Импозантное зрелище. Из студенческих воспоминаний

На следующий день нас ожидало более импозантное зрелище. Занятия начались лекцией профессора богословия, протоиерея Успенского собора Сергиевского. Опять большая словесная аудитория была битком набита студентами. Богословие читалось одновременно для всех факультетов, и стечение слушателей на первые три-четыре лекции было громадно. Затем аудитория быстро поредела и временами являла собой настоящую пустыню. Сергиевский и в церковном богослужении, и на университетской кафедре любил внешние эффекты. Его появление на кафедре составляло настоящее театральное «действо». Он шествовал плавно, высокий, стройный, с худощавым, но красивым лицом, обрамленным прядями седых волос, в щегольской темно-фиолетовой рясе и в ослепительно белых манжетах, похожий скорее на величественного кардинала, нежели на православного батюшку, а перед ним двигался швейцар, несший в руках большое мягкое кресло. Получалось что-то в роде процессии. Швейцар подходил к кафедре, снимал с нее простой венский стул, которым довольствовались прочие лекторы и торжественно водворял на место принесенное кресло. Сергиевский плавно шествовал к кафедре с таким расчетом, чтобы приблизиться к ней как раз в тот момент, когда была закончена установка кресла. Медленно поднимался он на ступени кафедры и, наконец, представал перед нами во всей свой рост, величественный и важный. Затем, не садясь, при общей тишине он отвешивал медленно три поясных поклона, один — прямо перед собой, другой направо, и третий налево. Только после этого он водружался на свое кресло и тихим, несколько таинственным голосом начинал лекцию. Он любил высокопарные выражения, бьющие на эффект. Две фразы из его курса пользовались особенной известностью: «Поставим паровоз веры на рельсы философии, и первая станция наша будет Бог». Так говорил он в начале курса. А подходя к догмату о Святой Троице, он говорил: «Теперь я буду говорить не для того, чтобы что-нибудь сказать, но дабы не умолчать». Несмотря, однако, на эту высокопарность, он был умный человек, отдавал себе ясный отчет в том, что большинство его слушателей не чувствует влечения к богословским наукам, и предъявлял к аудитории самые умеренные требования. На экзаменах он доводил свою снисходительность до последнего предела, не признавал иных отметок, кроме пятерки, и только уже в особых вопиющих случаях позволял себе поставить экзаменующемуся пять с минусом. Он был не лишен язвительного юмора. Услыхав от одного студента неожиданно для себя ответ, обличавший серьезную богословскую подготовку, он, удивленно всматриваясь в студента, вежливо спросил его: «Уж не атеист ли Вы?» И когда студент в свою очередь выразил удивление такому вопросу, Сергиевский спокойно объяснил, что обыкновенно светские люди изучают богословие так подробно с целью выступать против миссионеров на богословских диспутах. Чутко улавливал он и попытки некоторых милостивых государей, пытавшихся блеснуть перед ним проявлением ханжества. Таких попыток он отнюдь не поощрял, и иногда обрывал их не без остроумия. Когда студент в Университете обращался к нему со словами «отец протоиерей» или «батюшка», он проходил мимо, не откликаясь, как будто обращение относилось вовсе не к нему. Откликался только на обращение «господин профессор». Когда же один студент очень надоедал ему, называя его батюшка, он, наконец, вежливым тоном сказал: «Господин студент, я совсем не имел чести знать вашей матушки».