Письма будущего патриарха. Октябрьская революция глазами выпускника Университета

17 апреля 2000 года исполнится 30 лет со дня преставления Святейшего Патриарха Алексия I. К этому юбилею приурочен выход сборника впервые публикуемых писем епископа Алексия (Симанского) к своему духовному наставнику митрополиту Арсению (Стадницкому) за 1917, 1918 и 1921 годы. Особая ценность эпистолярного наследия заключается в том, что письма, в отличие от мемуаров, содержат значительно меньше неточностей, вызванных ошибками памяти или эволюцией взглядов автора.

Предлагаем вам отрывки из некоторых писем (недописанные части слов и опущенные в тексте даты воспроизводятся в квадратных скобках, подчеркнутые автором слова подчеркну-ты). Книга выходит в январе 2000 года в издательстве московского Сретенского монастыря.

 

***

Дорогой и досточтимый Владыко! Пишу немного без особой надежды, что письмо дойдет до Вас до пятницы. Благодарю Вас за весточку от 3-го июля. Я только что возвратился из Сергиевой церкви, где вчера всенощную, а сегодня литургию служил в приснопамятный и дорогой для нас день Преподобного Сергия. Только в Церкви, в общении духовном с верующим и молящимся народом, себя чувствуешь вне современных ужасающих условий жизни. По-видимому, в Петрограде вторая революция; история с неумолимой последовательностью делает свое дело. Но к чему приведет Россию социалистическое правительство, если и прежнее, более умеренное, достигло одного только разрушения по всем частям? Впрочем, всего этого следовало ожидать с самого 1 марта [1 2 марта 1917 года Император Николай II отрекся от престола — ред.]. <...>

 

Эти дни имел удовольствие не видеть наших дурных большевиков, не знаю, каковы их мысли и чаяния и что думают они о промедлении их утверждения в должностях членов консистории.

 

До свидания.

 

Прошу Ваших святых молитв.

 

Душевно почитающий и преданный послушник Е. Алексий.

 

***

 

Дорогой и глубокочтимый Владыко!

 

Благодарю Вас за письмо Ваше от 21-го октября. Я его получил 26-го, а вчера и матушки были у меня и передавали свои впечатления московские. Настоящая несчастнейшая полоса в жизни России то и дело ставит нас перед кризисами, и опасностями, и ужасами, а в настоящее время мы более, чем когда-либо, «накануне» всяких новых испытаний. Здесь внешне спокойно, и это показывает, насколько народ исстрадался, что ему уже почти безразлично, кто держит власть в России. Да и по правде сказать, не все ли равно — Ленин или Керенский? Первый открыто объявляет себя захватчиком и врагом всего доброго, а второй — такой же авантюрист, но под внешней формой государственного деятеля. Я так много думаю и говорю (может быть, и излишне откровенно) о всем совершающемся, что прямо делается тяжко и безнадежно. Есть, конечно, надежда на милость Божию к русскому народу, но достоин ли он, мы все этой милости, раз на нас лежит великое преступление — свержение единственно законной, Богом поставленной власти...

 

И одно из двух: или под тяжкими испытаниями искупить это преступление — или же исправить содеянное, а как — это должно быть понятно. Кажется и здесь «власть» в лице комиссара — колеблется, и вероятно мы будем в распоряжении «советов». Теперь уже разные Екат[еринские], Виноград[ские], говорят мне, что я прав был, когда предсказывал крушение — им любезной, а мне всегда отвратительной «революции»...

 

Весьма тяжело было 20-го и 22-го, когда ожидали каких-то выступлений и здесь. О. М. Полуб[ояринова] мне передавала, якобы из самых верных источников, а каких долго было бы писать, что готовится ограбление «буржуев». Тем не менее, я 20-го служил в соборе соборне панихиду по императору Александру 111 — едва лине единственный архиерей в России, и слава Богу, не было ничего, хотя как мне потом передавал прапорщик Тыкни, в полку был разговор 19-го о том, что де предполагается панихида по Александру 111, и к этому от-носились там весьма отрицательно. В случае каких-либо эксцессов — страшно за наши святыни и ценности, которые нет никакой возможности по теперешним условиям вывезти. <...>

 

Прошу святых молитв Ваших, дорогой Владыко, и весьма надеюсь, что Вы все же приедете помолиться с Вашей новгородской паствой в день Вашего новгородского великого праздника. Было бы это во всех отношениях весьма желательно и полезно. Благословите.

 

Глубокочтущий и любящий

 

Е. А.

 

***

 

11 ноября 1917

 

Дорогой и сердечночтимый Владыко!

 

Вы себе можете представить, как болела душа моя все это время из-за того ужаса, который совершался в родной и святой Москве, в самом сердце ее. Так скудны были вести и так богато всякими предположениями — одно страшнее другого — воображения! Больно и страшно было подумать того, что могло статься с родными и бесконечно дорогими святынями кремлевскими, и страшно было за Вас, преклоняющего главу в том же родном Кремле. Несколько успокоился теперь, когда, по тем же скудным газетным известиям оказывается, что слухи были преувеличены, что Кремль цел, святыни не тронуты и Вы живы. <...>

 

Итак, Патриарх у нас есть. Да поможет Господь Владыке Тихону нести тягчайшее бремя служения Церкви Божией. Видно это дело Божие, если жребий указал быть ему на этом свещнике. Знаю из газет, что и Вы, получивший наибольшее число голосов — были кандидатом. Нужно благодарить Бога, что Он избавил Вас от тяжелой чаши и труднейшего, прямо крестного в наши дни, подвига. Теперь, надо ожидать будут продолжены, в связи с Патриаршеством, реформы церковного управления. Но в настоящие дни — возможно ли вообще какое-либо строительство, руки опускаются при виде всего того, что совершается, как естественное и неизбежное следствие и развитие мартовского мятежа против священной власти. И как не видели всего этого и не предусмотрели всех грядущих последствий «строители» новой жизни, возглавившие революцию Родзянки и прочие?! Мы должны быть прежде всего им за все благодарны. Не могу больше углубляться в этот предмет. Не знаю, как Вы, а я большую часть писем получаю просмотренными цензурой. <...>

 

Благословите Вашего усерднейшего и преданнейшего послушника, сердечно любящий Вас Е. А.

 

15 ноября 1917

 

Дорогой и глубокочтимый Владыко!

 

Весьма был обрадован и утешен Вашим дорогим письмом от 10-го ноября. Слава Богу, что Вы, хотя бы физически, здоровы и не перестаете работать. Я не могу опомниться от ужаса разгрома нашего дивного Кремля. Ваше описание так ярко рисует всю страшную картину бедственных переживаний. Что будет дальше? Чувствуешь, что находишься всецело во власти разбойников и знаешь, что нигде не можешь найти помощи и защиты. Конечно, Вам лично, с Вашей точки зрения, следует благодарить Господа, что Вас миновала чаша злострадания, которую неизбежно придется испить до дна новому Патриарху, которому предстоит вести корабль церковный в самую мучительную и тяжелую переходную эпоху церковной жизни в России. Но, по человечески рассуждая, мало ожидать от митрополита Тихона в виду свойств его характера. Конечно, он будет опираться на Синод. Постепенно, в состав нового Синода и Вы будете избраны, и, таким образом, фактически и на Вас будет лежать большая, если не наибольшая доля труда и испытаний, и ответственности...

 

По всему видно, что святая Церковь наша вступает в полосу тягчайших бедствий и злостраданий, и что нам, архипастырям и пастырям, предстоит много скорбей и лишений и страданий, быть может. Тому, кто верует, что по слову Божию, Церковь Христова неодолима, и что нынешняя, земная жизнь каждого человека есть лишь скорбная и неизбежная малая частица вечного бытия, можно этим утешаться, и надо только просить у Господа до конца остаться Ему верным и не изнемочь под тяжестью Креста. <...>

 

19 февраля 1913

 

Дорогой и глубокочтимый Владыка!

 

<...> Мы здесь находимся пред лицом многих опасностей, главнейшая из них — возможность очутиться пред лицом и во власти полнейшей анархии. Сегодня я об этом говорил с генералом Махровым, который является начальником главным всех частей 12-ой армии. Он говорит, что положение безнадежное: войска нет, все продано, огромнейшей ценности имущество оставлено и брошено, и дело доходит до того, что пулеметы на рынке продаются по 7 рублей, не говоря уже о лошадях и прочем имуществе. Я всячески добиваюсь того, чтобы склад был вывезен поскорее. Ведь это приманка для грабителей и опасность громадная в случае возникновения погромов в городе, чего особенно боятся в настоящее время. Кондрашев, по-видимому, делает что можно в этом направлении, и склад вывозится, но на лошадях, при всем старании, это делается очень медленным темпом.

 

Настроение и тревожное и тяжелое, меня хотели арестовать за какие-то речи в соборе: везде, очевидно, есть шпионы. Но, как мне передавали, военная власть не утвердила этого ордера. Тяжело действовать этакое время, особенно при наличии горького чувства, что какие-то мерзавцы могут с тобою сделать что угодно, и что судьбами России управляют проходимцы. Из Москвы никаких вестей не получаю.

 

14 марта 1918

 

Дорогой и глубокочтимый Владыко! <...> Из епархии сообщения, терзающие нервы. Расстрелян священник Павел Кушников. Об этом убийстве донес благочинный; я потребовал подробного донесения об обстоятельствах и о том, что было сделано приходом и благочин[ническим] советом к предотвращению этого ужасного убийства. Идут сведения об арестах, о захватах. Наряду с этим и здесь жить становится все труднее и тягостнее, налоги на землю, на которой построены дома, требования относительно прислуги, предполагаемый ежемесячный подоходный налог и т. д. А поступлений никаких. Я личное 1-го января ничего не покупаю... Вероятно, Вам сообщено, что с. Никитинское взято на учет и там все реквизировано... И никакие противодействия не имеют успеха. Мы совершенно беззащитны. Предвижу, что то же будет и с подворьем Хутынского монастыря, я уже не говорю о том, что теперь каждый воз сена вывозится из монастыря под контролем местных крестьян. Словом, «народ-богоносец» дает себя чувствовать во всех областях.

 

Торжество Православия прошло у нас очень хорошо, народу было очень много. Первая седмица прошла в службах очень молитвенно, я в первый раз в эти дни служил в соборе и мне очень понравились службы и пение очень умилительное. Народу на канон и на преждеосвященную литургию ходило довольно много, особенно на канон. Что делается во внешнем мире — об этом мало сведений, а какие есть — то весьма неутешительны. Переживаем момент полного развенчания и разрушения нашей несчастной, неумной, дряблой, и по грехам нашим Богом как будто отвергнутой Родины. И как мало вразумляются всем этим многие! Здесь, например, говорят, в течение первой недели все кинематографы и парки были полны народу... И все это приходится наблюдать в самые тяжелые дни России времена, когда надо напрячь все силы для спасения...

 

Прошу Ваших святых молитв и благословений нам всем, труждающиеся, обремененным, милости Божией и помощи требующим...

 

Душевно почитающий и любящий Вас Е. Алексий.