Холмогорские трещины. Путешествие на родину Ломоносова

В Холмогоры — на родину основателя нашего университета — меня привел случай. Путь мой лежал из Архангельска в Артемиево-Веркольский монастырь, в противоположную сторону. Но нужный мне поезд отправлялся только через два дня, а коротать время на холодном железнодорожном вокзале не хотелось. Я долго разглядывал расписания поездов и автобусов. Ближайший автобус шел в Холмогоры. Мои сомнения были решены, и уже через два с небольшим часа сквозь грязное автобусное стекло взору открылось большое село на крутом берегу Северной Двины. Ночлег удалось найти сразу, в местной гостинице — не отапливаемом и продуваемом насквозь двухэтажном домике. Одноместный номер с радиоточкой и удобствами в конце коридора обошелся мне в полсотни рублей. Бросив там рюкзачок, я пошел осматривать достопримечательности знаменитого села.

 

Ничего здесь особенного мне увидеть не удалось. Пройдя по дощатым настилам едва ли не до самой окраины, я засобирался обратно в гостиницу и зашел в магазинчик что-нибудь купить себе к чаю. Внимание мое привлекло висевшее у дверей объявление: «Расписание богослужений в храме Двенадцати апостолов села Холмогоры». Ближайшая служба — вечерня с акафистом Пресвятой Богородице — должна была начаться через сорок минут.

 

— А где же здесь храм? — обратился я к выходившей из магазина старушке.

 

— Вот по этой дороге, как на Москву идти, — показала мне она.

 

Выяснилось, что я не дошел до храма всего один квартал. Собственно, это и не храм оказался, а целый монастырский комплекс бывшего женского Успенского монастыря, основанного в XVII веке. Но как не пощадило его время! Огромный Спасо-Преображенский собор стоял, как после освобождения от врага: две главы его из пяти были разрушены, глубокая трещина прорезала западную стену от крыши почти до земли... Колокольня рядом сохранилась лучше, но и на ней зримы отпечатки уходящего века. Два домика возле колокольни стояли более благолепные. Из одного домика, увенчанного маковкой с крестом, вышел молодой монах.

 

— Вы к нам? — приветливо спросил он меня.

 

Оказалось, это настоятель маленького храма Двенадцати апостолов (который я сразу и не заметил за громадиной Спасо-Преображенского собора) иеромонах Леонтий (Эйзенман), направленный сюда из Антониево-Сийского монастыря, что в семидесяти — восьмидесяти верстах от Холмогор. В храме, который второй год восстанавливается силами местных жителей, бумажные иконы соседствуют со старинными — видимо, сохраненными холмогорцами в годы безвременья. После службы отец Леонтий, узнав, что я приехал издалека, пригласил меня к себе в келью — в старинные архиерейские палаты. Низкая дверь, крохотное зарешеченное оконце, невероятной толщины стены, треск поленьев в печке. Наверное, за триста лет здесь почти ничего не изменилось. Из рассказа настоятеля я узнал, что первый деревянный храм Преображения построен здесь в XIV веке и только спустя триста лет был заменен каменным. Успенский же монастырь основан в 1682 году первым в новообразованной епархии  епископом Архангельским и Холмогорским Афанасием. Это был удивительный человек: он знал несколько иностранных языков, был врачом, строителем, а еще — первым в России астрономом (археологи нашли здесь остатки обсерватории, подзорные трубы). Владыка Афанасий изображается на портретах безбородым: в жарком споре со старообрядцами оппоненты вырвали ему бороду.

 

Первый епископ как профессионал, руководил в 1685- 1691 годах строительством каменного монастыря — Спасо-Преображенского собора с колокольней, архиерейского дома. Царь Петр, неоднократно бывавший в Холмогорах, пожертвовал триста рублей на иконостас. Много денег дали местные купцы — здесь был крупнейший на Поморском Севере купеческий центр торговли. Даже когда на карте появился Архангельск, его сначала именовали Ново-Холмогорами. Но после двух сильных пожаров купцы переехали ближе к Белому морю, в Архангельск, а Холмогоры из богатого города превратилось в скромное село. Известно оно было не в последнюю очередь монастырской библиотекой, которую всю жизнь собирал владыка. Книгами из этой библиотеки пользовались и Петр Первый, и Ми-хайло Ломоносов, и — самое интересное — свергнутые и сосланные сюда, в Холмогоры, правительница Анна Леопольдовна и ее муж, генералиссимус принц Антон Ульрих Брауншвейгский. Тридцать пять лет, с 1745 по 1780 год, провела здесь, за глухим забором тщательно охраняемая несчастная брауншвейгская семья. Где-то рядом, около Спасо-Преображенского собора, могила принца Антона-Ульриха — второго российского генералиссимуса, умершего в 1776 году.

 

— А сохранился ли дом, где жили узники? — полюбопытствовал я.

 

— Мы сейчас в нем и находимся, — улыбнулся отец Леонтий.

 

Моему изумлению не было предела. Вот так же, как я сейчас, в этой же комнате, у той же печки грелись двести пятьдесят лет назад самые могущественные некогда в России люди. История сжалась до пределов одной комнаты со сводчатыми потолками...

 

После революции монастырь закрыли, храм Успения Богородицы разрушили, а в монастырских корпусах устроили концлагерь. Именно сюда привезли в 1921 году участников кронштадтского восстания. Здесь их и расстреляли. До сих пор местные жители, копая рядом со Спасе-Преображенским собором погреба, находят черепа и кости. Поразительно, что многих такое соседство нисколько не смущает: немногие откликнулись на постановление местных властей перенести погреба в другое место.

 

— Советская пропаганда поработала здесь хорошо, — замечает отец Леонтий и рассказывает, с какими трудностями налаживается в Холмогорах церковная жизнь. Приход возобновлен после почти восьмидесятилетнего перерыва. Сейчас у храма Двенадцати апостолов около трех десятков прихожан — на четыре с половиной тысячи холмогорцев. Открылась воскресная школа.

 

Шестеро мужчин труждаются у отца Леонтия — плотничают, столярничает, штукатурят. Но до Спасо-Преображенского собора руки еще не дошли. Силами прихода собор восстановить невозможно. Впрочем, трещина на нем появилась еще в конце прошлого века. Синод выделил тогда деньги на ремонт, святой и праведный Иоанн Кронштадтский, ежегодно бывавший проездом в Холмогорах, пожертвовал три тысячи рублей. Тогда трещину заделали, но в советское время она появилась снова. В конце шестидесятых годов собор, который был объявлен «памятником архитектуры XVII века, находящимся под охраной государства», одели в строительные леса. Приезжали реставраторы и из МГУ. Но однажды случилось несчастье: кто-то из реставраторов упал с лесов и разбился, и после этого реставрационные отряды уехали. Больше государство о бывшем Успенском монастыре не вспоминало.

 

— Хотя, — считает отец Леонтий, — в будущую программу подготовки к празднованию трехсотлетия со дня рождения Ломоносова (которое мы отметим через двенадцать лет) хорошо бы вписать реставрацию монастырского комплекса и выделить на это средства.

 

Следующим утром, в половине седьмого, мы собрались в храме на чтение утреннего правила. Один из трудников читал молитвы, остальные стояли подле. Мы простились с отцом Леонтием и его рудниками, когда уже рассвело, и я отправился на берег Северной Двины, к паромной переправе, чтобы увидеть саму родину основателя Университета — село Ломоносово, раскинувшееся на большом острове. Но мне с паромом не повезло: он курсировал не по расписанию, а при наличии достаточного числа пассажиров и машин, а кроме меня и одной замерзшей старушки потенциальных пассажиров не оказалось. Я не очень огорчился, ибо в любом городе, в любой веси стараюсь оставить что-нибудь недосмотренным, неизученным. Чтобы хотелось вернуться сюда снова.