«Избегать диктаторства и панибратства»

 

Нет. Я рос в атеистической среде, и мои родители были совершенно вне Церкви. В нашей семье не было религиозных традиций даже на уровне бытовых обрядов, например, путешествия на Пасху на кладбище, освящения вербы и т.д., поэтому можно сказать, что я в детстве ничего не знал о Боге и Церкви или знал только извращенно. И период внутренних исканий совпал с отрочеством: я крестился в 15 лет — это был сознательный шаг молодого человека и, собственно, с этого момента началось мое внутреннее воцерковление.

 

 

Хотя я учился в советское время, позднебрежневское, каких-то крупных конфликтов в школе, потом в Университете не было. Существовали определенного рода правила, которые нужно было соблюдать. Конечно, окружающие нас партийцы, комсомольцы знали о моих убеждениях или об убеждениях моих друзей, но соблюдение этих правил приводило к тому, что нас не трогали и мы могли держаться внутренней церковной жизни.

 

 

Нет, как раз по молодости лет, вскоре после крещения я с неофитским жаром, с большим внутренним стремлением желал принять священный сан. Хотя, конечно, вспоминая те годы, я отчетливо вижу, что все это в немалой степени было связано с тщеславием, с внешней привлекательной стороной священнослужения. Мне хотелось по окончании школы, потрудившись два года, желательно около церкви, пойти пострадать в армию, испытать себя, и вернувшись из армии, поступать в Духовную семинарию с тем, чтобы потом стать священнослужителем. Благодарю Бога за то, что Он через моего духовного отца уберег от этого пути, который мог бы оказаться очень опасным, непосильным для меня. Батюшка прямо указал мне на необходимость подготовки к поступлению в ВУЗ. Он говорил, что если Господь приведет, то послужишь Церкви Божией с высшим светским образованием, ведь это сейчас очень важно для священника. Я этого не понимал, обижался, думал, что невозможно еще 5 лет терпеть эту советскую действительность, все эти комсомолы, но ослушаться все же не решался. Надеясь скорей провалиться, чем поступить, стал готовиться в Московский университет. Ну и как это бывает, по благословению поступил в Университет, учился в нем 5 лет и только после этого пришел в Духовную школу.

 

 

Когда я учился в Университете, действительно, преподавались так называемые общественные науки: история КПСС, политэкономия и самая непонятная дисциплина, — научный коммунизм, — никто не знал, включая преподавателей, что это такое. Сложности иной раз могли возникнуть, но, в принципе, их можно было избежать, рассказывая ту или иную дисциплину от третьего лица. Но преподаватели, которые были приверженцами коммунистической партии, требовали не холодного, хотя бы даже и точного изложения, а некоторого личного участия, заинтересованности. Важно было не выдать своих внутренних убеждений даже каким-нибудь маленьким знаком. Помню, на экзамене я вдруг назвал Варшавский договор Варшавским блоком. Глаза преподавателя стали жесткими, улыбка пропала с его лица, и он стал спрашивать: какой блок, какой блок? Такие невольные оговорки, безусловно, могли подвести, но Господь уберег.

 

 

По окончании филфака я пошел в Московскую Духовную Академию, семинарию, и был зачислен сразу в преподаватели с правом сдавать экзамены экстерном. Я преподавал новые языки, потом древние и одновременносдавал экзамены за курс Духовной семинарии и Академии!

 

 

Вокруг идеи восстановления храма св.муч. Татианы собрались люди, может быть, не в очень большом количестве, зато преданные своему делу. Среди них было много студентов филфака, истфака МГУ, других институтов. Они прошли через все начальные трудности возрождения храма, через непонимание окружающих, через ту клевету, которая обрушилась на нашу общину в средствах массовой информации. Ребята присутствовали на молебнах, которые мы служили на улице, собирали в Университете подписи за возрождение храма. Эти люди понесли колоссальные труды по расчистке всех тех завалов, которые оставили прежние владельцы этого здания.

 

 

Я не могу сказать, что у нас многочисленный приход, но, конечно, процент молодых людей значительно выше, чем в каком-нибудь другом московском храме. На воскресной литургии средний возраст присутствующих никак не больше 25 лет.

 

 

Наш мужской, или правый, хор состоит из профессионалов, в хорошем смысле этого слова, из людей, которые сочетают православную веру с очень глубоким отношением к церковной музыке. Регент хора Глеб Печенкин является выпускником композиторского отделения Московской консерватории. Остальные участники этого хора также учатся: одни в Московской консерватории, другие — в мединституте.

 

Вы знаете, я думаю, важно избегать двух вещей: с одной стороны, такого младостарчества или, по-светски говоря, диктаторства. Считать, что молодой священник может указывать людям, давать ответы на их духовные запросы, пользуясь своим опытом — соблазн, конечно большой. Не знаю, насколько мне удается избежать этого, но я всячески стараюсь себе напоминать о том, что наши внутренние духовные возможности весьма ограничены. А второе — это уклонение от панибратства, так называемого ложного демократизма в общении церкви. Определенного рода внутренняя дистанция тоже должна присутствовать. Важно искренне относиться к своим обязанностям.

 

 

Главное в жизни каждого православного прихода — это богослужение. Безусловно, это основа, на которой стоит каждый православный храм и каждая православная община» Конечно, находясь внутри Университета, мы будем стремиться развивать совместно с разными университетскими структурами проекты культурного характера, лекционную деятельность, работу воскресной школы, поездки по святыням Русской Церкви.

 

Отличие заключается в том, что она существует в рамках очень большого и единого организма — Московского Государственного университета. Эта церковь ориентирована на прихожан, которые так или иначе связаны с Университетом. Конечно, мы рады и студентам других ВУЗов и всем тем, кто захочет сюда ходить. К нам часто приезжают и иностранцы...

 

 

Господь привел меня побывать в разных местах: на Святой Земле, в православной Греции, в некоторых Европейских странах. Каждая из этих поездок дала очень значительные уроки. Ни с чем не сравнимы духовные переживания для каждого православного человека, связанные с посещением Святой Земли, когда ты идешь по тем камням, по которым некогда шел Спаситель и Его ученики. Посещение православной Греции, в частности горы Афон, дало возможность почувствовать то православное единство, которое вопреки культурным, этническим различиям, живет в нас. Объединяет людей подлинная вера, а не что-то иное. Знакомство же с Западной Европой при всей устроенности европейской жизни, при всем ее внешнем благополучии дает понять, что выжить там православному человеку невозможно. Этот р очень удобен по-своему, удобен для того, чтобы здесь с комфортом, умереть с комфортом, а не для того, чтобы душу спасти.

 

 

Я стараюсь подходить к этому вопросу исторически, исторически-религиозно. Россия созидалась не только внешними приобретениями, но и молитвами, подвигами наших святых во всех своих пределах, поэтому единство и целостность этой страны должны сохраняться и в политической реальности, и в духовной истории, за которой стоят наши предки, положившие жизни за Россию. Единство Отечества — это то, что мы должны защищать даже вопреки нашим политическим взглядам.

 

 

Я не уверен, что пребывание иконы в космосе сделало ее ближе к Богу. То Небо, которому мы молимся, выше физических реалий и не зависит от километража по отношению к центру Земли. Вообще то, что созидается, оно созидается больше внутренним молитвенным деланием, а не внешними акциями. В этом смысле религия и Церковь всегда будут играть огромную роль в истории людей. Это касается и югославского конфликта, где мы видим всю меру мужества православного сербского народа, противостоящего ныне фактически всему так называемому «цивилизованному» миру, народа, оболганного этим миром, преданного, увы, политическим руководством нашей страны. То, что этот народ во главе со своим Патриархом и поддерживаемый своей Церковью, также как и века назад, борется за свое Православное Отечество, должно вызывать у нас глубочайшее уважение к этим людям и стыд от того, что мы остаемся в стороне от борьбы Сербии.

 

 

Я думаю, что при всем многообразии разоблачительных проповедей, направленных против манипуляций общественным и индивидуальным сознанием,

которые применяют тоталитарные секты, главный способ противодействия сектам — это собственная подлинная жизнь в Церкви. Хорошо бы создать такой приход, даже случайно зайдя в который, человек уже не ушел бы ни к каким сектантам, то есть нужно проповедовать собственную истину, а не затыкать рот чужой лжи. Этот способ еще со времен Сократа по праву считается наиболее действенным в отношении воздействия на души людей.

 

 

Конечно, одной из актуальнейших после духовного окормления нашей паствы задачей является возрождение нашего храма как жемчужины Московской архитектуры. Средства здесь требуются огромные, порядка 4,5 млн. долларов. И, без сомнения, никакой приход не способен решить финансовые проблемы своими силами. Мы очень надеемся на поддержку, уже частично обещанную правительством города Москвы, в восстановлении этого храма к славному юбилею нашей первопрестольной столицы. Особенно внушает оптимизм то, что непосредственное попечение о нашем храме возложено на известного своей любовью и поддержкой Православной Церкви министра Правительства Москвы Александра Сергеевича Матросова.

 

 

Ну, я все же надеюсь, что мы быстрей, чем в 15 лет, уложимся с этим глобальным ремонтом, хотя, может быть, Вы и правы, окажется 15 лет. Я полагаю, что и при ремонте, и по его окончании главной заботой останется найти ту заблудшую овцу, которая должна быть грузом попечения на пастырском сердце, а в МГУ даже среди тех, кто так или иначе осознает себя православным, таких овец не одна тысяча: тут уж хватит трудов не только для одного немощного священника, но и для многих и многих людей, облеченных в священный сан, или не имеющих такового, но желающих послужить Богу, Отечеству и славе старейшего учебного заведения России.