«Язычество было экологией природы, христианство стало экологией духа»

 

Я могу сказать, что в семье никто не разделял достаточно крайних воззрений Льва Николаевича и его отношения к Церкви, исключая только Александру Львовну. Это сейчас в Ясной Поляне нет икон. А если спросить Николая Павловича Лузина — замечательного человека, почти члена семьи Толстого, внучатого племянника Фета, — то он расскажет, что в Ясной Поляне было 76 икон. В комнате Софьи Андреевны был такой красный угол, что просто закачаешься и сразу перекрестишься. В свое время эти иконы не убирали, поэтому и не пускали в комнату — говорили, пол плохой и потолок обвалится.

 

Я, конечно, не хочу выступать в роли адвоката Льва Николаевича, но все же расскажу один случай из его жизни. Калужский фотограф Протасевич жаждал поговорить с Л. Н. Толстым. И вот как-то раз представилась счастливая возможность, когда фотограф оказался за одним столом с семьей Толстых. Во время обеда он выбрал удобную минутку и выпалил, боясь, что его перебьют, свой самый «наболевший» вопрос: «Лев Николаевич, есть ли Бог?». На это Лев Николаевич говорит:

— А можно я Вам задам вопрос? Приходилось ли Вам когда-нибудь смотреть в микроскоп на каплю воды?

— Конечно, приходилось.

— И что Вы там видели?

— Ну, козявок разных.

— А как Вы думаете, что может ответить козявка, если  ее спросить, есть ли  в  Калуге  фотограф Протасевич?

 

Как видим, Лев Николаевич уподобил себя козявке перед Богом.

 

В семье говорили, что гордость ему помешала. Ведь он перед смертью в Оптину Пустынь приходил... Впрочем, лучше обратиться к толстоведам.

 

 

Я бы ответил, что возврат к язычеству невозможен. Хотя бы потому, что как есть возраст человека — юность, зрелость, старость, так есть и возраст народа, нации, возраст его культуры. Язычество есть результат дохристианского развития и появлением Христа язычество как таковое (я не говорю об отдельных внешних формах и реликтах язычества), как некое целостное религиозное понимание было низвергнуто. Даже не низвергнуто, а просто язычество стало бессмысленным, безжизненным. Возвращение к язычеству — это все равно, что возвращение в каменный век. Можно, конечно говорить, что тогда хорошо жилось: если убивали друг друга, то убивали камнем, а не из автомата, — но подобные рассуждения несерьезны.

 

 

Это даже искусственным нельзя назвать. После спасения человечества Христом, после пути начертанного и дарованного, я не вижу другого пути, фактически, когда отказывались от христианства, все-таки продолжали жить по христианской морали. А если и от нее отказывались, то известно, что происходило, до чего зверели люди.

 

 

Я скажу, что это не обаяние. Даже отрицая язычество, как я сейчас это делаю, все равно нужно его знать, нужно его изучать, как мы изучаем каменный век, как мы изучаем историю. Изучать, потому что отдельные элементы язычества остались. Кроме того, я даже язычество как период дохристианский воспринимаю не как какое-то зло. Оно становится злом, когда насаждается в совершенно других условиях. Во времена, когда те же славяне еще не знали Бога, язычество было поиском Божественной истины, если угодно. Так относился к нему св. Иоанн Богослов. Он язычников не отвергал, он просто считал их слепыми. Древняя Русь приняла христианство потому, что славянское язычество как бы подготовило почву для этого. Поклонение природе, языческие верования, что природа живая, имеет душу — все это не так далеко от истинного положения вещей. Мы сейчас знаем, что растения, например, слушают музыку, лучше растут благодаря ей и т.д. Короче говоря, язычество было экологией природы, а христианство стало экологией духа. И если язычество говорило, что природа — божественна, то христианство отвечало: «Нет, природа не божественна, но в природе — Бог». «Всякое дыхание да хвалит Господа», — это уже не язычество, не слепое поклонение природе, а любовь к ней, способность видеть в природе божественное начало. Церковь не отвергла почитание природы, она подняла его на более высокую ступень, направила по истинному пути. Некоторые внешние элементы язычества были восприняты христианством: Троицкая зелень, например, — дохристианская традиция, но в Церкви она приобрела совершенно иной смысл. Или Вербное Воскресенье — ведь на самом деле это праздник Входа Господня в Иерусалим — приобрело иной смысл. Православная Церковь тем и отличается от католической, что она не разрушала некоторые по своему происхождению, но, повторяю, не по смыслу, языческие обряды, языческую символику.

 

 

Леших, русалок мы знаем по былинкам, сказкам, т.е. по устной словесности. В народном представлении это были духи природы и уважение к ним было направлено на защиту природы.

 

 

Что понимать под духовной реальностью? Для меня духовная реальность — это Православие, и я, конечно, не верю, что есть домовой или леший. Думаю, что многие из тех, кто рассказывал эти былинки, тоже не верили в них. Но с другой стороны, образ домового был образом домашнего очага, единства семьи, своего рода святости семьи, земли. Как раз христианство поставило все на свои места, и в некоторых случаях эти духи были восприняты как нечистая сила — т.е. та, которая вредит. «Народное православие» очистило небо для святых. А на земле, где так много зла, оно сохранило этих духов.

 

Этот вопрос уже не касается язычества, хотя тут тоже замешаны силы нечистые, действующие непосредственно против славянства, против христианства. Я даже считаю, что это желание воинствующего ислама вернуть свои позиции в Европе. Европа слепа, когда поддерживает мусульман. Она забыла, что еще в 1783 году турки брали Вену. Я не выступаю против мусульманства — эта религия даже призывает к миру, а вот воинствующее мусульманство, которое распространилось сейчас везде, и даже в нашей стране, — оно, безусловно, стремится к господству, не считаясь ни с какими, как они говорят «деталями». И здесь опять-таки сербы оказываются щитом Православия. Те сербы, которые сейчас варварски высланы из Краины, — это сербы, защищавшие Габсбургскую империю от турок. Они назывались

"сербы граничары», т.е. «пограничники». Сербы вооружились, потому что еще живы люди (да я и сам был сербским партизаном), которые прошли через концлагеря хорватов — «усташей». Только в одном лагере Ясеновац, где помимо мужского взрослого лагеря имелся лагерь для детей 5-6 лет, было уничтожено 700 тыс. сербов. Это известно по документам. Идет война, и идет двойная политика, применяется двойной подход: если убивают мусульмане или хорваты — это разрешено, если сербы — их надо уничтожать, посылать авиацию и проч. Кроме того, например, оба случая обстрела рынка в Сараево — дело рук мусульман. Это доказано нашими военными в Боснии абсолютно точно.

 

 

Падение благочестия произошло не только у сербов. Больше всего оно наблюдается сейчас в Западной Европе. Там пустые храмы — какие там посты, какие курицы? Вот уж где падение благочестия.

 

 

Кара Божья, я этого не отрицаю, я это сам понимаю, как кару Божью. Но мы с Вами сразу перешли в другую категорию проблем и объяснений. Сербы оказываются под ударом — они сейчас защищают славянство. Между прочим, идея славянского единства — Ваш первый вопрос. Так вот, она появилась сначала не в православной, а в инославной славянской среде — среде хорватов и чехов, которые были под Австро-Венгрией, под серьезной угрозой германизации. Достойные люди, например, хорват бискуп Штросмайер, отстаивали идею славянского единства: исторического, духовного, языкового и культурного. А у православных славян этого не было, потому что у нас Православие, церковно-славянский язык, церковная культура и так объединяют всех, и нужды в каком-то специальном объединении не было.

 

 

Все, что и было в течение 1000 лет — и язык, и культура, и христианские идеалы. Я не экуменист и не считаю, что нужно спешить объединяться с другими конфессиями, но идея единой Церкви Христовой всегда жива и я, как православный человек, не отказываюсь от этого.

 

 

Если единственным отличительным признаком серба от хорвата-католика или от мусульманина является вероисповедание, если они могут даже в одном селе жить и говорить на одном диалекте, то ясно, что это война против одной веры — православной. Идет, по сути дела, братоубийственная война — самое страшное, что может быть. Недаром у сербов есть такая поговорка или пословица:

 

Один спрашивает другого:

— Кто тебе око выкопал (вырвал)?

— Брат.

— А, потому так глубоко.