Мелочи митрополичьей жизни. Митрополит Кирилл: "Поле может принести хороший урожай, только если оно обработано по полной программе"

«Человек же, как известно, наилучше познается в мелочах». Н.С. Лесков

— Мой или архиерея вообще?

— Ваш.

— Моя проблема заключается в том, что я совмещаю архиерейское служение с должностью председателя Отдела внешних церковных сношений. Отдел сегодня несёт ответственность за связи нашей Церкви со внешним миром: правительство, парламент, партии, общественные движения, творческие союзы, профсоюзы, различные национальные движения и, наконец, средства массовой информации. Кроме того, это вся заграница: отношения с правительствами, парламентами, международными организациями, церковно-государственные связи. Более чем в 30 странах созданы «посольства» или приходы епархии. Поэтому работа моя осложняется необходимостью частых выездов за границу. И надо всё это совмещать с управлением епархией, которая находится в двух областях — Смоленской и Калининградской.

— Как часто вы там бываете?

— Моя архиерейская жизнь ограничивается субботой и воскресеньем. Я приезжаю в епархию и сразу направляюсь в епархиальное управление, долго принимаю людей, служу в субботу вечером, затем после службы работаю с документами. На следующий день — литургия, снова документы, люди, и поздно вечером поездом или на машине уезжаю в Москву. Там тоже представительствовать в архиерейском плане времени нет. Мне приходится встречаться и с властями, и с журналистами. Всё так называемое свободное время уходит на изучение документов.

— Когда начинается ваш рабочий день?

— Рабочий день у меня начинается в машине — у меня есть там телефон, возможность просматривать бумаги. К сожалению, мне долго добираться, я живу в Серебряном бору — там официальная резиденция председателя Отдела. Раньше доезжали за 40 минут, теперь — за час с лишним: пробки. Встаю в полвосьмого, и обычно с половины десятого до девяти вечера я нахожусь в кабинете. Примерно половина дня идёт на работу с людьми, телефонные звонки, а половина — на работу с документами. Когда приезжаешь домой, успеваешь посмотреть какую-то из программ новостей, и потом где-то до половины первого, до часа ночи я, как телефонист, отвечаю на звонки. Звонят из тех стран, где только начинается день, и это единственная возможность со мной связаться. Нельзя не подойти к телефону или сказать, что занят, плохо себя чувствуешь. Ну вот, такая довольно скучная жизнь, с точки зрения стороннего наблюдателя.

«Надо признаться, что русские миряне, часто ропща и негодуя на своих духовных владык, совсем не умеют себе представить многих тягостей их житейской обстановки и понять значение тех условий, от которых владыки не могут освободиться, какова бы ни была личная энергия, их одушевляющая» (Н.С. Лесков, «Мелочи архиерейской жизни»).

— Но удаётся ли вам хотя бы немного погулять в этих прекрасных местах — в Серебряном бору?

— Минут 15-20 я гуляю по дворику со своими собаками, но за ограду как-то не выхожу. У меня такие замечательные псы, я с ними общаюсь...

— А приходится ли вам испытывать переживания, как у героя чеховского «Архиерея»?

«И теперь, когда ему нездоровилось, его поражала пустота, мелкость всего того, о чём просили, о чем плакали; его сердили неразвитость, робость; и все это мелкое и ненужное угнетало его своею массою...» (А.П. Чехов, «Архиерей»).

— К счастью, нет. Потому что революция и последующие гонения на Церковь разрушили ту систему, которая была в Российской империи. Ведь архиерей был чиновником очень высокого ранга. Очень часто народ не знал, кто главнее — губернатор или архиерей, и серьёзно спорили на эту тему. Сильный архиерей был куда влиятельней и в Петербурге, и у себя на месте, чем губернатор. Это одна сторона дела. Другая сторона — наша география. Ведь размеры наших епархий несоизмеримы ни с западно-европейскими, ни с греческими. Это целые маленькие государства. И при глубокой религиозности большинства людей это означало, что архиерей был духовным лидером огромной общины: миллион жителей, полтора, два миллиона. Где такие епархии в Европе? Всё это, конечно, создавало некую дистанцию между архиереем и людьми.

«Не мог он никак привыкнуть и к страху, какой он, сам того не желая, возбуждал в людях, несмотря на свой тихий, скромный нрав» (А.П. Чехов, «Архиерей»).

И когда персонажи чеховского рассказа проявляют некое особое отношение к личности архиерея и сам архиерей сознаёт себя человеком как бы вытесненным из общества, то в первую очередь потому, что само положение его значительно выделяло из среды людей и отделяло от верующих.

— Сейчас это по-другому?

— Какая-то инерция и сейчас есть в России. Архиерей, конечно, не является как бы рядовым членом общества — на него смотрят с определённой точки зрения, от него многого ждут, многого требуют... Я бы сказал так: чтобы архиерей был ближе к народу, надо, чтобы у нас было больше епархий и меньших по размеру. Когда архиерей знает всех своих священников в лицо и по имени, когда он их всех рукополагал, знает их семьи, их детей, жён, то это создает очень тесные, правильные и добрые взаимоотношения.

«Профессора МГУ, как часовые, стоят на страже науки»

—  Владыка, мы поступили в Университет в 91 году и помним наш первый день Татьяны, когда именно вы служили  — на следующий год после Святейшего Патриарха  — молебен в Главном здании МГУ. Какова, на ваш взгляд, сейчас роль Московского университета для России?

— Огромная роль. И, в первую очередь, я бы назвал продвинутые церковно-университетские отношения. Конечно, во всех смыслах Московский университет — это ведущее учебное заведение нашей страны. Когда меня несколько лет назад пригласили на механико-математический факультет встретиться со студентами, преподавателями и когда после очень долгой интересной беседы мы в профессорской беседовали с членами корпорации, я узнал о тяжелейшем материальном положении, в котором находились тогда профессора. Они не уехали за границу, остались в России, обрекая себя на нищенское существование. Они, как часовые, стояли на страже Московского университета... А что касается взаимоотношений с Церковью, то вот замечательный пример в Московском университете — деятельность Татьянинского храма, православной общины МГУ. Я думаю, что этот пример должен быть показателен для других учебных заведений нашей страны.

— Ваше выступление на недавней конференции в Даниловом монастыре как раз касалось отношений между верой и знанием...

— На мой взгляд, важно понять, что и наука, и религия вспахивают одно поле человеческой жизни, человеческой культуры, человеческой цивилизации. Но используют для этого разные инструменты, плуги разной глубины. И только в том случае, если поле обработано по полной технологии, оно способно принести хороший урожай. Поле человеческой культуры нельзя вспахивать каким-то одним плугом. И поэтому, когда в Университете, в этом храме отечественной науки, существует православный храм, это имеет огромное значение не только для полноты жизни каждого будущего учёного, который приходит сегодня в церковь и слышит там слово Божие, но это имеет значение и для развития нашей науки и техники, и вообще для будущего нашего Отечества.

«Церковь должна получить экономическую свободу»

— Владыка, нам приносят вырезки из разных газет, и мы так или иначе знакомимся с освещением церковной жизни в светской прессе. Так вот, в небезызвестной комсомольской газете против вас была организована целая травля под руководством некоего Бычкова…

— Я, правда, не всё успеваю прочитывать, что обо мне пишут…

— Чем, на ваш взгляд, вызвана такая неприязнь?

— Для меня совершенно очевидно, что это часть общей стратегии борьбы с Церковью на нынешнем этапе. Фактом остаётся то, что Церковь усиливает свои позиции в нашем обществе и всё больше и больше людей приходят к Православию. Нас, кстати, пытаются убедить в том, что ничего не происходит, что верующих сейчас меньше одного процента в российском обществе и Церковь полностью потеряла все свои исторические шансы, не выйдя в 93 году на баррикады на стороне определённых политических; сил. Эго, конечно, неправда. Сегодня против Церкви действуют не специалисты в области научного атеизма, а некоторые так называемые религиоведы. Сегодня это не пропагандисты, которые печатали довольно дешевые брошюрки, а уважаемые журналисты-демократы. Только тогда писали под лозунгом: «Бога нет, а потому вас сознательно обманывают», а сейчас — «Бог есть, но вы посмотрите, какие бессознательные и безответственные его служители». А цель одна и та же: «Не доверяйте Церкви, не ходите в церковь, вы там встретитесь с хищниками, стяжателями, спекулянтами, чуть ли не с торговцами наркотиками» и т.д.

«Одно утешение, что все они, эти радетели Церкви русской, ничего ей не сделают, потому что неравна их борьба: Церковь неразорима, как здание апостольское, а в сих певнях дух пройдет, и не познают они места своего» (Н.С. Лесков, «На краю света»)

Я воспринимаю это как сознательную стратегию борьбы. Но мы должны к этому привыкнуть. Церковь никогда не будет существовать в условиях наибольшего благоприятствования. Если это произойдёт, то мы должны будем поставить вопрос, почему это произошло, на правильном ли мы пути. Если нас вдруг начнут хвалить такие, как Бычков, это будет очень опасный сигнал.

— Владыка, но с другой стороны, нам кажется, что Церковь, и ваш отдел в частности, во многом проиграли информационную войну. У Церкви нет своего громкоговорящего органа, нет даже православного информационного агентства, практически нет поддержки и существующих изданий. Между тем, мы знаем, что информация — это власть; кто имеет информацию, тот все держит в своих руках. Не кажется ли вам, что мы недооценили роль информационных средств?

— Вы знаете, на теоретическом уровне все понимали необходимость развития своих собственных средств массовой информации и более тесного взаимодействия со светскими СМИ. На практике не всё удается сделать. И в первую очередь потому, что для организации своего средства массовой информации необходимы огромные деньги. Попытка получить эти средства сразу торпедируется со стороны наших недоброжелателей. Если мы просим у государства, разворачиваются пропагандистские кампании: «Смотрите, в то время, когда нечего есть, государство отпускает большие суммы для поддержания Церкви». Если же мы используем средства, которые накапливаются в сфере частного предпринимательства — «Посмотрите, Церковь взаимодействует с мафией». Если мы сами чем-то занимаемся — не архиереи и священники, конечно, а миряне, которые для Церкви зарабатывают деньги, — нас обвиняют в том, что мы лезем не в своё дело.

«По моему мнению, наше общество должно понести на себе хоть долю укоризн, адресуемых архиереям» (Н.С. Лесков, «Мелочи архиерейской жизни»)

И возникает вопрос, а что же нам делать? Для того чтобы издавать газету, нужны деньги. Для того чтобы построить телевизионную систему, нужны огромные деньги. И я отвечаю на это так: Церковь должна иметь независимую от государства экономическую основу. Грош цена нашей свободе, если она не будет иметь экономической основы. И никакое это не стяжательство. Если в результате получения этой экономической свободы мы будем строить особняки, ездить на дорогих машинах и вести недостойный образ жизни, то вот тогда и надо нас критиковать и гнать — пускай на наше место другие придут. Но если мы будем создавать экономическую основу для того, чтобы нормально функционировали наши церковные программы: и по СМИ, и по религиозному образованию, и по социальному служению, — то, я думаю, спасибо нам скажет наш народ.