— Ю. А., многие студенты, и не только студенты, знают Вас по «Греко-латинскому кабинету» Ю. А. Шичалина. Что стоит за этим названием, и какие цели Вы перед собой ставили, создавая его?
— Мы помещаемся в здании бывшей Славяно-греко-латинской Академии, и это для нас очень важно и существенно. В самом названии «кабинет» я хотел как раз подчеркнуть, что это маленькая организация, в которой работает определенный круг людей, несущих личную ответственность за то, чем они занимаются.
— Почему же тогда не «славяно-греко-латинский»?
— Мне представлялось, что такого рода кабинеты, греко-латинские, должны быть в самых разных странах. Мы продолжаем традицию классического образования, которая опиралась на культуру двух первых европейских народов: греков и римлян. Нахождение кабинета в Москве свидетельствует о том, что культивируем мы ее на славянской почве и, как россияне, принадлежим к этой традиции.
— Видимо, Кабинет был призван заполнить некую лакуну в системе образования?
— Да, эта лакуна — отсутствие добротного классического образования, которое ощущалось людьми самых разных специальностей. Поэтому первое, с чего началась работа кабинета, — это организация курсов древних языков. К нам приходят студенты почти всех факультетов МГУ, учащиеся консерватории, работники библиотек, люди из технических вузов: интерес к курсам довольно большой.
Создание этого кабинета мне казалось очень важным еще и потому, что людей подобной ориентации в общем-то не так много. Нужно было найти тех, кто ощущает потребность в широком образовании, претендующем на охват культуры в целом.
Очень трудно было подойти к тому, что мы считали одной из важных задач, — к образованию детей и организации классической гимназии. Классическая гимназия не может вырасти на пустом месте. Нужна если не целиком сформированная среда, то хотя бы элементы этой среды, круг людей заинтересованных и понимающих. С помощью наших курсов мы сумели такой круг создать, и, конечно, очень приятно, что, например, учитель математики нашей гимназии учился на наших курсах, читает по-гречески, по-латински, по-старославянски, преподаватель греческого языка — тоже с наших курсов.
— Ю. А., как лично для Вас любовь к античности сочетается с христианской православной верой?
— Но здесь нет противоречия. Мы видим это, например, в истории. Выделяющиеся в рамках европейской культуры два этапа — этап языческой античности и античности христианской — объединены общей системой образования. Это тот элемент античности, который позволил сохраниться европейской культуре как узнаваемой, несмотря на то что она от язычества перешла к христианству. Это весьма важный момент, так как система образования очень консервативна, и в ней до сего дня ощущаются некоторые черты, сформированные еще в VI-V вв. до н. э. Одной из важных акций христианства было усвоение языческой системы образования. Классическое образование не препятствует восхождению к более высоким духовным ценностям, но является тем необходимым элементом, без которого не может правильно формироваться душа в целом. Поэтому, когда мы создали нашу гимназию, основная идея состояла в том, чтобы равным образом формировать три стороны души учащегося. Одна часть — социальная. Это умение общаться и в полноте понимать собеседника идеальным образом формируется путем изучения древних языков. Другая сторона души — рациональная. Здесь речь идет об усвоении точных наук, и в гимназии они широко представлены: прежде всего это геометрия и арифметика, а также математическая логика, физика. Наконец, третью часть души можно назвать нравственной, или религиозной, или мистической. Она свойственна всякому европейцу и заключается в его понимании, пред-знании того, что есть более высокая реальность, которой его душа не чужда. Поэтому Закон Божий входит в число обязательных предметов гимназии. Здесь уже кончаются абстрактные рассуждения о более высокой реальности, причем именно потому, что гимназия — российская, и мы не будем рассуждать о некоем Боге и о некоей религии. Конечно, это отношение к Богу будет даваться через Церковь, через православие, что всегда было естественно для России. Выдумывание каких-то необычных форм в данной области неизбежно вело и ведет к сектантству.
— В чем, по-вашему, заключается гармония, условно говоря, Иерусалима и Афин, христианства и научного знания?
— Ответ на этот вопрос связан с тем, о чем я уже говорил. В правильно воспитанной душе европейца эта гармония достигается. В Греции наука как таковая возникла для того, чтобы обслуживать понимание текстов, которые считались священными. Это место науки в античности соблюдалось довольно четко, и наука никогда не была чем-то самостоятельным. Она включалась в философию, а венцом философии всегда было богословие, или теология, которая рассматривала сущности более высокого порядка: духовные и даже их сверхбытийный исток. В системе античного образования есть ряд наук, которые подводят нас к некоторой сфере знания, есть ряд священных текстов, на которые мы опираемся, и есть еще некая более высокая сфера, которую мы не можем познать рационально. Место наук промежуточное. Они бессмысленны, если мы не понимаем этой иерархии бытия и знания в целом. Отказ от признания подчиненного положения рациональных наук произошел лишь в XVII в. и даже позднее, когда наука стала тесно связанной с техникой. Тогда прежняя несомненная для всех связь между наукой и философией, богословием стала казаться утраченной. За последние два века произошел отказ от включения рационального знания в гораздо более широкий круг и наук, и познания, от включения реальности, постижимой разумом, в более высокую реальность. Но, как мне кажется, европейская наука в своем развитии подошла к необходимости вернуться к этому более широкому кругозору, который действительно охватывает все бытие, а не только постигаемое разумом.
— Ю. А., не могли бы вы рассказать о вашем пути к вере?
— Видите ли, мне очень повезло, потому что было много семей, где не существовало связи с традиционным отношением к вере, а у меня была бабушка, которая меня крестила и дала мне начатки знаний, связанных с Церковью, религией. Разумеется, школа никак не располагала к подобным вещам. В дальнейшем же всем ходом и своих занятий, и своей судьбы я уже в университете обратился сначала к религии, а потом и к Церкви. Все было довольно сложно и не то чтобы противоречиво, а в известной степени ущербно. Так, при всем том, что я уже в раннем возрасте осознал, что это действительно мой путь, что сюда обращены и ум, и душа, тем не менее я никогда не был церковным человеком. Обычная жизнь церковной общины, традиционный быт, связанный с регулярным посещением храма, с соответствующими обрядами, — все это в полноте для меня не было представлено.
— Ю. А., мы знаем, что вы принимали активное участие в подготовке университетской церкви святой мученицы Татианы к празднику 25 января, приводили своих гимназистов. Скажите, что для Вас значит открытие этой церкви?
— Знаете, этот вопрос мне очень приятен, потому что открытие университетской церкви — это очень важное, радостное и правильное явление. Я говорил, что не принадлежал ранее ни к какой конкретной общине, но, кажется, сейчас этот вопрос для меня может быть снят. Это наша университетская церковь. Ее настоятель отец Максим, выпускник университета, — преподаватель Закона Божия в нашей гимназии. Наши дети помогают церкви — это, по-моему, правильно и естественно: их преподаватель восстанавливает церковь — как же не прийти и не помочь. А то, что я какое-то участие принимал в открытии храма, — не стыдите меня, серьезной помощи я не оказал, но очень надеюсь, что отношения между Кабинетом и университетской церковью будут развиваться.
Вставить в блог
Поддержите нас!
