Просветитель

Умолкни, чернь непросвещенна,
Слепые света мудрецы!
Небесна истина, священна!
Твою мне тайну ты прорцы.
Вещай: я буду ли жить вечно?
Бессмертна ли душа моя?
Се слово мне гремит предвечно:
«Жив Бог!— Жива душа твоя!»

Г.Р. Державин 

Мы все, вот беда, отвыкли называть вещи своими именами. Называем чужими, «Просвещение» связываем с министерством просвещения, которое десятилетиями прилагало усилия, чтобы мы именно так себя и вели. Или с Эпохой просвещения, погубившей великую христианскую культуру Запада, почти прикончив и нашу с вами. С эпохой, оставившей самую скучную и беспомощную философию в истории человека. Тогда воинствующие недоучки сами себя назвали «просветителями» ― тоже впервые в истории. А ранее титулом просветителя награждали носителя безупречной христианской традиции. Награждали посмертно и весьма редко. Еще реже, быть может, только титулом Богослова.

«Он в Риме был бы Брут» ... Брутом Козаржевский наверняка бы не был, но в Риме, особенно ― р аннехристианском, его представить себе не трудно. За плечами Андрея Чеславовича чувствовался мощнейший пласт классическойгуманитарности. Ученость в советское время была не в большой чести. Классическая ― особенно. Потому тем более драгоценны были немногие профессора, закончившие Университет до революционных безобразий. (Безобразие ― это ведь то, что не имеет образа). Когда их не стало, те, кто хотя бы успел поучиться в классической гимназии. Потом ― те, кто у них учился ... Автор ― студент 70-х годов, еще застал профессоров из гимназистов: В.Н. Лазарева, М А. Ильина. А последние годы А.Ч. Козаржевский служил как бы мостиком, переброшенным к нам из эпохи непрерванных связей и неразрушенных традиций.

У него не могло быть дистанции между церковностью и культурой, что, увы, не редкость и среди нашего духовенства, и среди не в меру «ревностных» мирян, особенно, недавних ― « горбачевского призыва». Автору этих строк Андрей Чеславович с возмущением говорил о новых опытах с русификацией богослужения: «Не понимаю, как в этом может деятельно участвовать А.: он ведь высокообразованный человек».

И таков же Козаржевский был в своей обширной краеведческой работе: в Комиссии по истории московских улиц, в клубе «Москва» в Центральном лектории Политехнического музея, где его циклы читались из года в год. Публика там собиралась премилая, часто ― незаурядная, но всегда весьма разная. Многие ― с законченным безбожно-советским воспитанием. Андрей Чеславович ухитрялся незаметно оцерковлять московское краеведение и своей лексикой, и рассказываемыми историческими анекдотами, огромным массивом интересных краеведам фактов, связанных с Литургией, с жизнью московских приходов, духовенства. Все это составило ядро его превосходного «Московского месяцеслова», до книжного издания которого старый профессор не дожил...

Филологи с классического отделения заходили к нему на истфак консультироваться по тонким вопросам перевода, духовенство ― по истории Церкви и церковной археологии. Историю архитектуры знал в совершенстве. Необъятность познаний Козаржевского давно превратилась в универсальность. Ту самую, от которой само слово «университет», которая дает преподавателю имя «профессор», хотя профессорское звание он получил очень поздно.

Верность классическому образованию Андрей Чеславович подтвердил, когда в 1989 году Фондом культуры была объявлена программа «Лицей». Сколько он ездил в Фонд, сколько бумаги исписал, составляя обширные концепции и программы учебных курсов!

Скоро, однако, сотрудникам Фонда надоел и «Лицей», и сами дети. Видно, пропали и разработки Козаржевского ...

Помнится, в 70-е годы в нашем Университете было немало христиан. Все сидели тихо. И кто посмеет бросить упрек: советская власть охотно дозволяла христианство уборщице, со скрипом ― инженеру. На преподавателей шла охота, даже на воспитателей детских садов. В той обстановке просвещать умел и осмеливался, пожалуй, один А.Ч. Козаржевский. Теперь просветитель завершил свой многотрудный земной путь.

Просвещать придется без него ...