Голову морочат. Рассказ

Шахтер Василий Ключ любил после смены полежать на диване, а когда жарко бывало натоплено, то отдыхал прямо на полу. Однажды лежал он так, курил. Мысли текли легко, как облака белые, про невозвратную молодость. Сладко вспоминалось.

Пришел сын Валерка из школы. Жена Клава вышла из кухни с тазиком. Спокойным мыслям Василия не помешал возмущенный голос жены. Привык. Он слышал его, как через вату.

— Портфель зашвырнул опять! Поставь на место. Чего поздно явился?

— Мам, а мы в церковь ходили всем классом после уроков.

— Чего-чего? — не поняла и удивилась мать и поставила тазик резко на пол. Вода выплеснулась. Валерка испугался: подумал, что она схватит его за волосы.

— Медь поди-ка искал на свалке?

— Хо-о! Ты чего? Правда в церкви были.

— В какой еще церкви? Давай дневник!

Сын подал. Мать листала дневник, ища запись красного цвета, и одновременно зорко оглядывала сына с ног до головы. Следов грязи она не заметила, даже на ботинках и коленях. Обычно после поисков он приходил со свалки в грязи, потный, усталый, голодный, но довольный, с оттопыренными карманами и пузатым портфелем, полным до верху медных клубков проволоки и зелено-грязных трубок. Еще лет пять назад этот мусор цветных металлов заводы выбрасывали на свалку, а вот теперь перекупщики платят за медный мусор больше рубля за килограмм. На медные деньги Валерка покупал булочки, пепси-колу, жвачки, шариковые ручки, тетради. Все еще не доверяя сыну, мать заглянула в портфель и в нем ничего подозрительного не обнаружила.

— Вася, посмотри на этого церковного. Пришел в пять вечера.

Василий медленно повернулся на голос жены, но лежал, голова на подушке, молчал.

— Что делать, Вася? Так скоро за полночь приходить наладится!

Поняв, что Клава теперь раздражена и поэтому не отвяжется, Ключ сел неторопливо, спросил нестрого, зевая:

— И что вы там делали, в церкви?

— Осматривали снаружи и внутри. Нас Марь Ванна водила. Директор разрешил, сказал: "Конституция Украины свободу веры дала". Да вот — на! Мне крестик дали. Батюшка велел надеть.

Валерка вынул из кармана крестик. На ладошке, измазанной синей пастой, лежал светлый маленький серебристый крестик. Мать отерла свои ладони о фартук, наклонилась, осторожно взяла крестик: "А легкий-то какой", — подумала она и понесла показать мужу.

Василий Ключ в руки крестик не взял, недоволен был: отвлекли от приятных воспоминаний.

— Говоришь, конституция Украины? Новая? Разрешает? — рокот в груди отца был мощным, с оттенком угрозы и гнева. Валерке показалось: задребезжали стекла в шкафу. Непонятно, куда клонит отец. Рука у отца тяжелая. И молниеносно вспомнил: страшно не любил отец, когда по телеку парламентские заседания показывали. Рычал: "В шахту бы их!" В сердцах вырвал вилку из розетки, казалось: ударит по экрану.

Не ожидая такого поворота (хотя сама подтолкнула Василия вмешаться), мать Клавдия всполошилась; и от испуга, как всякая мать, заторопилась выгораживать ребеночка, который был выше ее ростом, всплеснула руками, заблажила :

— Вася, а помнишь, по телеку лектор бубнил, лысый, макушка у него светилась?.. Бубнил: каждый имеет право на свободу веры... про культь... помнишь? Индивидуально можно культь справлять и всем гамбузом культь проделывать... А ты взял да на футбол переключил, помнишь?

Василий Ключ почесал в затылке, вспомнил, зевнул, усмехнулся, сказал уже мирно:

— Это про свободу совести и веропроведения. А культ личности у Сталина был. А ты — культь. Культю привесила. Ха-ха!

Валерка тоже хотел поправить отца: "Не веропроведения, а вероисповедания", но не решился. Гроза миновала, и он сел на кровать рядом с отцом. Мать стояла напротив, руки спрятала под фартуком.

— Нам Марь Ванна сказала, — заглядывая в глаза отцу, оживленно и успокоенно вспоминал Валерка, — у всякого человека есть душа. А я крещеный?

Оба родителя переглянулись. Мать теребила фартук, потупилась.

— А я крещеный? — опять переспросил сын в тишине, глядя на мать и отца. Слышно было тиканье ходиков.

Заминка случилась из-за того, что Василий не хотел крестить сына. Клавдия же крестила сына без согласия мужа. На самовольство подтолкнула покойница-мать. Грех, дескать, некрещеному жить ребеночку, а муж потом сам одумается, спасибо скажет.

— Крещеный, сынок. Мы с твоей бабушкой, Царствие ей Небесное, ходили тебя крестить. А зачем тебе?

— Марь Ванна спрашивала в классе: "Поднимите руки, кто крещеный". А я не знал, думал, думал. Она сказала: "Кто не хочет, может в церковь не ходить". А я пошел.

— А что другие делали там? Молились? — спросил отец.

— Не-а. Осматривали. Кра-сии-во! А сколько икон там наставлено! Кресты, подсвечники... Чудо. Службы в церкви не было. Только мы. Сначала батюшка ходил, показывал. Говорил, окал: «Государство — это тело народа, а Православная Церковь — душа народа».

Валерка пытался окать, но плохо: все равно пересиливало «а».

— У батюшки черная борода, а сам не старый. Пап, а клирос — это там, где поют?

Василий Ключ не знал о клиросе, а Валерка не знал, что отец не бывал внутри церкви. Только однажды он побывал там: его носили в церковь крестить, и тоже носили, как и Валерку, мать и бабушка. Василий однажды видел кино — праздник святого какого-то назывался. Запомнил: в церкви стоят нищие и калеки да старые-престарые старухи. Василий со школьных лет усвоил, что все церковное — обман, опиум. Мать не говорила ему ничего о Боге. Она заботилась, как прокормить, одеть. В колхозе с матерью жили бедно: одна мать... Досыта Василий наедаться начал, только когда устроился на работу в городе.

— Бог есть! — высокопарно изрек Валерка. — Его существование можно доказать с помощью химии, утверждает великий Эдисон.

— Это который в химчистке директором? — неуверенно догадалась мать.

— Ха-ха-ха! Это ты про кудрявого очкарика? Нет. Эдисон — это великий американский изобретатель. Если бы существование Бога подтвердил из мавзолея Ленин — ты бы поверила?

— Я про Бога без твоих аблакатов знаю. Не ворую, работаю. А ваш Ленин приказал ограбить церкви православные в 1921 годе. Моя мама-покойница сказывала. Все монастыри и церкви приказал изничтожить.

Василий смотрел на сына и Клаву во все глаза: таких разговоров между ними не было, но молчал. Думал: блажь. Спорить не любил.

— Вот Петька дал почитать. Здорово интересно. У них в квартире книг! Во всю стену полки-полки. Понаставлено! Вот посмотри, папа!

Василий взял книжку, полистал, посмотрел на корочки, прочел: «Камешки на ладони». В. Солоухин. Читать не захотел, не любил. Брехня все в книжках.

— Про чего?

— Про жизнь.

— Про какую еще жизнь? На Марсе?

— На земле, которая не сама родилась, а Бог создал.

— А ну, почитай! Какая тут лапша на уши навешана, — приказал отец.

Не любил он читать, но зато любил слушать. Он все сведения об окружающем мире черпал из разговоров знакомых людей да из экрана телевизора.

Василий сел поудобнее на кровати. Клавдия ушла на кухню готовить поздний обед для сына. Мужчины остались беседовать мирно, сообща, дружно.

Валерка начал читать. — Математически доказано, что жизнь не могла зародиться от случайной комбинации химических элементов, атомов. Если бы, гласит один из подсчетов, в любой ячейке пространства объемом с электрон...

— А он большой... объемом? Объемом меряют пустую породу в отвалах.

— Электрон-то? Он невидимый. Меньше атома. А тот меньше пылинки. Пылинку глазом видно. А тот не увидишь в микроскоп.

— Ну, елки... читай !

—... объемом с электрон каждую микросекунду...

— А это сколько?

— В миллион раз меньше секунды.

— Вот чудики, секунду разделили...

—... испытывалось бы по одному варианту, то за 100 миллиардов лет (а Вселенная существует лишь 15-22 миллиарда лет)...

— А это откуда известно? — искренно удивился отец. Лицо его и глаза оживились.

— Ученые вычислили.

— Да они чем меряли-то? Годы эти невообразимые? Страшно, жутко далеко 100 миллиардов лет! 22 миллиарда! В гробику... елки..., — откровенно недоумевал и волновался Василий. Зато Валерка становился все увереннее, пояснял:

— П риборы меряют. Но самый главный прибор — математика — наука точная. ЭВМ — считает! — электронно-вычислительная машина!

Василий верил и приборам, и математике. Он не однажды видел, как в шахте маркшейдер точно задавал направление прибором теодолитом — и подземные коридоры, которые рубили с разных сторон навстречу друг другу, состыковывались чика-в-чику. Говорят, раньше, при царе, инженеры стрелялись, если сбойка не сошлась, если инженер ошибся в вычислениях... Дорожили честью пуще жизни.

Василий нетерпеливо попросил:

— Читай дальше !

—... было бы испытано 10 помножить 150 раз само на себя вариантов. Вот, смотри, как написано: 100 в стопятидесятой степени. Так экономят бумагу. Все ноли не хватит времени записывать, — показал пальцем на цифры Валерка.

—... это число ничтожно по сравнению с необходимым 10, умноженное само на себя 600 000 раз. Сколько комбинаций нужно было бы перебрать, чтобы

составить ту, которая определяет жизнь. Так, за все время существования Вселенной была бы проиграна ничтожно малая часть таких вариантов. То есть математически доказано, что жизнь не возникла и не могла возникнуть в результате случайности.

Василий сидел зажмурившись, качаясь из стороны в сторону, постигая рассуждения ученых. Валерка воодушевился и увлеченно продолжал:

— А ндрей Степаныч показывал нам с Петькой эксперимент. Возьмем иголку, зажмурим глаза... Может слепой вдеть нитку в иголку? Не может.

— Можно, — сказала мать из кухни, — у нас в деревне слепая Матрена языком вдевала, она и меня научила.

— Языком?

— Вот смотри, — мать вышла из кухни, вынула из фартука иголку с ниткой, разъединила их, положила в рот. Вынула иголку изо рта: нитка была продета в игольное ушко.

— Вот это фокус! — вскричал пораженный Валерка, — но продолжим. Так сотворим картину, которая была 20 миллиардов лет назад: земля, безбрежная вода, над ними воздух. Берем землю, — он поднял мраморную пепельницу и высыпал из нее окурки на стол. — Возьмем воду, — он налил в пепельницу воду. — А воздух был и тогда везде. Ждем, когда нитка сама влезет в ушко.

Валерка осмелел, родители молча смотрели на него. Мать не заругалась даже за окурки, которые он высыпал на стол.

— Ждать будем 20 миллиардов лет. За это стра-ш-ш-но долгое время, глядишь, один головастик вылупится или нитка однажды сама вденется в иголку !

— Постой, постой ! — очнулся потрясенный небывалыми сведениями отец, — на Земле-то не один головастик прописан. Проживают: слоны, рыбы, птицы, деревья, травы, м-о-о-х ! Да червей сколько! Елки зеленые. А ты — головастик родится !

— Но ученые сосчитали... Петькин отец Андрей Спиридоныч говорит: «Природа — дура. Она ни головастика, ни гниду не сотворит. Все сотворил Бог-Творец».

Отец сидел хмурый, растерянный. Всю жизнь без Бога. Ну не совсем без Бога, а равнодушный был. Мысли о прочитанном вошли глубоко в сознание, как во мраке вдруг осветилось, по телу пробежали мурашки, на макушке головы поднялись волосы. Он не умом, а чем-то другим ощутил: Бог есть. Пригладил волосы на макушке... «Что же это со мной?» спохватился Василий. Ему прямо невтерпеж сделалось узнать: что же дальше?

— Читай, Валера, — он торопливо закурил.

— По другим аналогичным расчетам времени существования Земли также не достаточно для образования и для эволюции...

— А это что... эволюция?

— Это — потихоньку, не бей лежачего делается... Ме-е-е-дленно ! Для эволюционной системы из примерно двух тысяч ферментов... Андрей Спиридоныч говорил, что ферменты — это вещества вроде дрожжей, ускоряют в организме обмен веществ и химические реакции. Я скушал хлеб. Надо его желудку переработать в кровь, в мышцы, в кожу — и работают ферменты, ускоряют. Также дерево, трава...

— Дерево хлеб не ест, — возразил отец.

— Дерево сосет в себя воду, воздух, солнечные лучи... А ферменты ускоряют реакции.

— Ну, дела... Чем дальше в лес... Читай.

—... которым и пользуются земные организмы. Все это, оказывается, уже известно современной науке, публикуется как в научных, так и научно-популярных работах. В частности математические выкладки. Я выписал из брошюры А. А. Горбовского «В круге вечного вращения». Так почему же в школе мы продолжаем морочить головы нашим детям рассуждениями о случайном зарождении жизни на Земле и так называемой эволюции?

Валерка захлопнул книгу.

— Все. Уф !

— Выходит мне тоже морочили голову, когда я учился? Я тоже зубрил: случайно возникла жизнь. Вдалбливали: все природа делает сама. Природные силы... Но про Бога — ни слова. Про Бога запрещали. А теперь как повернули ученые... Если не природа породила жизнь, то кто же? — Бог! А где Петькин отец работает? В церкви?

— Не-а. Он инвалид, а мать — в библиотеке. У ней в книжке написано: «Наука не враг религии, помощница». Ученые так думают.

— И человека Бог создал?

— Да, Бог, само собой.

— На какие шиши живут-то: библиотекарь да инвалид?

— Ездят осенью на поля, подбирают остатки картофеля, свеклы, овощей после колхозной уборки. Три мешка картошки насобирают — и хватит. На каждого по мешку на зиму. Собирают подсолнухи. После комбайна много головок на поле валяется. Соберут. Выколотят семечки и — на масло.

— А по мусоркам тебя кто научил?

— Да Петька...

— Вал-е-е-ра ! — позвала мать мягким задушевным голосом, — иди кушать.

Валерка вопросительно посмотрел на отца, дескать, можно ли идти? И показалось ему, что отец смотрит куда-то вдаль и как будто глядит и не видит ничего. Медленно и задумчиво отец пробормотал:

— Иди, Валера.

Василий походил по комнате. Курил. Уже половину жизни оттопал. И не думал, и не верил, что жизнь создал Бог. Надо же! А что — природа? Поделиться не с кем. Жена пилит: когда зарплату дадут? Елки-палки... Бог создал жизнь! Про это ученые пишут, не старухи же кликуши. У кого спросить? Неужели у священника? В церковь-то никогда не ходил. А теперь как пойдешь? Здрасте, я ваша тетя. У кого же узнать правду? На работе засмеют — сами дундуки — скажут: «Рехнулся. Крыша поехала». Прямо как проклятие навалилось: есть ли Бог?.. Голову морочат...

— Вася, — окликнул осторожный, певучий голос из кухни, — а может заместо зарплаты сахаром дадут? У соседей на мебельной фабрике вместо денег шифоньером дали.

Слова жены вернули Василия из далекой стороны. От ее слов Василий как будто оступился на ровной дорожке.

«Тьфу ты», — выругался он про себя, но вслух ответил мирно:

— Д а. Как же, дадут тебе шифоньером по ребрам.

И он опять заходил по комнате. Думы вернулись, обступили. Они отвлекали от проклятых денег. Полжизни отшагал. Так глядишь, и вторую половину протопаешь. И ничегошеньки не знаешь. И Василию ясно представилось, как он дотопает до конца дорожки... Ляжет, вытянув ноги. И очень просто в могилу ляжешь, если подолгу не будут давать зарплату. А то и раньше ляжешь. В прошлом месяце троих ребят придавило в шахте. Он вынул из кармана пачку сигарет, но в ней не оказалось ни одной. Смял пачку и, махнув вяло рукой, побрел на кухню.

Сидя за столом, жена Клава молча плакала. На столе лежал серебряный крестик. Она вдевала в его ушко прочную нитку. Вытирая мокрые глаза углом платка, она прошептала жалобно:

 — С оли нет. Крупа кончается...

— Сходи к соседям.

— Ходила, ни у кого нет. Обеднели, как в войну. В магазине соль и крупа есть, а денег ни у кого нет.

— Тогда — так! Завтра пойду на станцию вагоны разгружать. Деньги сразу платят. Курить вот нечего, — он показал смятую пачку и зашвырнул ее в угол.

— Валера, поди сюда, — позвала мать, — крестик оденем.

Валера наклонил голову, отвернул ворот рубахи. Они вместе заулыбались, серебряный крестик лег на грудь.

— У нас тоже божественные книжки есть, — вспомнила Клавдия и достала из самого дальнего угла бельевого ящика небольшой пакет, обернутый старым-престарым платком, обмотанный крест-накрест веревочкой, отряхнула от пыли, развязала.

Валера читал название книг:

— Молитвослов, Евангелие.

— Валера, а когда священник в церкви бывает 

— Не знаю. А что?

— Да ничего.

Василий решил пойти в церковь поговорить со священником. «Чего это я, как дурак, волнуюсь? Есть Бог, нет Бога... Математически доказано, значит есть. А душа? Надо распросить священника. Зачем морочат голову?» — думал он.

Василий взял со стола Евангелие. В больших ладонях небольшая книжка просторно умещалась. Читал:

— От Матфея. Святое Благовествование. Когда же Иисус родился в Вифлееме Иудейском во дни царя Ирода, пришли в Иерусалим волхвы...

Василий вспомнил, как бабушка, осердясь, называла его Иродом.