Свидетель свободы. Панихида по Андрею Синявскому

В ПРОПОВЕДИ после панихиды отец Владимир сказал:

«Если воспринимать земную жизнь как отрезок времени, предназначенный человеку для приготовления к жизни вечной, то стоит ли огорчаться, когда умирает праведник, загробная участь которого не вызывает никакого сомнения? Ведь Сам Иисус Христос сказал: «Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет. И всякий, живущий и верующий в Меня, не умрет вовек» (Ин. 11:25-26).

Но почему же Господь, произнесший эти слова утешения о смерти Лазаря, Сам «восскорбел духом», когда пришел в дом к сестрам Лазаря Марфе и Марии, а в конце концов и «прослезился «?

Этот евангельский эпизод, связанный с болезнью, смертью и воскресением Лазаря, сегодня особенно важен для нас, поскольку все мы, оплакивая дорогого и любимого нами брата, друга, коллегу, учителя, поставлены пред тайной жизни и смерти.

Что сказано в Евангелии об отношении Иисуса Христа к Лазарю? Сказано, что Он его любил. Помните, когда Господь прослезился, иудеи говорили: «Смотри, как Он любил его» (Ин. 11:5,36)?

Как же и нам не оплакивать разлуку с человеком, призванного Божьей любовью в этот мир к святости и к свидетельству славы Божией! И чем больше это свидетельство об истине, любви и свободе было проявлено в этом мире, тем больше наша скорбь. Поскольку без такого свидетельства этот мир не полон.

В древнегреческом языке мученик и свидетель называются одним и тем же словом. Мученичество — это и есть наивысшее проявление свидетельства славы Божией. В чем же слава Божия может быть выражена в каждом из нас? Прежде всего, в умении сделать свое «я» настолько прозрачным, чтобы «образ и подобие Божие», по которому мы созданы, не были заслонены, помрачены нашей гордостью, ведь «Бог гордым противится, а смиренным дает благодать» (Инк. 4:6).

Андрей Синявский был одним из смиреннейших людей, которых я знал. При этом он был одним из дерзновеннейших литераторов и мыслителей. Могут ли сочетаться эти качества в одном человеке? Безусловно. Истинное смирение включает в себя и умение пользоваться свободой и талантом, дарованными нам Богом и делающими нас богоподобными существами. Для него творчество никогда не было способом самоутвердиться или выделиться, поскольку, как он при мне ответил студентам Литинститута несколько лет назад, цель писательства есть преображение. В этой покорности Истине и противостоянии любой лжи Андрей Синявский и проявлял свою свободу. Он был свободным человеком в тюрьме и лагере. Он умел оставаться свободным человеком, испытывая — уже после лагеря, в эмиграции — жесткое давление общественного мнения и либерального диктата. Он оставался внутренне свободным человеком даже тогда, когда большевистские «органы» распустили на Западе слух, будто Синявский был агентом КГБ...

Впрочем, Андрею Синявскому не так трудно было оставаться свободным, ведь он был православным человеком. Примечательно, что он не стеснялся уточнять свою конфессиональную принадлежность и в обществе своих друзей-агностиков, и в лагерном сектантском окружении, и в католических монастырях, куда его приглашали выступать. Причем его православие было не просто данью традиции, но сознательным, продуманным выбором.

За несколько лет до кончины он, подводя итоги своей жизни, решил проститься со своими друзьями и недругами, побывать в городах и весях своего детства и юности, поклониться родным могилам. Проститься — значит попросить прощения и простить. Я был свидетелем его внутренней сосредоточенности, когда мы паломничали с ним в Псково-Печерский монастырь, когда много часов провели за беседой с русским провинциальным архиереем-бессребренником, когда при мне он в Париже прощал и прощался со своим многолетним врагом, известным русским писателем-эмигрантом...

Он умер, как и подобает православному человеку — примирившись с людьми и с Богом, после таинств Елеосвящения, Покаяния и Причащения.

Прости и нас, дорогой брат, друг, коллега и учитель. Вечная тебе память».