Человек

Осень года перед появлением кометы в своем начале выдалась сухой и теплой, в середине  — сине-золотой и прозрачной, а в конце  — бесснежной. От ярких солнечных дней она последовательно и плавно перешла к холодной звездной ночи, лишь изредка перемежающейся короткими возникновениями дневного света. Солнце, описав короткую дугу, садилось за дома, и вскоре снова наступала ночь.

 

Приближение зимы, способной своим появлением хоть как-то оправдать такое сокращение света, никак не ощущалось. Снег не шел, снегом даже вовсе и не пахло, а, напротив, пахло холодной едкой пылью, носившейся и проникавшей всюду из-за ветреной, сухой погоды. Поэтому, когда опали листья, вместо ощущенья приближения зимы  — долгих зимних вечеров в семейном или дружеском кругу — у всех возникло ощущенье погружения в темную глухую яму, где нет ни солнца, ни луны, а только мертвенный свет звезд и бесполезный под черным необъятным небом свет электричества.

 

Картина мира была залита и пропитана сплошною чернотой, и все оттенки превратились в оттенки черноты. Черное то сливалось, то переплеталось с черным на черном же фоне. В эти дни, точнее, ночи, я полюбил одинокие прогулки. Вечерами центральные улицы мертвеют; по проезжей части долго еще носятся машины, но встретить Пешехода в это время почти что невозможно. Изредка, раз в два-три квартала, где-то вдалеке мелькнет его фигура, чтоб быстро повернуть за угол. Ряды горящих окон, уличная пустота, ветер, теребящий ряд висячих фонарей. Электрический свет всегда как-то особенно освещает городской асфальт  — эта шероховатость, эта мягкость, эти лепешки-заплаты прохудившихся местами тротуаров  — он освещает тьму, при этом оставаясь светом, допуская в угрюмых лабиринтах города соединение света и тьмы. Тени, если это тени веток или ваша собственная тень, пробегают по нему, как призраки, при первой же возможности сливаясь с гладью городского Стикса. Из груди при этом вырывается невольный вздох.

 

Во время одной такой прогулки я видел человека. На его голове, коротко постриженной, была надета шапка из искусственного меха. На его плече висела сумка, его единственная нога, как маятник, ходила между парой костылей, на которые он опирался при ходьбе. Он шел не торопясь, складывалось впечатление, что ему некуда спешить, а, может быть, и некуда идти. Он маячил впереди меня, пока не слился с этой тьмой.