Толстой Н.И. Церковнославянский — живой или мертвый?

В нынешней России церковнославянский многими ощущается как язык «мертвый», т. е. сохранившийся только в церковных книгах и службах, во всех других случаях, даже при домашнем чтении Священного Писания, в ходу — родной русский язык. Не так было в дореволюционные времена. Если обратиться к собственным детским и юношеским впечатлениям, а волею Божьей я учился в старой русской школе и гимназии в эмиграции в Белграде, можно вспомнить, что Закон Божий преподавался не менее десяти лет — два года в школе и восемь лет в гимназии (общее среднее образование длилось двенадцать лет: четыре в школе и восемь в гимназии) . Молитвы и Евангелие (Новый Завет) были исключительно на церковнославянском языке, и только Катехизис был на русском и то весьма архаическом (например: «Дабы мы могли увhровать сей тайнh, Слово Божiе вразумляетъ насъ о ней, черезъ сравненiе Христа съ Адамомъ, Адамъ естественно есть глава всего человhчества...» и т. д.). На воскресной обедне стояли в гимназической церкви строем, иногда перед большими праздниками отстаивали вечерни, часть класса (счастливчики!) пела в церковном хоре, но ходили и в городскую русскую Троицкую церковь. Церковнославянский язык звучал постоянно, церковнославянские тексты: заповеди Моисея, заповеди блаженства, притчи из Евангелия — заучивались наизусть, как и латинские тексты или тургеневские стихотворения в прозе, часть гимназистов прислуживала в церкви, некоторые читали часы и исполняли обязанности псаломщиков. Церковнославянский язык звучал чаще, чем воспринимался зрительно. Именно поэтому в дореволюционных руководствах для средней школы по церковнославянскому языку давалась общая грамматическая схема, как для русского, а в университетских учебниках по старославянскому языку, как правило, предлагался праславянский комментарий и праславянская схема для понимания происхождения и родословного места церковнославянского среди других славянских и индоевропейских языков. Иными словами, рассматривалась лишь лингвистическая сторона предмета, ибо церковная сторона была как бы бытовой, понятной, с детства воспринятой. Двадцатое столетие в России в корне изменило это положение. Для многих церковнославянский из «полуживого» или точнее, относящегося к «жизни иной» превратился в мертвый, а то и в чуждый язык. Теперь многим его надо не воспринимать, а изучать, и не только с лингвистической стороны, но и со стороны историко-литературной, культурологической и, что самое главное, — религиозной, богословской. Нужно менять многое. И форму, и смысл, и цели преподавания старославянского языка в высшей школе, на факультетах филологического и историко-филологического профиля. В аудиторию пришел новый слушатель, а вне аудитории — новый читатель славистической историко-филологической литературы. Среди верующих много неофитов, жаждущих скорее приобщиться к «источнику воды живой», к церковнославянским сакральным и книжным текстам. Поэтому нужен учебник особого типа, нужны уроки, научающие распознавать не только формы текста: аорист, двойственное число, дательный самостоятельный (как это делается на практических занятиях по старославянскому языку в высшей школе), сколько смысл текста, фразы, словосочетания, отдельного слова в фразе <...>

Нужно приготовить читателя к осознанию и восприятию современного нам церковнославянского языка, слагавшегося более тысячи лет и выражающего сегодня, как и прежде, начала высокой духовности, нравственной чистоты и твердой веры. В этой связи следует признать уместным отношение к церковнославянскому языку как к иконе, создающей сложно преобразованную картину мира, воспитывающей «симфоническое» восприятие и понимание, т. е. пробуждение в памяти широкого круга контекстов изображенного образа либо произнесенного или написанного слова, контекстов не столько реального, жизненного плана, сколько духовного и внеземного.