Человек живет в океане языка. Язык выражает мысль. Мысль выражается в слове. За словом стоит человек, его характер, образ поведения. Кроме того, язык — признак ума или глупости... Потому лучше захромать на ногу, чем на язык. И в иной ситуации лучше замкнуть уста и не отверзать.
Раскрываем в метро «Московский комсомолец», читаем: «Кремлевские грызуны достали всю страну». Далее: «отмыться им не удастся...»; а действия политика N. — «откровенная подстава». Скажите, пожалуйста, кто говорит таким языком: «достать» в значении «надоесть»? «отмыться» в значении «сложить с себя вину»? «подставить» в значении «подвести кого-либо под удар»? Зачем же мы говорим друг с другом на этом уголовном языке? Может быть, таким образом можно построить новую жизнь, «новую» Россию? Или это свобода — от идеологии? Но разве такой язык не связывает нас с определенной идеологией?
Стиль жизни формируется языком. Каков язык, такова и жизнь. Не надо говорить: плохая жизнь, поэтому и язык плохой — нет, это мы рождаем такие слова в помыслах сердечных, а потом настроением, мыслями, словами (надо ли объяснять, что слово — тоже дело?) творим нашу жизнь.
Послушаем, как говорят политики: «мы все (долго подыскивает нужное слово Сергей Шахрай)... повязаны обязательствами перед нашими избирателями». Или проправительственный политик объясняет с экрана телевизора, что оппозиция «наехала на правительство». Кто у нас бывает «повязан» и кто «наезжает»?..
Океан слов велик. Бурное море не терпит баловства дилетантов-матросов — скорее всего, они потонут при ближайшем шторме — язык спасет и охранит только того, кто его ценит, кто понимает последствия вольного обращения со стихией, ибо «все беды человека от его языка». Когда будут эти «беды», пророчествовать не будем, но язык уже многих подвел (перебирать не хочется). Так не потому ли нам, мягко говоря, не сладко, что «язык наш — враг наш» и мы никак не хотим понять, что он опасен?
Впрочем, есть другой язык. И это тоже наш язык. На этом языке, например, сказано: « Сын мой! внимай мудрости моей и приклони ухо твое к разуму моему, чтобы соблюсти рассудительность, и чтобы уста твои сохранили знание» (Притчи Соломоновы, 5:1). Значит, язык начинается не ловким плетением словес говорливого и остроязычного политика и журналиста, а начинается с мудрости, имеющей знание вещей, и уста неравнодушны к тому, как выражается это знание.
Мудрость говорит всякому человеку (и политику также): «соты медовые — слова добра, сласть же их — исцеление души». Причем, надо понимать, что словом исцеляется или уязвляется не только душа, но и тело, ибо хорошее слово «целебно для костей». Это так, потому что словом «убивают», «мучают», так что от иных людей хочется спрятаться, скрыться, убежать.
Политическая деятельность организуется только речью, и, собственно говоря, политик — это человек, умеющий и знающий, где, когда, сколько и какие можно произнести слова, но... «при многословии не миновать греха, а сдерживающий уста свои разумен».
Главное качество речи — уместность. В каких же «местах», где и как выступают наши политики? Почему «местом» политических комментариев выбирается обычно коридор (по выходе из зала заседаний)? Ведь и речь получается «коридорная». Что же можно объяснить в коридоре?
Словом можно было бы объяснить многое, например, внятно объяснить политику правительства, почему растут цены, почему безработица, почему невыплаты — и тогда «язык мудрых врачует». Общество можно врачевать языком, но для этого надо понимать, что язык есть инструмент государственного управления. От того, как организован язык в обществе, каковы в нем словесные коммуникации, зависит организация дел в обществе, планирование и принятие решений, управление социальной и экономической жизнью в целом.
Значит, есть язык «наезжающий» — нередко это язык авторитетной газеты — который со своими «повязано», «достает», «наезжает» завтра будет забыт... Почему? По самим материальным условиям существования текстов, ограничивающих «жизнь» этих слов... Что такое «телевизионное» слово? Сегодня «вылетело», но завтра уже и не вспомнишь, и не «поймаешь». Просто не запоминается и не остается в культуре эта авторитетная, однодневная, скользящая по поверхности нашего сознания речь... Но она направляет сегодняшние интересы.
В отличие от временно «наезжающего» есть язык «вечный», избранный многовековым культурным отбором. Он имеет отношение ко всякому человеку, а не только к тем, кто «повязан» партийными обязательствами. «Уста правдивые вечно пребывают, а лживый язык — только на мгновение» (Притчи, 13:19). Можно ли строить «новую» Россию с таким языком, который пребывает временно? Павел Гусев, главный редактор МК, как-то проговорился, что, мол, это мы «временно говорим таким языком, пройдет пяток годов — и будем говорить по-другому». Видимо, будет уже поздно, потому что мы достаточно вкусим от плодов этих уст...
«За всякое сказанное вами слово ответите...» Но что значит для иного газетчика, телевизионщика, модного актера будущее, когда так усладительно «выразиться», «запечатлеться» в газетке, «засветиться» на экране, «для красного словца не пожалеть ни мать, ни отца»? Я заграждаю себе уста, чтобы в малой заметке не цитировать, не анализировать этот завязывающийся, «наезжающий» на нас стиль. Чтобы ему противостоять, надо стать риторически образованным обществом, понимать законы словесных манипуляций и, наконец, начать изобретать (именно это — главное в риторике) новый стиль мысли и слова.
Что есть риторика? Современному политику и модному публицисту это слово известно только в вульгарно-дилетантском толковании. Десять лет назад говорили о «риторике империалистической пропаганды», сейчас же возражения любого оппонента, когда их надо одним махом окрасить в черные тона, называют «риторикой». Потому это слово так любимо и Киселевым, и Любимовым, и Сванидзе. Причем сами ораторы как бы забывают, что пользуются именно риторикой как «искусством находить способы убеждения относительно каждого данного предмета» (Аристотель).
В европейской культуре риторика есть способ государственного управления с помощью речи; в риториках античности прописаны речевые законы государственного управления, даны советы организации публичной аргументации. Риторика не служанка велеречивого оратора, подсказывающая, как путем словесного искусства заставить себя слушать и победить оппонента. Словесное искусство зиждется на философии и этике, следовательно, «нельзя быть хорошим оратором, не будучи добрым человеком» и не обладая знанием предмета речи.
Наши великие художники слова (к сожалению, мы «постигаем жизнь в романах») учились именно у профессоров-риторов: Пушкин — у Кошанского, Лермонтов — у Мерзлякова, Гончаров — у Давыдова (последние два — в Московском университете). Перечитаем Кошанского: «цель риторики — в том, чтобы, раскрывая источники изобретения, раскрыть все способности ума; — чтобы, показывая здравое расположение мыслей, дать рассудку и нравственному чувству надлежащее направление; — чтобы, уча выражать изящное, возбудить и усилить в душе учащихся живую любовь ко всему благородному, великому и прекрасному». (Общая риторика, 1829.) Оглянемся окрест: какие мы изобретаем мысли? даем ли рассудку нравственное направление? насколько мы «изящны» (всегда в риториках обсуждался вкус как способность понимать прекрасное)? наконец, есть ли у нас любовь к благородному и возвышенному?
На политическом Олимпе не понимают, что демократия есть речевая форма, позволяющая каждому человеку оптимально высказывать свою точку зрения так, чтобы «глупость каждого была видна» (Петр Великий). Но наши политики высказываются только в одном-двух предложениях информационной программы — остальное договаривает за них ведущий. В наших политических диалогах «один на один» Любимов словно посмеивается над неумением диспутантов управиться с основным законом диалога: выслушивать партнера. В спорах типа Шумейко-Горячев главная задача — «не перестать говорить», поэтому речь состоит из нескончаемых придаточных и вводных предложений, а всякое начало монолога сопровождается громким «бубнением» оппонента.
Полно, язвительное перо, остановись! Неужели это и о нас написано «Слово о человеке» в учебном сборнике риторических речей XVIII века?
«Человек есть вещь дивная, велия и прекрасная, дивно от предивного Бога осуществованная, от души невещественной и от плоти вещественной пречудно сложенная.
Человек — всепредобрейшее долговечное животное, разумное, рассуждательное и удивительное, всякого научения и всякого художества удобопринимательное... выспреносная глава, горезрящее око, мудросокровищное сердце, быстролетающая мысль, крылатый небовосходный ум, многобеседная уста, доброглаголивый язык...»
Дерзаем, ныне ободренны! «От плодов уст своих человек насытится добром... Радость человеку в ответе уст его — и как хорошо слово вовремя!»
Вставить в блог
Поддержите нас!
