Образ студента в творчестве И. С. Шмелева

 

В автобиографическом очерке «Старый Валаам» (1935) Шмелев вспоминает себя, двадцатилетнего студента, «шатнувшегося от Церкви», но по какому-то внутреннему зову избравшего для свадебного путешествия Валаамский монастырь. Юная парочка (жена — совсем девочка в «модной тальмочке в круглых дырках») опасается, не разведут ли их по разным кельям: по уставу, оказывается, так положено. И полуверующий студент решает про себя: «если это случится — с первым же отсюда пароходом!» Но мудрые монахи, снисходя к молодоженам, делают для них исключение. И вообще в монастыре, оказывается, всё не так, как внушали студенту старшие «авторитеты»: «Я поражен, обрадован. Какое уважение к личности! Мне, студенту, не думалось встретить такое «у святошей»!». И молодому человеку постепенно начинает открываться новый, чудесный мир — мир Церкви. Тот мир, который был оболган в его учебниках.

 

В своем творчестве Шмелев много раз обращался к конфликту «отцов» и «детей». В этом нет ничего необычного. Дело житейское. Необычно другое: пожилой писатель всей душой, всем сердцем — на стороне «детей». Против «отцов « — против своих ровесников, благополучных и образованных, возмущенных «дикостью» и «некультурностью « молодого поколения. Молодежь не хочет больше у них учиться? А чему они ее учили? В очерке «Слово о «Татьяне» (1924), посвященном Московскому университету, Шмелев пишет о той лжи, которую лили преподаватели в молодые души: «Многие ли профессора звали прислушиваться к дыханию России? (…) Многие ли учили ценить и любить родное? (…) Вырабатывали (…) антихристиан, антирусских даже, интернационалистов-космополитов. (…) И свет Христов, широкий и чистый свет, не вливался в души учеников российского университета. И пошли с тавром, раз навсегда поставленным, — революционер, позитивист, республиканец, атеист». Но многие молодые люди, как показывает Шмелев в других своих произведениях, смыли с себя это тавро — иногда собственной кровью; через ошибки, через страдания всё равно пробились к свету, всё равно стали православными и патриотами. Поэтому писатель с ними, а не с их отцами.

 

«Я раскрыл журнал «Студенческие годы», и мне попались стихи: «О, юность мертвая…» Кто написал так — про юность?!» С этих строк начинается пронзительная статья Шмелева «Крестный подвиг» (1924) — о страшной судьбе юношей, вставших за честь своей распадающейся родины. Они, в большинстве своем лишенные даже могил — «гордость России», утверждает автор. «Им ставили капканы, их предавали, их продавали… Предавали в тылах. Многие за ними укрывались. Ими многие спаслись от смерти. И потом, иные, швыряли им: «белогвардейцы!» «молодцы!" — в кавычках — «погромщики!» (…) Какой же приговор русской молодежи, студентам русским, которым недавно поклонялись! Кто говорит так? Кто смеет?» («Крестный подвиг»). Современные мальчики, насмерть стоявшие в Чечне под проклятия «правозащитников», — разве это и не про них?

 

Много раз возвращался писатель к образу студента, пошедшего — вопреки пропаганде старших — защищать Россию от ее безжалостных разрушителей. Это и Бураев из рассказа «Въезд в Париж» (1925), и Вася Ковров из романа «Няня из Москвы « (1933), и Виктор Хатунцев из незаконченного романа «Иностранец» (1938). И всюду бывший студент, прошедший огонь и воду, изображается писателем как красивый и волевой молодой человек, пленяющий женские сердца. Он и в нищете высоко держит голову; он из любой нищеты выбьется трудом и талантом; он и всю Америку уважать себя заставит (как Вася в «Няне из Москвы»). Потому что жизнь его отдана идеалу Святой Руси.

 

«Отцы « же в изображении Шмелева продолжают смотреть на мир сквозь партийные очки и цепляться за либеральные догмы. Очень характерен тот эпизод в «Няне из Москвы», где богатый дядюшка (приятель террористов и прочих разрушителей государства) добивается у бездомного, израненного в двух войнах племянника: а какова его политическая программа? И не в состоянии понять, как это можно воевать не за политику, а просто за Россию.

 

В статье 1924 года «Болезнь ли?! (О «неудавшемся» поколении)» писатель утверждает: «Довольно очков и витрин. Новое поколение познало то, чего не снилось «мудрецам «! И теперь этим мудрецам не верит. Хочет искать — само)». К чему привели идеалы «отцов»? — спрашивает Шмелев. И сам же отвечает: «Родина во прахе, народы самоопределились и наплевали на «самоопределителя» и ненавидят еще больше.

 

Трудовой народ «любовью « доведен до невообразимого «счастья». «Счастье» досталось негодяям. Будет! Осуществление «идеалов « оказалось пустопорожним и сплошным истязанием для «детей». Достаточно». И если молодежь не хочет идти по тому же пути, «какая же тут болезнь?!» Старшее поколение, по мысли писателя, просто перекладывает с больной головы на здоровую.

 

В 20-30-е годы XX века молодежь, как и сейчас, увлекалась Америкой. И вот что примечательно: Шмелева, воспевшего как никто православную Русь во всем ее неповторимом облике, этот интерес к Америке ничуть не пугает. Он и сам, по воспоминаниям близких, мечтал «написать вещь для Голливуда». Правда, эти планы не сбылись. Зато звездой Голливуда становится красавица-москвичка Катя, героиня его романа «Няня из Москвы», да и сам этот роман вполне мог бы лечь в основу классического голливудского киносценария. Заметим, кстати, что именно юная Катя, несмотря на все свои театральные выверты, одна из своей семьи приходит к Православной Церкви; ее либералам-родителям этого так и не дано. «Мы часто слышим голоса силы и молодой мощи: Россия станет Америкой! Пусть станет. (…) Но пусть эта жизнь, на американскую колодку, будет пронизана Светом Разума во Христе! Без этой основы, без Христовых далей — пуста Земля…» («Душа Родины», 1924).

 

Хочется верить, что современные студенты прочтут книги Шмелева. Хотя бы потому, что он очень любил студентов.