцию в нынешней ситуации?
— По результатам зарубежных рейтингов, Московский университет и сегодня считается одним из лучших в мире по уровню подготовки. Нобелевский лауреат Янг говорил мне, что в Америке все университетские преподаватели математики — из МГУ, а все студенты — китайцы. Все математики там наши. Несмотря на то что в определенных коридорах и закоулках федеральной власти зреют намерения нас «вбить под шляпку», для всей России остается очевидным факт, что Московский университет занимал и продолжает занимать особое место в интеллектуальной жизни страны. Возможно, кому-то это не нравится... Поймите меня правильно: Московского университета не было бы без России, но и Россия без Московского университета — уже не Россия.
— Виктор Антонович, в каком положении, на Ваш взгляд, находится сейчас образование в России?
— В системе отечественного образования назревает катастрофа. Образно говоря, мы сейчас движемся к некой модели феодализма. Именно феодальная экономика характеризовалась невостребованностью науки и наукоемких технологий. Смотрите: с 1990 по 1995 год финансирование науки в России сократилось в 12 раз! Теперь давайте вспомним, чем характеризовалось феодальное общественное сознание? Торжеством оккультизма, астрологии, мистификацией сознания, гаданиями, гороскопами и т.д. Ну, а как со всем этим у нас сейчас? На телевидении закрыта программа «Российские университеты», зато сплошь и рядом с экранов вещают волшебники, колдуны, сатанисты, случайно забредшие в студии «инопланетяне». Ну, и ко всему этому добавим катастрофу с учебной литературой.
— В последнее время все чаще говорится о необходимости реформы образования...
— Здесь категорически неприемлемы те методы «революционного насилия», которые предлагаются в погоне за немедленными результатами ради того, чтобы скорее о них отрапортовать правительству. Ведь еще академик Королев как-то очень мудро заметил: «Если ты сделал быстро, но плохо, — все забудут, что делал быстро, но запомнят, что плохо...» Опасность для страны проистекает из заведомо неверной установки, согласно которой образование станет-де богаче, когда богаче станет государство, когда окрепнет экономика. Нам все время объясняют, что наука должна стать в России коммерчески рентабельной, тогда-де и ученый, и профессор будут зарабатывать достаточно.
— Что же в этом плохого?
— Понимаете, еще в начале века профессор Московского университета Сперанский писал: «А, между тем, наука — источник великого прогресса — сама по себе не продуктивна. Она обогащает тех, кто ее применяет, но не истинных своих создателей». Поэтому образование должно иметь абсолютный приоритет в бюджетах всех государств. Известно, что наука способна успешно развиваться при уровне финансирования не ниже 2% от ВНП (валового национального продукта). Так, по данным на 1996 год, в Израиле эта доля составляет 3,5%, в Японии — 3,1%, в США — 2,7%. А в нынешней России — только 0,3%.
— Оснований для оптимизма не много...
— Увы! Приведу пример: в программе президента США Клинтона одной из главных задач объявлена всесторонняя поддержка национальной системы образования. У нас, к сожалению, уже первые комментарии к проекту Федерального бюджета на 1998 год говорят как раз об обратном...
— Какие еще угрозы несет в себе планируемая ныне реформа?
— Проблем очень много. Особенно настораживают попытки расчленить цельную систему отечественного образования на разрозненные области. Нет сомнений, что это приведет к необратимым последствиям. Любому культурному человеку ясно, что сейчас, как никогда, нужно всеми силами спасать отечественное образование. А оно гибнет. Ведь что мы наблюдаем? Идеал профессора ныне нам преподносят в облике «профессора-предпринимателя», а идеал студента — в облике эдакого «поденщика». И неудивительно, поскольку установленные сейчас государством размеры зарплаты профессора, стипендии аспиранта и студента не обеспечивают даже минимума для нормального существования. Вот студент и не ходит на лекции — но не из-за политических разногласий с профессором. Он просто не имеет времени учиться, поскольку для него теперь главное не учеба, а поиск средств к физическому существованию.
— Откуда, кстати, Университет берет средства на существование?
— Деньги на стипендии и зарплаты приходят из госбюджета. А науку приходится поддерживать на гранты, выигранные нашими учеными. Также существует «сверхплановый» прием студентов на некоторые факультеты за плату. И по-прежнему основная статья дохода Университета — плата за обучение иностранных граждан. Кроме того, МГУ развивает крупные совместные инвестиционные проекты с зарубежными и отечественными партнерами.
— Насколько сильно влияет сегодня иностранный капитал на образование в России? Ведь это может служить мощным идеологическим и политическим инструментом...
— Здесь можно говорить о двух тенденциях. Первая — это гранты, которые получает профессура. В принципе, это нормальный процесс — профессура из других стран тоже старается выиграть международные гранты. Правда, они не так уж велики, чтобы помочь существованию наших ученых. Скорее даже наши отечественные гранты — в частности, Российского фонда фундаментальных исследований — оказывают более существенную роль. Хотя, конечно, международные гранты — это некий инструментарий.
Второе — это влияние с помощью вложений. Оно очень мало: я не знаю зарубежных стран, которые делали бы большие вложения в российскую высшую школу. Скорее всего, речь идет о нормальном желании иностранных государств распространить свой опыт.
— Вы считаете Французский университетский колледж при МГУ удачным примером взаимодействия?
— Франция — это страна, которая старается не только сохранить свой язык, свою культуру, но и распространить их в других странах. Я аплодирую Франции за эту попытку, которая у нее отлично получается. Много наших студентов желает учиться в этом колледже, и в плане влияния на культуру здесь ничего предосудительного нет. А уезжают туда работать единицы: ведь у них безработица. Конечно, у меня, как у ректора МГУ, есть такое желание, чтобы был Русский колледж и во Франции, и в других странах. Но нужны определенные условия. Насколько я понимаю, французы тратят на это огромные деньги.
— Все чаще приходится наблюдать не только переманивание специалистов на Запад, но и навязывание западных ценностей...
— К сожалению, это беда всего нашего государства. И МГУ здесь, увы, не исключение. Утечка умов наносит огромный вред: уезжают лучшие, уносят свой интеллект, свои руки, знания. Это ущерб государству. Есть разные системы подсчета, но я готов верить специалистам, которые полагают, что с помощью приобретения дешевых умов другие страны получают больше доходов, чем от всей системы туризма и торговли. Очень дорого стоит подготовка специалиста высокого класса. А если их уезжает 10 тысяч — это уже значительно. Конечно, ясно, что уезжают не от хорошей жизни. Просто в России пока не удается создать такие же условия. А что касается навязывания стандартов, то большего вреда трудно придумать. У нас есть традиции. Наша система образования — лучшая в мире, и нет никаких объективных оснований отказываться от традиций, мы должны их развивать, впитывать что-то и совершенствоваться на этой базе, а изменить одним махом систему образования и последовать каким-то рекомендациям — это ничего не может принести, кроме вреда. Считается, что 5 лет учить — дороговато. Но кто подсчитал, какой убыток принесут недоученные специалисты?! Да, нужно учиться на хорошем опыте. Посмотрите, как это делают развитые страны: они впитывают в себя все лучшее, но развивают свои традиции, свои основы. Благо, нам есть что развивать.
— Виктор Антонович, Вы были одним из первых ректоров Москвы, кто осознал реальную угрозу сектантства для студенчества. В № 12 нашей газеты было опубликовано Обращение ученых против пропаганды сектантства и оккультизма — Вы тоже под ним подписались. Что Вас побудило к этому?
— Я надеюсь, что понимаю ситуацию среди молодежи. И, действительно, в МГУ есть угроза, угроза того, что секты будут вовлекать все большее число людей в свои сети. Например, мои дочери, которые тоже учатся в Университете, рассказывают, что к ним часто подходят сектанты, пытаясь затянуть к себе. Сектантство в России всегда было связано с разрушением устоев государства, и мне кажется, что секты сами по себе не возникают. Они всегда действуют по заказу: будь то заказ отдельных людей, заказ каких-то других сил. Секты наносят большой вред образованию. Попадая в их узкий, я бы сказал, темный круг, студенты теряют интерес к учебе, становятся ограниченными. Секты — очевидное зло. Иногда они бывают жестокими, бесчеловечными. Очень важно, чтобы молодежь четко себе это представляла.
— Но среди адептов нетрадиционных культов встречаются люди, вполне приятные на вид...
— Да, мне иногда ребята говорят: «Виктор Антоныч, я имею право прийти и доверить им все, что есть у меня на душе, поговорить с ними». Никто не возражает против выбора — это право каждого студента. Но надо всегда четко понимать, что следует за этим шагом, за первым разговором по душам. Дальше, как правило, следует сильнейшее воздействие на психику. В итоге, человек гибнет для общества... Конечно, с сектами надо бороться. Это та область, где у нас совпадают позиции с Церковью.
— Чем бы мы могли помочь Университету в противодействии сектантам? Например, после статьи в октябрьском номере нашей газеты о попытке кришнаитов проникнуть на биофак МГУ, последние прислали нам официальное письмо, угрожая судом.
— Да, мы тоже получили от них письмо в связи с этой публикацией. Я знаю ситуацию на биофаке и внимательно слежу за ней... Я думаю, вы могли бы помогать информацией. Если где-то появится хоть малейший намек на деятельность в Университете какой-либо секты — здесь нужна объективная информация — дальше пойдет административная работа. Мы должны защитить наших студентов от влияния сектантства, по крайней мере, в стенах Университета.
— Виктор Антонович, за последние полтора года прошло несколько встреч между преподавателями и студентами МГИМО, МГУ, МДАиС. Будут ли продолжены дальнейшие контакты?
— У нас была идея организовать круглый стол с профессорами Духовной Академии. Я знаю, что там есть первоклассные профессора, и стоило бы обсудить общие проблемы. У нас есть контакт с ректором МДАиС владыкой Евгением, я присутствовал на актовых собраниях в Академии, а владыка всегда присутствует на наших.
— А что Вас побудило приютить в стенах МГУ Свято-Тихоновский богословский институт?
— Свято-Тихоновский институт — это очень благородное дело, поскольку там речь идет о новом типе образования, светско-духовном.
— В ноябре на праздновании 5-летия Свято-Тихоновского института Святейший Патриарх Алексий II наградил Вас орденом преподобного князя Даниила Московского. Что для Вас значит эта награда?
— Конечно, высокая награда Его Святейшества Алексия II имеет для меня особое значение. Я был воспитан в уважении к вере, к Православной Церкви. В деревне, где я вырос, центральным местом был храм — помню, отец даже ремонтировал его крышу. В детстве я там часто бывал, мы всегда ходили на Пасху, мать меня причащала... Для меня связь с Православием не пустой звук. Я всегда придавал особое значение нашим контактам с Православной Церковью, ведь у нас общее дело — воспитание порядочных людей, любящих Родину. Мы благодарны Святейшему Патриарху за его внимательное отношение к судьбе Московского университета. Вспомним хотя бы о ежегодном богослужении 25 января в Успенском Соборе — теперь это уже традиция. Затем восстановление церкви святой мученицы Татианы...
— Вы не жалеете об этом решении?
— Процесс, конечно, был довольно сложным, но все-таки я ни на минуту не сомневался, что мы правильно делаем. Это святое место, и традиция должна быть восстановлена. Я рад, что все идет по правильному пути.
Вставить в блог
Поддержите нас!
